Управление мировоззрением. Подлинные и мнимые ценности русского народа - Белов Виктор. Страница 21

Реально оформившийся в современном обществе «политический класс» связывают с народом только озвученные в предвыборной кампании неопределенные заверения общего плана: никаких договоров с народом народные избранники не заключают и не подписывают. А отказаться от устных обещаний совсем не трудно – достаточно сослаться на неожиданно вскрывшиеся новые обстоятельства непреодолимой силы. Поэтому и происходит неизбежное отчуждение политической элиты от народа.

Тот же Гюнтер Рормозер однозначно ограничивает реальные возможности применения договорных отношений между индивидуумами исключительно областью экономики.

Идея обвязать всех членов общества – физических лиц сложной паутиной прямых индивидуальных договорных политических, экономических и социальных обязательств, прописывающих все возможные перипетии частной и общественной жизни, несомненно, принадлежит к области мифологии.

Гипотетическая иллюстрация. И действительно, как в реальной жизни могла бы выглядеть эта грандиозная акция – подписание общественного договора о разделе прав и обязанностей между всеми членами общества? Мне, например, представляется по этому поводу такая картина. Я, частный производитель скобяных изделий, а именно, хитроумных гаражных замков, сижу у себя дома и мучительно измышляю какую-нибудь новинку, которая помогла бы мне обогнать по продажам моего вечного и в последнее время более успешного конкурента из Тулы по фамилии Левша. Дело поддается туго – мой отчаянный мозговой штурм не приносит никаких результатов, кроме тупой головной боли. В это время раздается звонок в дверь и на пороге появляется странный высокий субъект в потертом костюме, запачканном мелом, с беспорядочно всклокоченными седыми волосами на голове. Выхватив пачку бумаг из еще более старого и более потрепанного, чем костюм, коричневого портфеля, он порывисто бросается ко мне. Человек представляется филологом и тут же с жаром, без пауз начинает меня убеждать в том, что человечество непременно погибнет, если не узнает великой тайны – что именно имел в виду автор «Слова о полку Игореве» в известном отрывке «растекашется мыслию по древу» – белку или мысль. Мой гость намерен окончательно решить этот важный вопрос, но для этого ему требуется небольшая финансовая помощь в виде отчислений с моего призрачного, особенно в последнее время, дохода. Напор, производимый филологом, не оставляет никаких сомнений, что я имею дело с очень нервным и легко возбудимым человеком. Поэтому, во избежание неприятных эксцессов, я прошу его оставить бумаги и обещаю подумать над его интересным предложением. Мне известно заранее, что мой письменный отказ вместе с его бумагами придется высылать обратно почтой. Необходимость включения непредвиденных почтовых издержек в мой и без того трещащий по всем швам бюджет меня очень огорчает. Не успеваю я присесть к письменному столу и взять в руки карандаш, как тут же снова раздается звонок в дверь. На этот раз на пороге стоит маленький, кругленький, трогательно улыбающийся человечек в огромных очках-мензурках. Он робко представляется астрофизиком и также робко просит уделить ему несколько минут. Оказывается, мой новый гость профессионально занимается поиском внеземной жизни. С взором, горящим огнем первооткрывателя, он начинает мне увлеченно рассказывать о замечательной перспективе встречи землян с инопланетянами. Для приближения этого исторического момента также требуются мои деньги. Несмотря на красочный рассказ астрофизика, мне его восторженность не передается. Я реалист, и поэтому ясно осознаю, что лично для меня и для моего бизнеса в такой радостной встрече могут прозвучать нотки траурного марша. Вполне может оказаться так, что наши братья по разуму за многие миллионы лет разлуки с нами научились делать гаражные замки в огромных количествах и гораздо лучшего качества, чем даже то, которым знаменит Левша. И денег они за них не просят, а довольствуются всего лишь обменом чудо-замков на коробку спичек. Я уже не слушаю рассказ гостя, а ищу подходящие слова в моем лексиконе, чтобы вежливо, но твердо отказать. Гость замечает мой настрой и, сбившись на полуслове, печально замолкает. Я, как можно вежливее и короче, сообщаю ему свой приговор, он опускает разом потухшие глаза, едва заметным кивком головы благодарит за внимание и тихо уходит. Мне его искренне и очень жаль. Хочется побежать за ним следом, вернуть, усадить за стол, подписать все бумаги и попросить его еще что-нибудь рассказать о Кассиопее и Тау Ките – ведь я сам, будучи мальчишкой и начитавшись фантастических романов, когда-то с замиранием сердца смотрел на далекие, мерцающие таинственным светом звезды и мечтал о личной встрече с иными мирами. Но, бросив случайно взгляд на семейную фотографию на стене, я усилием воли сбрасываю с себя нахлынувшее наваждение и возвращаюсь к столу с ожидающими меня бумагой и карандашом.

