Война иными средствами - Блэквилл Роберт. Страница 16

Более того, Москва теперь может обратиться за содействием к друзьям «с глубокими карманами», которые, пусть из сугубо тактических соображений, могут счесть полезным уберечь Россию от каких-либо экономических потрясений ради собственных геополитических целей. В Пекине в 1998-м или даже в 2004 году, возможно, не видели наличия финансовых ресурсов, достаточных для поддержки Москвы в стремлении последней «укоротить» США и ЕС, но Пекин 2016 года, похоже, располагает и финансами, и указанным желанием. Сразу после введения США и ЕС санкций против России последовал целый ряд энергетических, финансовых и военных сделок между Москвой и Пекином. В ответ на просьбу охарактеризовать эти сделки и пояснить, действительно ли они означают новый этап китайско-российского сотрудничества, посол России в США сообщил следующее: «Вы только поворачиваетесь к Азии, а мы уже повернулись» [119].

Иными словами, заново наполненная казна и готовность использовать эти средства в рамках геополитики расширяет выбор государства и может открыть новые возможности для маневра у правительств стран, традиционно не слишком расположенных к США (Ангола, Эквадор, Гвинея, Венесуэла, Зимбабве – это лишь свежие примеры), что способствует принятию ими решений, идущих вразрез с национальными интересами США, без почти аналогичных негативных последствий для себя [120]. Для Эквадора и Гвинеи китайские кредиты служат своего рода гарантией отсутствия рыночного наказания за плохое поведение. Китайские кредиты (по процентной ставке примерно на 3 % ниже рынка) позволили Эквадору отказаться от заимствования средств на международных кредитных рынках в 2012 году, как сообщил президент Рафаэль Корреа в феврале 2012 года; тем самым страна обрела возможность совершать политические шаги наподобие предоставления убежища основателю «Викиликс» Джулиану Ассанжу [121]. В Гвинее в 2010 году, всего через пятнадцать дней после того, как солдаты расстреляли 157 сторонников демократии, правительство подписало контракт на 7 миллиардов с китайским горно-обогатительным государственным предприятием [122].

Осенью 2011 года Катар приобрел национальную авиакомпанию Ирана «Иран эйр», которая сильно пострадала от санкций ООН и не могла закупать необходимые запчасти. Государственные «Катарские авиалинии», широко признанные как один из эффективнейших дипломатических инструментов страны, поспешили предложить свои услуги Тегерану в качестве средства обойти санкции [123]. «Разрешить Катару или любой другой стране выполнять полеты по некоторым нашим внутренним направлениям значит ослабить давление санкций; это разумная политика в текущих условиях», – заявил иранский депутат Али Акбар Моханджуги после того, как Иран и Катар заключили эту сделку [124]. Разумеется, как это часто происходит с катарскими инвестициями, сделка была составлена так, чтобы распространить стратегическое влияние Катара на былых друзей в Тегеране, то есть на руководство одного из важнейших геополитических игроков региона. «Крошечная страна будет выполнять внутренние полеты в Иране, – заметил Камран Дадхах, проживающий в США профессор, специалист по экономике Ближнего Востока. – В результате сделки все действия иранцев и их рабочие места фактически окажутся под контролем другой страны» [125].

Помимо расширения пространства политического выбора, некоторые государства обнаружили, что новые геоэкономические инструменты доступны для них, а Соединенные Штаты и другие западные страны не могут эти инструменты применять. Когда председатель КНР Си Цзиньпин посетил Россию в марте 2013 года, он призвал к более тесному сотрудничеству между двумя странами. В качестве жеста доброй воли он предложил китайский кредит российской нефтяной компании «Роснефть» в размере 2 миллиардов долларов; этот кредит будет погашаться поставками нефти в Китай на протяжении двадцати пяти лет. А когда президент Бразилии Дилма Руссеф прибыла в Пекин со своим первым официальным визитом в Китай в апреле 2011 года, председатель КНР Ху Цзиньтао, ради укрепления дипломатических связей с Бразилией, предложил заказать у Бразилии тридцать авиалайнеров «Эмбраер» (и еще пять опционально) для трех китайских государственных авиакомпаний [126]. Один наблюдатель отметил, что «подобного рода подарок правительство США или Японии просто не способно сделать – „Ниппон эйр“ или „Юнайтед эйрлайнс“ не поспешат закупить самолеты, выбранные по дипломатическим соображениям, и не объявят о сделке в дату подписания дипломатического соглашения» [127].

