Живые и мёртвые - Уорнер Уильям Ллойд. Страница 9

Могила и могильный памятник имеют особую значимость в статусном обществе. Поскольку обоснование своих претензий на превосходство и нахождение на вершине классовой системы своей принадлежностью к высшему высшему классу во многом зависит от родословной, то место погребения нередко служит конечным доказательством и источником социальной власти. Имена длинной вереницы предков, составляющие высокородную родословную, «навечно» нанесены на могильные памятники, находящиеся под опекой кладбища, и являются для ныне живущих их потомков зримым и убедительным доказательством их старинной фамилии, потомственной принадлежности к аристократии и высокого положения в сообществе. Как писала городская газета «Геральд», кладбище Бигги обладало «удивительным сходством с древним погребением». Акцент на исключительной древности кладбища напрямую связал затеянный им спектакль со старинными семьями и ослабил его связь с современными и новыми кладбищами. Таким образом, особняк с садом, кладбище с могилами — два важных символа принадлежности к высшему классу — были объединены в одну композицию, отданную на вульгарную потеху толпе. Они стали своего рода символической пантомимой или фарсом. Напомним, что этот эпизод непосредственно последовал за развешиванием цирковых афиш. Он стал удачным и удовлетворительным ответом на вопрос, занимавший большинство горожан: что там такого еще придумает Бигги, чтобы поиздеваться над своими врагами с Хилл-стрит?

Кроме того — и с другой стороны, — могила представляет собой неопровержимый символ равенства людей. Как вместилище, хранящее в себе останки тех, кто когда-то жил, она служит напоминанием о том, что все люди неотвратимо умирают и расстаются со своими земными притязаниями на престиж и власть. Заупокойные службы и речи по случаю Дня памяти павших красноречиво напоминают о том факте, что «шесть футов земли делают всех людей равными». Христианская доктрина провозглашает, что все души равны перед Богом; в абсолютном свете сверхъестественных ценностей и представлений, кладбище и его могилы эгалитарны и демократичны, в то время как в мирском понимании живых они помогают установлению притязаний на ранг и статус. На кладбище, сооруженном Бигги, могильные памятники вместо того, чтобы быть подтверждениями высокого статуса, были знаками, которые на потеху вульгарной толпе сделали подобные притязания объектом насмешек.

Следующие вереницы символов, выставляемых как на театральном заднике на стенах этого эмоционально заряженного здания и приуроченных во времени к ожиданиям, пробужденным предыдущими сценами, продемонстрировали, что Бигги, подобно талантливому писателю или постановщику комедии, был способен сделать каждый акт таким, чтобы он перещеголял предыдущий.

Выставка старомодных ночных горшков, развешанных под окнами и карнизами особняка, и сопровождавшая их вывеска «Дух Янки-Сити» вызвали новый прилив уже нараставшего возбуждения, которое он спровоцировал, и довели до предела использование эмоционально могущественных символов, еще более глубоко воздействовавших на психику, нередко выходя за рамки общественно допустимого. Если воздействие эпизода с могильными памятниками проистекало главным образом из его нападения на высший класс посредством перенесения почитаемых объектов из уважаемого контекста в комический, то огромное воздействие следующего инцидента имело источником низведение дома, принадлежавшего высшему классу и символизировавшего его превосходство, на низкие, нечистые уровни. Ночные горшки явно намекали на выделительные процессы и возбуждали аналогичные чувства. Издевательство над домом и миром высшего класса, который он олицетворял, сопровождалось множеством грязных экскреторных шуток, в которых люди с их претензиями на нравственную и общественную респектабельность выставлялись в дурацком и нелепом виде. Вся сила десятков тысяч непристойных анекдотов анального характера, рассказанных и пересказанных за многие тысячелетия существования человеческой культуры, была высвобождена из-под спуда и направлена Бигги против его врагов. Таким образом, он сделал орудием своего нападения свойственное человеку ощущение собственного животного несовершенства и те чувства презрения и отвращения, которые каждый усваивает еще в раннем детстве, когда его приучают к чистоплотности.