Более сюрреалистическую картинку, чем на деле согласованный и подписанный всеми членами общества договор, определяющий все экономические, правовые и политические отношения между всеми людьми, проживающими в том или ином государстве, трудно себе представить. Поэтому, с практической точки зрения, идея общественного договора с одной стороны принадлежит к одной из несбыточных утопических грез все тех же романтиков Просвещения, а с другой стороны, этот выдуманный мираж уже на протяжении двух веков реально служит либеральному агитпропу в качестве незаменимой пропагандистской приманки, которая им расчетливо используется вплоть до сегодняшнего дня.

Идея об индивидуальной свободе человека для либерализма имеет значение фундаментальной ценности. Она действует на огромные массы людей самым вдохновляющим образом. Но с другой стороны, соглашаясь с призывом к свободе, все прекрасно понимают, что в принципе невозможно существование такого общества, которое не имело бы властных органов, в непосредственные обязанности которых входит принуждение силой к исполнению порядка, установленного тем же обществом. Общество людей с целью сохранения в нем мира, покоя и стабильности обязано бороться с проявлением «плохих» свобод – свободы эксплуатации человека человеком, свободы от данных клятв и обещаний, свободы от выполнения своих гражданских обязанностей, свободы совращения малолетних и прочих свобод, способных наносить моральный, физический и материальный урон другим членам общества. В этом делении свобод на «плохие» и «хорошие» заключается двойственный, противоречивый характер понятия «свобода» и, соответственно, трудности, связанные с различением природы этих свобод, определением их «доброкачественности». Проблема безошибочного отделения «хороших» свобод от «плохих» в традиционализме и либерализме решается принципиально по-разному. В традиционализме в качестве эффективного и безошибочно действующего инструмента-индикатора выявления и изоляции от общества и личности «плохих» свобод используются понятия греха и совести. Обе эти категории относятся к глубоко спрятанному внутреннему духовному миру каждой личности и поэтому являются необычайно эффективными. Совесть, как компас, мгновенно, без каких-либо промежуточных расчетов, способна безошибочно указать человеку на то, что есть зло, а что есть добро. Этот инструмент, действующий помимо его воли, сразу способен определить с «плохой» или «хорошей» свободой тот имеет дело. И только затем вступает в действие воля человека, реализующая его безграничное право на свободу выбора – поступать ли ему так, как велит ему совесть, или же, принимая во внимание какие-то внешние обстоятельства, поступить ему наперекор совести, в угоду какой-либо сиюминутной или долгосрочной выгоде. И самым главным судьей для человека в традиционализме также является его собственная совесть. Именно к ней постоянно обращается традиционализм, чтобы уберечь людей от соблазнов и вести их с ее помощью по пути добродетели к вечному счастью. При отсутствии у человека совести традиционализм делает все возможное, но в первую очередь обращается за поддержкой к Богу, чтобы у «заблудшей овцы», в конце концов, эту совесть «пробудить» и, таким образом, спасти еще одну «заблудшую» душу от адовых мук.