Политические работы 1895–1919 - Вебер Макс. Страница 50

Но ведь все это изложение возможного в будущем влияния сохранения или отмены ст. 2 § 2 будет работать лишь при наличии намеренно не предзаданной предпосылки: полная парламентаризация осуществится на деле как в империи, так и в отдельных государствах — а ведь совершенно неясно, будет ли действовать эта предпосылка. Это описание имеет целью, прежде всего, лишь показать, что даже при полной реализации парламентарной системы в духе ответственных партийных правительств федерализм Имперской конституции не только сможет взять свое, но даже лишь в этом случае получить все, что ему причитается. Правда, несомненно, что выдвигаемое здесь в качестве предпосылки обстоятельство сплошной и полной парламентаризации всех отдельных государств и самой империи никоим образом не достижимо «единым махом». К тому же вся конструкция неактуальна, поскольку она предполагает перестройку внутренней структуры партий, каковые в своем нынешнем состоянии совершенно неспособны немедленно стать «способными работать в правительстве». Но надо уяснить себе, что любой шаг по пути парламентаризации может быть сделан в направлении либо великопрусского, либо подлинно федералистского решения. И в этом вопросе, как выясняется, неприметный последний параграф из ст. 9 играет весьма значительную роль. Поэтому уже при первых шагах надо уразуметь, какому из двух решений они будут способствовать.

И вот (рассмотрим и это) включает ли парламентаризация Бундесрата ту медиатизацию Пруссии, которую противники свободного развития Германии выставляют в качестве аргумента, сопрягая ее с угрозой федеративным основам империи? Времена, когда говорили о «восхождении Пруссии в Германии», миновали. Во всяком случае, справедливо, что сегодня переход к равному избирательному праву, если он вообще возможен, может осуществиться лишь при сильном давлении со стороны империи. Кроме того, согласно высказываемому здесь убеждению, справедливо, что если такое давление окажется недостаточным, то неизбежной политической необходимостью станет непосредственное вмешательство империи при помощи чрезвычайного закона в форме временного изменения конституции. Но при этом речь пойдет о чем–то совершенно ином, нежели медиатизация Пруссии. Чтобы быть в состоянии руководить империей, правительство Пруссии должно создать для себя соответствующую широту собственного внутреннего базиса. Совершенно так же, как каждое государство обязано приспосабливаться к задачам своей внешней политики, создавая соответствующую внутреннюю структуру. Эта необходимость приспосабливаться к роли лидера представляет собой направление, в котором прусская избирательная реформа, разумеется, является в высшей степени общегерманским, а не только прусским вопросом. В каждом федеративном государстве земного шара действует принцип, согласно коему определенные абсолютно фундаментальные структурные основы государств, из которых состоит федерация, в интересах этой федерации считаются существенными, и потому общефедеративными^[98] — но без ущерба для широчайшей автономии и разделения компетенции между федерацией и отдельным государством. Этот и только этот принцип федеративно–государственной политики будет применен здесь к Пруссии, государству–гегемону. В остальном же внутренние вопросы Пруссии, естественно, касаются только этого государства, и о «медиатизации» в смысле вмешательства других союзных государств во внутрипрусские дела не может быть и речи — и никогда не было. Проблемы возникают лишь по поводу отношения Пруссии к имперской политике. И притом эти проблемы возникают исключительно оттого, что именно Пруссия — как было изложено в начале этой главы — занимает в высшей степени привилегированное положение в пределах империи, в чем можно еще раз убедиться на основании вышеперечисленных прерогатив. Из этого привилегированного положения при известных обстоятельствах можно вывести для Пруссии обязанность смириться с кое–какими privilegia odiosa. Как прежде смирялись с назначением имперских статс–секретарей в прусские министерства. Зато, по всей вероятности, парламентаризованное прусское государство будет противиться будущему. Однако необходимость выравнивания между властью гегемонии и властью Рейхстага сохранится и впоследствии. Рейхсканцлер и впредь с необходимостью будет прусским министром, а подготовка председательского голоса и тогда будет производиться с учетом не только внутрипрусских партийных констелляций, чтобы избежать тяжелых конфликтов с Рейхстагом.

