Заветы Ильича. «Сим победиши» - Логинов Владлен Терентьевич. Страница 94
В какой-то форме (вряд ли в столь пренебрежительной, как высказался Зиновьев) Ленину сообщают о мнении членов Политбюро. И тогда он принимает свое решение — отказаться от установленного для него режима. Днем 21 июня он работает над своим выступлением на декабрьском съезде Советов, а когда узнает, что в Горки к брату Дмитрию Ильичу приехала жена с маленькой дочкой Ольгой, вопреки всем запретам, отправляется их проведать во флигель 743.
Вечером того же дня Владимир Ильич признался Кожевникову, что ему «без политики жить трудно», что полное безделье лишь угнетает его, необходимо какое-то дело. И для него таким делом может быть только политика. Даже тогда, когда он — по болезни — вроде бы и не занимается ею, всё равно все его мысли только об этом. «Политика — вещь, захватывающая сильнее всего, — сказал он. — Отвлечь от нее могло бы только еще более захватывающее дело, но такого нет» 744.
23-го, когда Ленин спускался с лестницы, чтобы погулять в парке, вновь случился спазм, и он упал. Но и это его не смутило. Отныне, сказал он Пакалну, будем гулять вместе и на вас, «кроме полицейских функций, будут лежать и медицинские». И еще попросил, чтобы в его комнате кресла поставили так, чтобы при ходьбе они всегда были под рукой. В общем было ясно, что о постельном режиме теперь уже говорить не приходится1.
24 июня все тот же Клемперер, а также Крамер, Левин, Кожевников, Семашко провели консультацию. Пока собирались, Владимир Ильич стал расспрашивать Семашко о видах на урожай, об открывшейся 15 июня Гаагской конференции и начавшемся 8 июня процессе над эсерами. Но разговор прервали, так как, по мнению врачей, говорить о «политике» было еще рано. Это, впрочем, нисколько не мешало самому Клемпереру в разговоре с Владимиром Ильичем не только переходить с немецкого языка на английский и наоборот, но и выспрашивать его мнение о Сан-Стефанском договоре и Берлинском конгрессе 1878 года, об оценке роли Горчакова и Бисмарка 745 746.
Когда Кожевников сказал, что для Владимира Ильича необходимо найти дело не менее интересное, чем политика, видимо, Клемперер тут же предложил: простые, но достаточно азартные игры. Ему ответили, что все попытки усадить Ленина за домино он отверг — «забивать козла» Владимир Ильич не хотел. Тогда пусть играет в шашки, продолжил доктор, но непременно с более слабыми противниками. Для Ленина — заядлого шахматиста — это звучало просто оскорбительно. «Это они меня за дурака считают», — сказал он Кожевникову и на глазах у него появились слезы 747.
После этого Клемперер в Горках уже не появлялся. Фёр-стер остался. Он продолжал регулярно посещать Владимира Ильича, и отношения явно стали налаживаться. Существенную роль в этом сыграло, видимо, и то, что Фёрстер, как отметила Мария Ильинична, всегда «старался, если к тому была хоть какая-нибудь возможность, пойти навстречу Владимиру Ильичу в высказываемых им желаниях» 748.
Симптомы болезни проявлялись без всякой видимой причины. Утром 26-го он чувствовал себя великолепно. Сделал гимнастику, походил по комнате и решил присесть у окна. Но именно в этот момент произошел спазм, и Владимир Ильич буквально рухнул в кресло. Хотел позвать Кожевникова, но не мог вспомнить его отчество.
Приступ вскоре кончился. А когда пришли Надежда Константиновна, Мария Ильинична и врач, Ленин лишь пошутил: «Когда министр или нарком абсолютно гарантирован от падения? Когда он сидит в кресле». Он сказал это смеясь, но, как записал Кожевников, его смех «произвел впечатление смеха сквозь слезы. Глаза грустные и влажные» 749.
А дело для Владимира Ильича все-таки нашли. Были необходимы какие-то упражнения для рук, и 30 июня из совхоза Горки пришла работница и стала учить его плетению корзин. Это было незнакомо и интересно, но, естественно, «политику» заменить не могло.
