Заветы Ильича. «Сим победиши» - Логинов Владлен Терентьевич. Страница 93
Сталин пробыл на этот раз в комнате Владимира Ильича еще меньше, чем в первый раз, и, выйдя, сказал нам с Бухариным, что Владимир Ильич согласился подождать и что сообщение Сталина о его состоянии, со слов врачей, Владимира Ильича, видимо, обрадовало. А уверение Сталина, что когда, мол, надежды действительно не будет, он выполнит свое обещание, успокоило несколько Владимира Ильича, хотя он не совсем поверил ему: “Дипломатничаете, мол”»1.
После отъезда Сталина Ленин долго разговаривал с Кожевниковым. К нему он с самого начала проникся особым доверием, и аргументы доктора, видимо, подействовали. Во всяком случае в «Журнале дежурных врачей» Алексей Михайлович записал, что его пациент начинает верить, что у него нет паралича 731 732.
2 июня на аэроплане прилетел из Бреслау известный немецкий невропатолог профессор Отфрид Фёрстер. На следующий день, 3 июня, Сталин послал полпреду РСФСР в Германии Крестинскому письмо: «Вы, должно быть, догадываетесь, что положение Ильича было критическое, — иначе мы не рискнули бы на экстренный вызов Фёрстера в Москву. Одно время положение казалось почти безнадежным, но теперь оно значительно улучшилось, и есть теперь надежда полностью восстановить Ильича при условии, если уход за пять-шесть месяцев будет тщательный под наблюдением знающих врачей. Нужны невропатолог (Фёрстер) и по внутренним (Клемперер)» 733.
Оптимизм Сталина основывался на том, что после осмотра и исследования Ленина, проведенного 2 июня Фёрстером, профессор согласился с диагнозом российских медиков, полагавших, что первопричина болезни в сильнейшем переутомлении, и предписал на ближайшую неделю постельный режим. «Никаких признаков органической болезни центральной нервной системы, в особенности мозга, — говорилось в заключении консилиума, — налицо не имеется». Справедои-вости ради необходимо отметить, что о предшествующих обмороках у Владимира Ильича Фёрстеру не было сказано ни слова. Между тем позднее от писал, что факт этот уже тогда мог дать «ключ к правильному диагнозу»1.
В начале июня симптомы болезни стали ослабевать, хотя бессонница, головные боли, чувство неловкости и слабости в правых конечностях давали о себе знать. All июня показалось, что наступило явное улучшение. Кожевникову Владимир Ильич сказал, что утром, проснувшись, ощутил, будто «в меня вошла новая сила. Чувствую себя совсем хорошо. Еще ни разу с начала болезни не чувствовал себя так хорошо» 734 735.
В этот день его консультировал вновь прибывший накануне из Германии терапевт, профессор Георг Клемперер. «В отличие от профессора Фёрстера, — пишет Мария Ильинична, — Клемперер обладал меньшим тактом и умением подходить к больному. Его болтовня и шуточки раздражали Владимира Ильича, хотя он встретил его любезно и наружно был с ним очень вежлив». Но после его ухода Ленин решительно сказал: «Пусть летит обратно. Это не его специальность» 736.
Но толк от консультации все-таки был. Днем 13 июня Владимира Ильича перенесли на носилках из флигеля в Большой дом и поместили в комнате, из который был выход на террасу. «Такой способ передвижения, — пишет Мария Ильинична, — был ему не особенно приятен. Но врачи свято блюли установленный режим и порядок. На носилках он сидел, одетый в свою обычную серую тужурку и кепи… Вид у него был несколько смущенный… Обещание врачей, что уже в ближайшие дни он сможет пользоваться террасой, сыграло, вероятно, решающую роль в его согласии занять именно эту комнату» 737.
Ленин попросил разрешения читать и встречаться с коллегами. Но в чтении ему было отказано, а на «посещение друзей» дали согласие, но при непременном условии о делах не говорить. «Тогда лучше не надо», — сразу же ответил Владимир Ильич. Немецкая профессура по-прежнему полагала, что все его болезни от переутомления и лучшим лекарством является полный покой.
