Живые и мёртвые - Уорнер Уильям Ллойд. Страница 62

Развивалась не только автономия индивида, но и сами символы становились свободными и все более автономными. Автономный символ, ставший возможным отчасти благодаря менее бренным и более устойчивым письменным знакам, а отчасти благодаря установкам на все большее признание несомненной весомости его значения и власти за пределами того места, где он родился, мог, однажды «освободившись», в конечном счете распространиться повсюду. Единственными пределами его распространения, при идеальных условиях, остаются границы тотальной среды человеческих интерпретаторов. Символы устной речи и человеческой жестикуляции имеют тенденцию отливаться в фиксированные и стационарные формы; отрываясь от человека, они, начиная с появления письменности и далее, в ходе возникновения многочисленных новых средств массовой коммуникации, автономизируются и начинают жить самостоятельно.

Их автономия может достигать такой степени, что сообщение, которое они в себе несут, может быть непосредственно получено нами от отправителя, который жил триста или даже три тысячи лет тому назад. Отложенная коммуникация является неотъемлемым свойством устойчивых знаков. Роль такой коммуникации в единении человеческих поколений неизмеримо велика. Кроме того, если слова и прочие знаки такого рода свободны и способны к перемещению, то, по-видимому, каждый человек обретает свободу выбирать те или иные из них как лично для него значимые, а каждое поколение частично освобождается от рабского подчинения прежнему поколению, некогда безраздельно владевшему символами устной традиции, и от его непререкаемого авторитета. В любом обществе текущие поколения становятся человеческими средами, в которые прибывали извне подвижные автономные значимые знаки, чтобы, как и их человеческие эквиваленты, либо ассимилироваться, либо остаться невосприимчивыми к воздействию их последней непосредственной среды обитания. Эти сакральные и секулярные объективные символы прошлого или настоящего, свободные от контроля со стороны своих создателей и от контекстов своего возникновения, могут по мере перемещения радикально менять свои значения и совершенно по-разному восприниматься. Сакральное слово может становиться секулярным, а содержащиеся, например, в хартии секулярные знаки экономического и политического согласия — полусакральными. Пуританские дети Израиля, пришедшие на Землю Обетованную Новой Англии, были в собственных представлениях священным народом, ведомым рукою Господа и его Словом (Библией), а также губернатором Уинтропом, который, подобно Моисею, имел свой свод законов (хартию), на основе которого строились законы людские. Слова хартии — символ свободных людей и символ их автономии, — кроме того, репрезентировали в торжествах процессии начало всего, что ныне существует, и обозначали переход мира от бесформенного хаоса к порядку.

Библия, слова которой несут для каждой церкви свое особое значение, не играла никакой роли в общих праздничных обрядах коллектива. Лишь по завершении общих торжеств в проповедях в церквях и в короткой коллективной церемонии, проведенной на склоне холма на подступах к городу, Библии и сакральному миру было позволено влиться в символику трехсотлетнего юбилея. Как и в обыденной жизни, потребность в единстве и согласии и повороты истории, приведшие к религиозной неоднородности города, заключили знаки и значения сакральной жизни в ограниченные контексты отдельных церквей, а для некоторых участников празднества — в короткую и незначительную церемонию на холме.

Теперь нам необходимо возвратиться к рассмотрению отложенного, косвенного и непреднамеренного использования знаков. В литературе уже были выделены экономические, политические и религиозные аспекты автономного человека [110а, 110d]. Однако этого недостаточно. Помимо всего прочего, указанный сдвиг в культуре западного мира был связан с высвобождением секулярных и сакральных слов из-под власти устной речи, освобождением их значений из-под контроля взаимодействия лицом-к-лицу и потерей ими их безусловной власти над действием и поведением. Когда они были освобождены от тел пользователей и не были более скованы потребностями непосредственного действия, в котором уста и уши творят и потребляют бренные звуки и знаки, открылся широкий спектр новых возможностей. Если люди способны символически преобразить высказывание-того-что-они-имеют-в-виду таким образом, что оно перестает быть сиюминутным актом наделения значением, а превращается в нечто устойчивое во времени, то тогда открываются безграничные возможности для численного и типологического расширения круга людей, которым могут быть «посланы» знаки и на которых их отправитель может оказать непосредственное воздействие.

На более простых стадиях существования человечества для того, чтобы слова и другие объективные знаки продолжали обращаться в ограниченной среде тех, кто их создает и поддерживает, необходимо, разумеется, чтобы в каждом поколении индивиды заново изучали и воссоздавали их в качестве знаков общественного согласия по поводу того, что они означают и знаками чего они являются. Принято говорить, что обмен словами происходит в коммуникации между отправителем и получателем. Правильнее сказать, что отправитель и получатель, беседуя друг с другом, стимулируют друг друга и самих себя социально отобранными звуками и молчаниями. До тех пор, пока эта вербальная стимуляция остается лабиальнослуховой и подкрепляется вспомогательными жестами непосредственного межличностного контекста, люди, знающие, для сообщения чего предназначены те или иные слова, и выбирающие, говорить им или же не говорить, находятся в очень прочном положении. Они держат под контролем эти средства коллективного знания, которые могут обладать и часто обладают исключительной властью. Когда люди разговаривают, тот, кто не может понять, что ему говорят, может оказаться в беспомощном положении: в его распоряжении не оказывается некоторых инструментов, необходимых для контроля над средой, в то время как другие ими обладают. Контроль над употреблением слов требует, чтобы их значения были известны тому, кто ими пользуется, и чтобы он умел правильно выбирать, следует ли ему высказаться или промолчать, выслушать или отказаться слушать.

Когда слова отливаются в письменную форму и не зависят более от той непосредственной органической среды, в которой звуки и молчания стимулируют в живых организмах наделение значениями, на сцену выходят новые могущественные факторы. Освобожденные от непосредственности, слова могут перемещаться куда угодно за пределы межличностного контекста. Тайные интимные письменные слова двоих — например, любовное письмо, — освободившись от звучания, могут покинуть свой первоначальный контекст и отправиться в путешествие в пространстве, ограниченном лишь пределами человеческой среды, и во времени, ограниченном лишь временными границами существования человеческого рода. Те, кто пользуется словами в настоящее время или будет пользоваться ими в будущем, благодаря письменной форме отложенной коммуникации могут «разговаривать» с прошлым. Отложенная коммуникация, которую в некоторых случаях, быть может, точнее было бы назвать преемственной коммуникацией между индивидами, принадлежащими к поколениям, далеко отстоящим друг от друга во времени и пространстве, — это один из важных способов, с помощью которых слова освобождаются от непосредственного контроля и, обращаясь таким образом, становятся автономными, т. е. превозмогают бренность существования (в границах которой, они, чтобы выжить, должны постоянно потребляться) и устремляются в бессмертие.

Будучи, тем не менее, все еще зависимыми в качестве знаков от людей как физических существ, они, чтобы достичь полной автономии, должны быть защищены. Автономия каждой индивидуальной личности зависит от социальной структуры, содержащей в себе такие ценности и представления, которые не фиксируют жестко ее положение и позволяют ей свободно перемещаться с одного социального места на другое, из одного социального контекста в другой. Так же обстоит дело и со словами. Когда мораль, контролирующая их правильное употребление, определяет их автономно, они могут более свободно перемещаться из контекста в контекст, из старой эры в новую эру. В устной традиции их значения могут перемещаться во времени по цепочке живого взаимодействия, от уст к уху, от уха к устам, в пределах непрерывного потока человеческого существования; однако для этого необходима неразрывная преемственность поколений.