Наказанные народы - Некрич Александр. Страница 13

Чечено-Ингушетия прошла несколько этапов развития, пока наконец была преобразована в декабре 1936 г. из автономной области в Автономную республику (АССР). На ее территории в 1939 г. проживало:

чеченцев – 368,1 тыс. чел. или 50,6 % от всего населения АССР;

ингушей – 56,5 тыс. чел. или 7,8 %;

русских – 258,2 тыс. чел. или 34,8 %;

украинцев – 10,1 тыс. чел. или 1,4 %;

армян – 8,6 тыс. чел. или 1,2 % [103].

Подавляющая часть коренного (чечено-ингушского) населения проживала в сельской местности. Прослойка рабочего класса оставалась к началу 30-х годов и даже позднее (до начала войны) очень тонкой. Согласно официальным данным, на предприятиях столицы Чечено-Ингушетии, в г. Грозном, в 1937 г. работало всего 5535 чеченцев и ингушей [104].

Коллективизация лишь подорвала, но не сломила вековых традиций жизни на Чечне.

В специфических условиях Чечни с ее тейповой системой отношений [105], хуторско-родовым укладом землепользования и даже сохранения среди некоторой части сельского населения разделения по принципу происхождения от узденей (свободные) и от лай (рабов) политика форсированного проведения сплошной коллективизации вызывала противодействие населения. В свою очередь власти оказывали еще более сильный нажим, и в результате происходило столь резкое обострение противоречий, что для сглаживания их были необходимы, возможно, годы.

Согласно недавно опубликованным данным, в 1931–1933 гг. на Чечне было зарегистрировано 69 террористических актов [106], жертвами которых были ответственные партийные и советские работники, активисты, сотрудники НКВД и др. Однако чем были вызваны эти террористические акты, не говорится. Ведь мы знаем из нашей истории, как стряпались обвинения в терроре. И затем, должны ли мы рассматривать крестьянские выступления как «террористические акты» или как сопротивление людей, которых террористическая политика советского государства довела до отчаяния? Весной 1932 вспыхнуло вооруженное восстание в Ножай-Юртовском округе. О силе и масштабе этого выступления можно судить по следующей официальной оценке его:

И снова возникает вопрос, не раздуто ли выступление крестьян до уровня «вооруженного восстания», чтобы оправдать массовое применение насилия против них?

Существует, так сказать, неофициальная точка зрения на положение в Чечено-Ингушетии во время коллективизации. Она исходит из того, что на Чечне существовал ярко выраженный родовой быт. Частного землевладения Чечения не знала. Только в горах семьи имели кое-какую личную собственность. В плоскостных же районах все было общим – земля, вода и леса. Поэтому понятие «кулак», применительно к конкретным условиям Чечено-Ингушетии, теряет свой смысл.

Что касается вооруженного восстания 1932 г., то сторонники другой точки зрения полагают, что на самом деле восстания как такового не было, что все это дело было нарочито раздуто для оправдания провала неразумной политики, проводимой в Чечении.

Периодически в горы предпринимались военные экспедиции. Предлогом служили единичные убийства или нападения, носившие часто личный, а не политический характер. Зачастую такие походы были просто блефом, имевшим целью продемонстрировать преданность ОГПУ советской власти, укрепить престиж и силу, удовлетворить личные амбиции руководителей. Вот какую историю, в точности которой сомневаться не приходится, мне рассказали.

Одна из таких экспедиций была предпринята на рубеже 1929/30 гг. в связи со слухом, будто в горах скопилось много кулаков. В состав военной экспедиции входили курсанты Владикавказской пехотной школы среднего комсостава, кавполк кавказских национальностей, части 28-й городской стрелковой дивизии (только русские части), до двух дивизионов ОГПУ и ряд других частей. Экспедиция была двинута в Осиновское ущелье, где, по данным ОГПУ, скопилось много враждебных элементов. По рассказу комиссара национального кавалерийского полка (в будущем генерал-полковника, Героя Советского Союза) Х.-У. Д. Мамсурова, там оказалось всего 14 «врагов». Вечером на привале Мамсуров услышал, как представитель ОГПУ (тогда существовало полномочное представительство ОГПУ на Кавказе, его возглавлял небезызвестный Евдокимов, «прославившийся» своей жестокостью) диктует донесение в Ростов такого содержания: «Преодолевая ожесточенное сопротивление многочисленных банд, экспедиция достигла…», далее называлась местность. По возвращении Мамсуров направился к лицу, возглавлявшему экспедицию. Им был начальник Владикавказской пехотной школы А. Д. Козицкий. Тот ответил Мамсурову, что нисколько не удивлен, так как всегда в подобных случаях работники ОГПУ прибегают ко лжи в своих целях.

Через некоторое время Мамсуров публично рассказал об этом случае в своем выступлении на очередной партийной конференции Северокавказского военного округа, делегатом которой он был. Во время его рассказа в зале стоял гомерический хохот.

Но спустя непродолжительное время Мамсуров был вызван в Москву, где ему было сделано строгое внушение за дискредитацию органов ГПУ…

Преувеличивались и раздувались сведения о якобы ожесточенной классовой борьбе в горах. Было волнение в ауле Гойты, население которого прославилось в годы Гражданской войны тем, что оказало сопротивление белогвардейцам и не пустило их к себе. Методы насильственной коллективизации вызвали возмущение жителей, среди которых насчитывалось около 150 бывших красных партизан. С ними расправились круто, некоторые даже были расстреляны.

К началу 1938 г. на территории Чечено-Ингушетии было создано 490 колхозов, объединивших 69 400 дворов. Они владели тремя четвертями пахотных земель республики (308,8 тыс. га из 401,2 тыс. га). Большая доля пахотной земли приходилась на плоскостные районы – 246,9 тыс. га [108]. В плоскостных районах было создано 15 МТС, имевших 571 трактор и 15 комбайнов. Однако такое решительное вторжение в традиционные формы землепользования, по-видимому, не вызвало большого энтузиазма у колхозников: производительность труда оставалась крайне низкой. Согласно официальным данным, в 1938 г. число колхозников в плоскостных районах, не выработавших ни одного трудодня, составляло 17,4 %; выработавших до 50 трудодней – 46,3 %; до 100 – 15,9 %; до 200 – 11,1 %; до 300 – 5 %; до 400 – 2 % [109]. На 1 января 1939 г. 53 % колхозов не имели животноводческих ферм; 68,2 % – не имели молочно-товарных ферм; 75,3 % не имели овцетоварных ферм [110].

Хуторская, или подворно-родовая, система сохранилась, несмотря на коллективизацию, почти повсюду. Наряду с избранными правлениями колхозов существовали подпольные правления, которые и вели все дело, а «избранники» служили лишь камуфляжем [111]. Проведенная в 1938 г. паспортизация земельных угодий выявила, – сообщается в официальной истории, – что в ряде колхозов плоскости «большое количество пахотных земель и сенокосных угодий нигде не учтено. Это давало возможность некоторым элементам, проникшим в руководство отдельных колхозов, нарушать закон «о земле, продавать ее, сдавать в аренду, иметь скрытые посевы» [112].

В ряде районов (Анчхой-Мартановский, Ачалукский, Пригородный и др.) были случаи, когда лучшие земли оставались в руках единоличников. Размер таких угодий доходил до 19 га на одно хозяйство, в то время как на одно хозяйство колхозника приходилось 2,5 га [113]. Существовали карликовые колхозы, по 20/30 хозяйств, которые на деле оставались тейпами, лишь сменившими вывеску.