В этом Владимир Ильич как раз и не соглашался с ними. Он был убежден, что болезнь развивается по каким-то своим законам, вне прямой зависимости от его поведения, а безделье и искусственная изоляция лишь усугубляют ее. 15-го он сказал Кожевникову: «Чувствую себя хорошо и больницу можно разогнать». А когда ему напомнили о повторяющихся парезах ноги и руки, ответил: «Правда, неприятны эти “кондрашки”, но в виду того, что они происходят в скромном размере, с этим можно мириться». И в доказательство того, что он в полном порядке, стал вальсировать с Марией Ильиничной1.
В этот день Ленин диктует сестре письмо Сталину для членов Политбюро: «Покорнейшая просьба освободить меня от Клемперера. Чрезвычайная заботливость и осторожность может вывести человека из себя и довести до беды… Убедительно прошу избавьте меня от Фёрстера. Своими врачами Крамером и Кожевниковым я доволен сверх избытка. Русские люди вынести немецкую аккуратность не в состоянии, а в консультировании Фёрстер и Клемперер участвовали достаточно» 738 739.
После ознакомления с этим письмом членов Политбюро, Троцкий на бланке председателя Реввоенсовета пишет пространную записку: «1. Клемпереру посетить В.И. еще один раз вместе с Фёрстером и затем уехать. 2. Фёрстера поселить здесь. О его визитах к В.И. особо условиться».
А в конце самое главное: «Обратить внимание врачей, пользующих В.И. на то, что больной будет чем дальше, тем больше расширять рамки установленного режима и что поэтому необходимо ему твердо внушить необходимость строго подчиняться режиму в течение продолжительного времени и что только таким путем будет обеспечено полное восстановление работоспособности.
В качестве одного из способов воздействия на больного (если другие способы оказались недостаточны) возможно прямое постановление ЦК партии, предлагающее больному строгое соблюдение режима. Такое постановление может быть вынесено только по соглашению с врачами» 740. Тон и содержание этой записки вряд ли нуждаются в комментарии.
17 июня Сталин ответил Владимиру Ильичу: «Т. Ленину. В связи с Вашим письмом о немцах мы немедленно устроили совещание с Крамером, Кожевниковым и Гетье. Они единогласно признали ненужность в дальнейшем Клемперера, который посетит Вас лишь один раз перед отъездом. Столь же единогласно они признали полезность участия Фёрстера в общем наблюдении за ходом Вашего выздоровления… По поручению Политбюро Сталин. 17/VI-22 г. P.S. Крепко жму руку. А все-таки русские одолеют немцев. Сталин»1.
Письма эти, между прочим, свидетельствует о том, что с самого начала болезни весь ход лечения и все действия врачей непременно согласовывались с Политбюро. И если по многим другим проблемам между членами Политбюро возникали разногласия, то по вопросу о «режиме» для Владимира Ильича их не было. Так что «полный покой» был санкционирован.
Ленин настаивал на отъезде немецких врачей, считал, что вокруг него подняли слишком много шума и суеты, что он «на верном пути к выздоровлению и совершенно нет необходимости в “этих тратах”». Но 20 июня Клемперер вновь приехал в Горки и, судя по разговору, прощаться не собирался.
Ленин опять диктует записку Сталину, в которой настаивает на отправке Клемперера и Фёрстера из России. Сталин посылает ее по кругу членам Политбюро, и каждый письменно фиксирует свою позицию. Троцкий: Ленин понял, что его просьба не выполнена и это «свидетельствует о “бдительности”, но согласиться на эти предложения, конечно, нельзя». Зиновьев: «Немцев оставить, Ильичу — для утешения — сообщить, что намечен новый осмотр всех 80 товарищей, ранее осмотренных немцами…». Остальные члены ПБ — Томский, Каменев, Сталин — соглашаются с Троцким и Зиновьевым 741 742.