Политические работы 1895–1919 - Вебер Макс. Страница 51

Однако же необходимый при случае компромисс между империей и Пруссией был бы, естественно, в общем и целом подготовлен в рамках общих для империи и Пруссии партий, а при отмене ст. 9 § 2 этот компромисс был бы формально доведен до конца в рамках Бундесрата. Но в любом случае, в том числе — и при завершенной парламентаризации, решающую роль будут играть две фигуры, принадлежащие сразу и империи, и Пруссии: кайзер, одновременно являющийся прусским королем, и рейхсканцлер, который должен одновременно быть и главой носителей прусских голосов, и членом прусского министерства, а также, как правило, занимающий пост президента Пруссии.

Пока внутренняя структура Германии не разрушена полностью и не выстроена заново на унитарный лад — а для этого сегодня нет ни малейших перспектив — для империи династия, как раз из–за дуализма между империей и Пруссией, столь же незаменима, как — по совершенно иным причинам — в дуалистической Австро–Венгрии. И даже чисто парламентский кайзер и король в качестве верховного главнокомандующего, т. е. командующего офицерским корпусом, в конечном счете, являясь определяющим фактором внешней политики, и, в сущности, той внутриполитической инстанцией, каковая выносит решения при отсутствии единения между имперскими и прусскими инстанциями, будет обладать огромной личной властью. И произойдет это как раз тогда, когда он вменит себе в обязанность — по образцу недавно скончавшегося монарха из династии Габсбургов, который был могущественнейшим государственным деятелем своей империи — выступать лишь в строго парламентских формах, а это следует понимать на примере последнего или, еще лучше, короля Эдуарда VII так: играть на инструменте современного государственного механизма так, чтобы при каждом удобном случае играющий не был виден в действии. Дальнейших рассуждений здесь не требуется. Зато чего следует желать и на что надеяться от парламентаризации, так это уменьшение чисто военного влияния на политику, как на внешнюю, так и на внутреннюю. Многие тяжелейшие политические неудачи Германии были обусловлены тем, что военные инстанции оказывали решающее влияние и на принятие политических решений, хотя политическая тактика и стратегия, несомненно, должны работать совершенно иными средствами, нежели военная. Во внешней политике это нанесло особенный ущерб жизненно важной для нас проблеме — польскому вопросу — и в высшей степени опасным образом^[99]. А во внутренней политике печальные события в Рейхстаге, когда канцлером был г-н доктор Михаэлис, служат доказательством того, какие плохие советы дают военным инстанциям, если они позволяют запрячь себя в телеги партийной политики и при этом поступают согласно стародавнему представлению о том, что «национальный» и «консервативный» — для партии одно и то же; мнение, присущее офицерам в связи с их происхождением. В военной сфере ни одна инстанция земного шара не может похвастаться столь безграничным доверием какой–либо нации, как наши полководцы — и по справедливости. Однако же пусть они позаботятся о том, чтобы в будущем им не говорили: «Что вы прекрасно сделали мечами, то вы из–за отклонений от намеченных маршрутов вновь загубили на скользком льду политики». Сплошь и рядом необходимо, чтобы во всех политических делах военные власти были подчинены политическому руководству; само собой разумеется, в политических решениях военных властей их экспертная оценка военного положения должна тоже всегда иметь большое значение, но она никогда не должна быть единственно решающей. Этого мнения всегда по праву придерживался Бисмарк, утверждавший его в тяжелых боях.

Политическим руководителем империи рейхсканцлер останется и в будущем, а его центральное положение во взаимодействии всех политических сил сохранится. И притом без всяких сомнений, примерно так же, как теперь, когда он выступает в роли единственно министра, стоит выше статс–секретарей и не имеет формально равных коллег. Хотя военный министр, который уже сегодня формально ему не подчинен, и — всякий раз, когда у рейхсканцлера не будет дипломатических корней, — статс–секретарь по иностранным делам, неизбежно будут располагать обширной самостоятельностью. Но для подлинно коллегиальных имперских министерств, когда парламентаризация полностью осуществится, места как раз не будет. И по меньшей мере, его не будет тогда, когда отменят барьеры из ст. 9 § 2. Это нужно уяснить себе — в противовес прежним излюбленным идеям либералов. Ведь все–таки неслучайно повсюду в парламентских государствах развитие этих государств сводится к повышению положения шефа кабинета министров. Так откровенным образом происходит в Англии и во Франции. В России устранение самодержавия в свое время мгновенно привело к появлению премьер–министра во главе государства. Как известно, и в Пруссии премьер–министр контролирует доклады своих коллег королю, и это положение, временно отмененное по требованию короля при Каприви, в дальнейшем было восстановлено. В империи же особое положение и ведущая роль рейхсканцлера вытекают уже из его конституционного руководства Бундесратом, а также из его неизбежного, а для статс–секретарей — напротив того, лишь случайного и целесообразного, но не неизбежного, положения в прусском министерстве. Превращение статс–секретарей в политически самостоятельно противостоящие рейхсканцлеру силы будет неизбежным именно в случае «партикуляризирующей» парламентаризации (при сохранении ст. 9 § 2), поскольку тогда они будут доверенными лицами партий, входящих в Рейхстаг, в противоположность рейхсканцлеру и Бундесрату как носителям единственно парламентской власти. Но даже и тогда возникнет необходимость в заключении соглашения, хотя и не обязательно или даже лишь целесообразно выражающегося в создании согласительной «коллегии». Как бы там ни было, стремление к этому основано на ныне существующем механическом разделении между Бундесратом и парламентом, а когда преграда между ними отпадет, такое стремление станет беспредметным. Невозможно опровергнуть того, что возникновение согласительной министерской коллегии за пределами Бундесрата было бы способно ослабить значение Бундесрата и что поэтому с федералистской точки зрения надо предпочесть следующее: осуществляемое посредством парламентаризации Бундесрата выравнивание основных для империи властей благодаря перенесению их в среду Бундесрата.

Разумеется, было бы желательным, чтобы нынешний процесс принятия политически важных решений, ведущий к борьбе ведомственных сатрапов между собой^[100], уступил место системе регулярного совместного коллегиального обсуждения важных вопросов рейхсканцлером со всеми статс–секретарями. Но формальное ослабление общей ответственности рейхсканцлера и вообще его особого положения из–за представленных федералистских соображений было бы неправдоподобным, а также едва ли полезным. Напротив того, как раз с федералистской точки зрения, конечно же, необходимо спросить: не следует ли создать в империи такую коллегиальную инстанцию, которая могла бы заниматься предварительным обсуждением важных постановлений по имперской политике, с привлечением представителей важнейших факторов внутриполитической власти и объективно информированных шефов администрации? Публичные речи партийных лидеров в Рейхстаге представляют собой официальные партийные декларации, обращенные к стране, и произносятся только после определения партийных позиций. Решающие партийные совещания и возможные межпартийные переговоры происходят без привлечения представителей отдельных государств. Наконец, консультации на пленумах Бундесрата, органа, работающего посредством голосования, ничего не решают и по сути являются пустым времяпрепровождением. Желательно, чтобы перед вынесением важных постановлений было возможно не предвосхищающее окончательные формальные решения отдельных инстанций, а также свободное от внимания к публичному резонансу внутри страны высказывание личных взглядов опытных государственных деятелей. Мы уже неоднократно сталкивались с этой проблемой, и теперь спрашиваем лишь следующее: с какими существующими или вновь возникающими организациями может сопрягаться такая структура? И следует ли учитывать одну такую структуру или же несколько рядоположенных?