Наука о социальной политике: методология, теория, проблемы российской практики. Том II. Становление - Ракитский Борис. Страница 13
В 1960-е годы многие из нас исходили из того, что в принципе в нашей стране и в нашем хозяйстве имеет место демократический централизм, вот только под влиянием особых обстоятельств приходилось делать «перекос» в сторону централизма, а теперь надо как бы подбавить демократии. Не все заметили тогда явную фальшь конструкции «централизм сверху плюс демократизм снизу». В том-то и дело, что такой слоеный демократический централизм оставляет верх без демократии, а низ – без доступа к проблемам, решаемым в центре. Мне приходилось в 1960 – 1970-е годы критиковать такое понимание демократического централизма (но не думаю, что эта критика была услышана даже коллегами). Лишь к концу 1970-х годов стало ясно, что критика должна идти дальше. Тоталитарная система создает такой централизм, который принципиально не приемлет демократических методов ни вверху, ни внизу. Адекватные ему методы – командно-карательные. Демократизация же остается лишь на словах, как мираж для отвода глаз массам. Любые мероприятия по демократизации, приемлемые для тоталитаризма, – это хоровод вокруг командно-карательной власти, это «воспитание чувства демократии» при отсутствии самой демократии.
Тоталитаризм и есть коренная причина кризиса советского общества и его экономической системы. Не в экономике, а в политической системе коренится причина всех наших бед.
Отсюда следуют по крайней мере два вывода:
1) поскольку причины кризиса имеют явно выраженный политический характер, постольку и преодоление кризиса зависит в решающей мере не от экономических, а от политических действий;
2) стадии развития кризиса и степени его остроты отражают главным образом политическое состояние тоталитарного общества, а экономика при всей ее важности – фактор не первого, а второго ряда.
В соответствии с теорией деформаций и перерождений социализма [12], деформация строя является кризисным, неустойчивым состоянием общества, когда противоборствуют тенденции к выходу (или возврату) на траекторию, ведущую к первоначальной цели общества, и к окончательному перерождению строя. Движущей силой выхода из деформации является та массовая сила, в сознании которой первоначальные цели движения остаются приоритетными.
Казарменный «социализм» – это такая деформация общества, при которой тоталитарная политическая система отчуждает народ от власти в обществе и в хозяйстве, руководит обществом и хозяйством командно-карательными методами, прикрывает свои подлинные цели и средства (в том числе эксплуатацию и угнетение человека и народа) социалистической фразеологией, в то время как трудовой народ в своем большинстве предан идеалам социализма как идеалам свободы, добра, гуманизма, справедливости и мира.
Представление о казарменном псевдосоциализме как о перманентно кризисном состоянии общества позволяет рассматривать стадии развития казарменного строя как стадии кризиса. По-видимому, история советского варианта тоталитаризма позволяет выдвинуть в качестве гипотезы следующие стадии:
– становление тоталитаризма (от контрреволюции до достижения монолитного единства). Самоназвание этой стадии в СССР – сталинская эпоха;
– поддержание тоталитаризма в устойчивом состоянии (эпоха организуемого застоя). Самоназвание этой стадии в СССР – реальный социализм;
– разложение и ослабление тоталитаризма, попытки его оживления, модернизации. Самоназвание этой стадии в СССР – перестройка, или переходный период.
Возможна, как показал опыт Румынии, стадия агонии тоталитаризма.
Степени остроты кризиса могут быть определены по степени обострения антагонизмов. Исходным является политическая активизация масс. В зависимости от благоразумия тоталитарной власти степень и формы ее противостояния народу могут быть разными. Крайняя по остроте степень кризиса – открытое столкновение властей и народа, например, в форме восстания (Венгрия 1956 г., Румыния 1989 г.). Самая мягкая степень – инакомыслие как заметное социальное явление.
В СССР к весне 1990 г. наблюдается средняя степень остроты кризиса. Ее характерные приметы: народ не доверяет руководству; власти перестают изображать из себя защитников интересов народа, выдвигают идею «сильной власти», «сильного центра» и т. п.; возникают первые акции массового неповиновения, массового протеста, массового вызова тоталитарным властям.
Из трех идеологий перестройки (неосталинистская, революционно-демократическая и либерально-прагматическая) одна явно не даёт надежд на преодоление кризиса. Это неосталинизм. Он рекомендует возврат к старым, сталинским порядкам в модернизированном виде, то есть консервирует причины кризиса, насильно подавляя его проявления. Две других идеологии отражают программу действий по преодолению кризиса. Стало быть, два варианта выхода из кризиса существуют сейчас как основные.
Если говорить броско, то варианты эти таковы: реформы («революция сверху») и революция (революция снизу). Фактически силы общества распределяются между этими вариантами. И эти силы не обязательно должны конфронтировать. Более того, на первом этапе разрешения общественного антагонизма силам этим по пути – от тоталитаризма к демократии. Но заметьте – по пути им лишь в политической области. Тоталитаризм – главный враг, антинародная сила. Его антипод – демократия, власть народа. Однако народ не един, имеет структуру. По этой причине демократия оказывается понятием с разными смыслами для разных социальных групп.
О нашем советском тоталитарном обществе мы приучены рассуждать по сталинской схемке: это общество, где народ состоит из классов рабочих и колхозников и прослойки – интеллигенции. На самом деле социальная структура тоталитарного общества не может быть описана в терминах классовой структуры. Тоталитарное общество – кастовое. Мы живём сейчас в обстановке перехода от кастового, тоталитарного к классовому, правовому обществу. Эта особенность переживаемого нами перехода и объясняет, почему понятие «демократия» имеет разный смысл для разных социальных групп, а лучше сказать – для разных людей, ориентированных на разные социальные интересы. Ибо будущие социальные группы ещё не сформировались на деле, а существуют пока что в идеале, в сфере субъективных устремлений людей, принадлежащих к той или иной касте тоталитарного режима.
Так вот: одни тянутся к абстрактной демократии, которой не может быть в действительности; другие – к буржуазной демократии, третьи – к народной, революционной демократии. По мере продвижения от тоталитаризма к правовому обществу вариантов остаётся два: буржуазная и народно-революционная демократия. Это варианты политического результата преодоления кризиса (ухода от тоталитаризма).
Что же касается экономических процессов, то и здесь складываются два возможных варианта:
1) переход от эксплуататорской системы тоталитарного государства к более цивилизованным формам капиталистической эксплуатации, становление частнопредпринимательской экономики;
2) переход от эксплуататорской системы тоталитарного государства к системе хозяйствования под руководством народного государства.
В соответствии с этими вариантами формируются и ключевые лозунги. Один из них – разгосударствление, другой – самоуправление. Поскольку в реальном перестроечном процессе складывается большая «сумятица в мозгах» (хорошо выразился М. С. Горбачев!), многим кажется, что разгосударствление, самоуправление (вдобавок к этому переход к рыночной экономике) – все это одно и то же. Но это совсем не одно и то же. Тенденций складывается две: 1) к буржуазной демократии и частнопредпринимательской организации хозяйства, что закрывает перспективу социалистического выбора, и 2) к народно-революционной демократии, когда государственная власть переходит в руки трудящегося народа и меняет характер собственности, оставляя возможность двигаться к обществу без эксплуатации трудящихся.