Кроме того, особенно в случае принудительного применения, нынешняя геоэкономика как будто сбивает с толку западные правительства, замедляя их способность реагировать. Европа и Япония, ближайшие партнеры Америки в сфере национальной безопасности, столкнулись с образчиками использования откровенно принудительных геоэкономических методов. Но в обоих случаях эти союзники США нашли возможность дать относительно эффективный и единый ответ – будь то на экономический шантаж Украины Россией или на тактику экономического принуждения со стороны Китая на Дальнем Востоке, включая Японию. Напряженность в отношениях между США и ЕС вследствие кажущейся неспособности дать согласованный коллективный геоэкономический ответ между тем негативно сказалась на отношениях Америки и Европы, обнажив противоречия (едва ли не экзистенциальные) в оценке того, какая внешняя политика ЕС покажется реалистичной Вашингтону [128].

В 2008 году базирующийся в Южной Африке «Стэндард банк» продал 20 процентов своих акций государственному Промышленному и коммерческому банку Китая (ПКБК), рассчитывая тем самым оптимизировать глобальные операции и переориентироваться на Африку благодаря расширению сотрудничества [129]. Но результаты сделки оказались противоположными ожиданиям. Помимо ущерба деловой репутации, вследствие мошеннических действий ПКБК с китайскими товарами, убытки «Стэндард банка» в 2010 году достигли 114,3 миллиона долларов [130]. Отвечая несколько лет спустя на вопрос, почему сделка не оправдала ожиданий, Мартин Дэвис из «Фронтир эдвайзори», исследовательского центра в Йоханнесбурге, объяснил, что для регионов (наподобие Африки), где преобладают сделки с активным участием государств, коммерческое взаимодействие без дипломатического согласования может быть фатальным [131]. По мере того как государства все увереннее обозначают свое присутствие на рынках, дискуссии, прежде не выходившие за пределы корпоративных конференц-залов, переносятся в помещения для дипломатических переговоров, и в итоге частные (причем нередко западные) компании несут потери.

Крупные сделки больше не проводятся исключительно по деловым критериям. Если вспомнить, например, закупку Китаем бразильских самолетов «Эмбраер», можно предположить, что любое, сколь угодно выгодное предложение от компании «Боинг» или «Эйрбас» не помешало бы стремлению китайских лидеров ознаменовать этой сделкой визит президента Бразилии и укрепление связей между двумя странами БРИКС. Другой пример: Аргентина и Китай несколько лет назад затеяли спор, который начался с решения Аргентины ввести новые налоги на товары с низкой добавленной стоимостью; этот шаг широко трактовался как направленный против Китая. Спор быстро перерос в конфликт, поскольку Пекин отреагировал запретом на импорт аргентинской говядины из-за якобы опасности заражения некой болезнью. В итоге Аргентина уступила первой, отменив новые налоги. Но пока Аргентина не заключила ряд контрактов с китайскими государственными предприятиями, в том числе на реализацию крупного проекта в области железнодорожного строительства, Китай сохранял эмбарго на поставки аргентинской говядины по соображениям «общественной безопасности» [132]. Поскольку целью аргентинских чиновников, заключавших эти контракты, было «умаслить» Китай, а не добиться максимально выгодного экономического результата, итоговые сделки больше диктовались принудительным мерами, чем рыночной логикой, и потому контракты достались нескольким «избранным» фирмам.