2 июля случилось так, что привычная «блокада» общения была прервана. В Горки приехала Инночка Арманд — дочь Инессы. Кожевников записал: «Было свидание с дочерью недавно умершей хорошей знакомой в течение 5 минут. Расспрашивал об ее жизни». После смерти Инессы Ленин и Крупская всячески опекали ее. Пяти минут, конечно, было мало, но все-таки… А днем к обеду приехала сестра — Анна Ильинична, вечером зашел брат — Дмитрий Ильич. Такого интенсивного общения у Владимира Ильича давно уже не было.
Обо всем, что происходило в Горках, естественно, докладывали Сталину, и 11 июля в 12 часов он приехал сюда сам. Позднее, в статье «Тов. Ленина на отдыхе», опубликованной в «Правде» 24 сентября 1922 года, Иосиф Виссарионович рассказывал: «Тов. Ленин во время моего первого свидания с ним в июле, после полуторамесячного перерыва, произвел на меня именно такое впечатление старого бойца, успевшего отдохнуть после изнурительных непрерывных боев и посвежевшего после отдыха. Свежий и обновленный, но со следами усталости, переутомления.
“Мне нельзя читать газеты, — иронически замечает тов. Ленин, — мне нельзя говорить о политике…” Тут же смеется над врачами, которые не могут понять, что профессиональным политикам, получившим свидание, нельзя не говорить о политике… Процесс эсеров, Генуя и Гаага, виды на урожай, промышленность и финансы — все эти вопросы мелькают один за другим. Он не торопится высказать свое мнение, жалуясь, что отстал от событий. Он главным образом расспрашивает и
' РГАСПИ. Ф. 16. Оп. 2. Ед. хр. 12. Л. 29.
мотает на ус. Очень оживляется, узнав, что виды на урожай хорошие»'.
Запись Кожевникова добавляет существенные детали. Во время свидания (с 12.30 до 13–30) Владимир Ильич «немного волновался, но свидание прошло совершенно гладко. Оно было продолжительнее, чем предполагалось, т. к. трудно было его остановить. Владимир Ильич остался очень доволен свиданием».
Записал Кожевников и впечатления Сталина: «На тов. Сталина свидание произвело благоприятное впечатление и он нашел Владимира Ильича в гораздо лучшем состоянии, чем предполагал. Он мало отличался от Владимира Ильича до болезни». Врачи тут же учли это: со следующего дня, с 12 июля, Ленину разрешили прогулки в саду и в парке.
Более подробно Кожевников пишет и о содержании беседы: «Вечером В.И. вкратце рассказывал мне о содержании разговора. Говорили об урожае — он ожидается очень хороший, только еще не выяснено, во сколько раз он превысит прошлогодний.
Затем В.И. сообщил, со слов Сталина, что к эсерам будет применена условная амнистия, т. к. они заявили на суде, что будут продолжать вооруженную борьбу с Советской властью. Если они это действительно заявили, то это бестактно или даже глупо с их стороны и, конечно, при таких условиях другого приговора быть не может. Будет сдержано обещание, данное в Берлине, высшая мера наказания не будет применена, но амнистия будет условная. Если борьба возобновится, то амнистия будет аннулирована.
…Ходом дел в Гааге В.И. в общем доволен, но считает, что события идут слишком быстро. Если бы дело шло медленнее, то успех был бы полнее и раскол, уже намечающийся, был бы глубже. По-видимому, все же Франция, Англия, Америка расколются… Большое значение В.И. придает заявлению в английском парламенте, что Япония осенью эвакуирует Дальний Восток»2.
В этот вечер он лег рано и в хорошем настроении. Но в три часа ночи разбудила гроза, а когда она кончилась, вороны раскричались так, что было уже не до сна. Владимир Ильич обдумывал вчерашний разговор и что-то в нем его зацепило. Был в беседе сюжет, который как-то проскочил среди других текущих дел. 749