Бесспорно, существуют и другие символы, помимо ночных горшков, которые могли бы принизить традиционные ценности высшего класса, но никакие другие не смогли бы вызвать скабрезный смех настолько легко и эффективно. Экскреторные и анальные аспекты темы ночной посуды привнесли еще один мотив в борьбу Бигги с высокомерными обитателями Хилл-стрит. Точно так же, как все люди равны «в шести футах земли», они равны и низводятся на один и тот же уровень нечистого и слишком человеческого своей потребностью в испражнении. То, что фекалии любого человека, будь то высокородного или простолюдина, одинаково отталкивающи, нечисты и одинаково скверно пахнут, составляет суть многих хорошо известных и очень популярных у американцев шуток. Скатологические символы — не для благородных гостиных и не для публичных мест, где собираются люди респектабельные; однако лежащее в их основе моральное утверждение ценностей демократии и равенства можно найти и в некоторых более фундаментальных декларациях отцов-основателей.

Незамысловатые, во всеуслышание отпускаемые скатологические шутки, хотя иногда принимаются и ценятся в высших слоях общества, более всего распространены на самых низших уровнях американского общества. Высшие классы наиболее отзывчивы к изысканным сексуальным шуткам, в меньшей степени к прямолинейным сексуальным шуткам и меньше всего к анальным, где юмор опирается главным образом на открытое и сознательное использование фекальных символов.

Смерть и разложение тела в могиле в американской, английской, да и вообще в европейской традиции всегда были предметом как страха и благоговейного трепета, так и смеха и всяческих насмешек. Своей изощренной буффонадой Бигги мобилизовал необычайную силу кладбищенского и непристойного юмора и направил ее против особняка — символа высшего класса. Со стороны подобные шутки могут казаться забавными для всех социальных слоев, однако воспринятые в контексте Янки-Сити на уровне чувств, они были модифицированы вторжением действовавших в сообществе классовых ценностей. Большая часть публики, принадлежащей к среднему классу, быть может, немного и посмеялась, однако официально одобрить такой юмор или зайти настолько далеко, чтобы отдать Бигги свои голоса, она не могла.

И здесь мы должны несколько уточнить наши прежние утверждения, ибо, быть может, самой важной особенностью «сортирного» юмора и мастерства Бигги, продемонстрированных им в спектакле с особняком на Хилл-стрит, была та стилистика, в какой все это было выражено. Судя по его неумеренности, по силе переполнявших его враждебных чувств и откровенной агрессивности (следует помнить, что он «врезал мэру» и оскорблял других должностных лиц), можно было бы заключить, что Бигги вот-вот перешагнет границы допустимого и оттолкнет от себя едва ли не каждого. Представьте себе, что он вдруг забыл бы всякие физические ограничения, как в случае с мэром, и, дабы выразить свое презрение и враждебность, заляпал бы стены дома фекалиями. От смешного не осталось бы следа, и результатом стало бы обыкновенное отвращение. Ночные горшки, употреблявшиеся ранее в обществе, были не только предметом необходимости и практического использования, но и формой самоуважения, которая окружала физиологический акт правилами приличия и снижала до минимума его отвратительность. Устраняя стыд и унижение, они способствовали усилению удовлетворения и удовольствия от этого акта — обычно испытываемых, но редко признаваемых. Наличие ночного горшка повышало в человеке ощущение того, что он личность, и помогало завуалировать его животную природу. Хотя шутка Бигги и была экскреторной и животной, на самом деле она была высказана с большей благопристойностью, чем можно было бы поначалу представить.

Стиль нападения Бигги — а именно, символическая риторика, — несмотря на его взрывоопасный и агрессивный характер и оскорбительность для многих, в известной степени всегда удерживался в рамках традиции, хотя и заметно нарушал правила степенной благопристойности. Его старомодные ночные горшки, напрямую сопоставимые с туалетным юмором Цыпленка Сейлза, были предметами домашней утвари, которые могли быть использованы в качестве экскреторных символов, но все-таки символов, а не фактов. Бигги воспользовался ими как великий актер, избежав тем самым всеобщего осуждения за рассказывание грязных и оскорбительных шуток. Для множества людей он удержал эту тему и ее предмет в рамках того, что считается смешным, но не повергающим в смущение и не отвратительным.