Фактическое политическое положение сегодня заключается в том, что подготовка председательского голоса зависит от двойного давления: с одной стороны — Пруссии, с другой — Рейхстага; а рейхсканцлера обе стороны фактически вынуждают держать отчет по поводу подготовки председательского голоса, формально касающейся лишь прусского ландтага, и он действительно отчитывается и в Рейхстаге, и в ландтаге. Как бы там ни было, обязывающее положение конституции интерпретировало его «ответственность» перед Рейхстагом так, что его отчет должен происходить здесь. А с политической точки зрения противоположное было бы еще и совершенно невозможно. Впредь все должно происходить согласно конституции. Если бы когда–нибудь прусский ландтаг попытался систематически и против Рейхстага присваивать себе контроль над подготовкой председательских голосов, то возникли бы обстоятельства, в силу коих монарх и рейхсканцлер оказались бы вынужденными интерпретировать Имперскую конституцию через голову прусских инстанций — фактически или даже категорически — в духе принципа: «подготовка председательского голоса осуществляется под ответственность рейхсканцлера исключительно перед Рейхстагом». И это стало бы не медиатизацией, но, пожалуй, поражением Пруссии от более слабого противника, — и отрадно, что никто никогда не провоцировал это поражение. К тому же, несомненно, это событие стало бы отчасти результатом молчаливой взаимной страховки, а, следовательно, трехклассного избирательного права и недостаточной парламентаризации. Как же пойдут дела в будущем, если мы предположим для него усиление парламентской власти в империи и в Пруссии при господстве равного избирательного права и здесь, и там?

Ход имперской политики и в грядущем — и как раз при полной парламентаризации — будет основываться на компромиссах между опирающейся на парламент властью прусских голосов в Бундесрате и властью опирающегося на Рейхстаг имперского правительства. Еще вопрос — сколь легко или тяжело будет оформляться такой компромисс при полной парламентаризации. Но заранее ясно, что тогда его будет достичь легче, нежели в случае, если нынешний классовый ландтаг Пруссии присвоит себе контроль над прусскими голосами: это имело бы прямо–таки непредсказуемые последствия, тем более — в будущем. Состав Рейхстага и в случае реализации равного избирательного права — если таковая произойдет действительно, а не лишь по видимости — при любых обстоятельствах будет аналогичен составу прусского ландтага. Однако же о том, как он будет выглядеть в деталях, сказать невозможно. Хотя вроде бы ясно одно: тогда противоречия между партиями внутри прусского ландтага поначалу будут сильнее, чем в Рейхстаге. Ведь «консерваторы» в прусском смысле слова едва ли существуют за пределами Пруссии и Мекленбурга: как раз за пределами Пруссии отсутствует резкое противоречие между крупными землевладельцами, с одной стороны, и рабочими и буржуазией, с другой. Также отсутствует, не полностью, но почти полностью, прусская тяжелая промышленность и отчетливо сформированный ею характер прусских партий средней буржуазии. И Центр, сформированный тяжелой промышленностью. И национальное противоречие по отношению к полякам. И социал–демократия радикальнейшего направления за пределами Пруссии столь же мощно представлена разве что в Саксонии. Но ведь как раз она именно теперь и представлена в прусском ландтаге, укомплектованном по классовому принципу. В южногерманских же государствах антимонархические течения несравненно слабее. Итак, по всей вероятности, при равном избирательном праве с помощью Рейхстага управлять Германией будет легче, чем с помощью ландтага — Пруссией, как бы мы ни надеялись и (при некотором терпении!) с какой уверенностью ни ожидали бы, что окончательная отмена ненавистных привилегий на выборах смягчит остроту противоречий и в Пруссии. Пока же этого не происходит, в чисто социально–политическом отношении Рейхстаг, вероятно, будет превосходить прусский ландтаг. И превосходить в тем большей степени, если ради заинтересованных лиц будет совершена политическая ошибка, когда прусская Палата господ будет сформирована в качестве своего рода надстройки для лиц, заинтересованных в избирательных привилегиях, над палатой, построенной на принципе равного избирательного права, и скоординирована с последней. Это вновь оживит остроту противоречий в форме напряжения между первой и второй палатами, а также даст подпитку радикализму. Правда, позиции ландтага будут ослаблены еще больше, если избирательное право будет построено как формально равное, но фактически — через лишение прав нижних слоев населения (посредством значительного ценза оседлости). Зато при равном избирательном праве такие противоречия в характере одной и той же партии, какие теперь наблюдаются между национал–либеральной фракцией Рейхстага и прусской национал–либеральной партией, окажутся нестойкими.