Гаугразский пленник - Дубинянская Яна. Страница 23

Страшно хотелось туда, на открытый воздух. Но было уже так светло, что каждый, кто вышел бы вслед или хотя бы выглянул в окно, моментально меня застукал бы. К тому же я припомнила, что крик птицы петуха, кроме всего прочего, несет сигнальную функцию, что-то вроде психобудильника. Сейчас они все попросыпаются, и… Короче, пора назад, во вместитель. Обернулась. Теперь можно было спокойно рассмотреть комнату, темную и тесную, без единого монитора. Почти всю ее занимал прямоугольный стол: даже странно, что я не врезалась в него, когда ковыляла к окну на одной ноге. В стене торчала одностворчатая дверь, рядом был сложен экспедиционный багаж во главе с моим до сих пор распахнутым вместителем, сплющенным, как дохлый моллюск без раковины. Возле двух других стен стояли кровати; люди, которые на них спали, и не думали как-то реагировать на петушиный крик. Не пограничники, решила я. Наши.

Тихонько, на цыпочках — нога уже слушалась беспрекословно, как родная, — я подошла поближе, чтобы разглядеть спящих. Один из них был Винс; наискось черкнула взглядом по его сонной физиономии с полуоткрытым ртом и, не задержавшись, шагнула дальше.

Ингар.

Надо же — оказывается, это его я несколько минут назад не узнала в темноте. Ингар лежал очень прямо, до подбородка укрытый каким-то непонятным, явно не одноразовым одеялом, под которым угадывались очертания безразмерно длинных рук и ног. Свет, падавший от окна, делил его лицо на две половины, разрезанные четким профилем. Дальняя — черная, словно вырубленная из камня доглобальная скульптура. А та, что ближе, казалась мягкой, трогательной, почти беззащитной. Чуть изогнутая линия губ… полукруглый рисунок ноздри… веко с пушистым полумесяцем ресниц… бровь — будто распластанное крыло усталой птицы чайки… Ингар шевельнулся, и я отпрянула. Поспешно, позабыв про цыпочки, метнулась к вещам и встала в середину открытого вместителя. Теперь только присесть на корточки, свести створки над головой, закодировать, принять позу эмбриона…

С резким стуком распахнулась единственная створка двери.

— Подъем! — громовым шепотом рявкнул Роб, и в то же мгновение Ингар и Винс разом подскочили с кроватей.

— Значит, так, — заговорил мой брат с почти запредельной скоростью. — По-быстрому собираемся и уходим. Сменился патруль, один тамошний кадр меня знает. Будем переходить на другом участке. Ну, живо!…

…Потом, прокручивая всю эту сцену в памяти, я сообразила, что в принципе у меня еще было время упаковаться во вместитель. По крайней мере те полторы секунды, пока Роб говорил все это, а Ингар с Винсом пытались спросонья вникнуть в смысл его слов. Не знаю, как так вышло. Откуда он взялся, этот идиотский ступор, заставивший меня так и стоять столбом посреди экспедиционного багажа, на который вот-вот должны были обратиться все взгляды…

И обратились.

— Имелось в виду — мы нелегалы, — шепотом рассказывал Винс, шагая рядом со мной. — Ну, контрабандисты, торговцы оружием. Робни… твой брат… он говорил, что эти, с заставы, обычно соглашаются на долю. Нас бы провели чуть ли не до самой границы и, главное, не стали бы докладывать начальству. А насчет санэкоинспекции они обязаны доложить. И это плохо. Когда выяснится, что мы самозванцы, за нами тут же пошлют по следу.

— А что сделал Чомски?

— Профессор Чомски? Не знаю точно… Наверное, проговорился насчет экспедиции… или просто сказал что-то слишком интеллектуальное. В общем, не сумел соответствовать. Он же ученый, интеллигент…

Я тихонько присвистнула. Самое смешное, что в Винсовом шепоте не было ни капли иронии. А вообще-то в моем положении не стоило, наверное, ни смеяться, ни тем более свистеть. Равно как и проникаться степенью интеллигентности мрачного профессора (!!!) Чомски.

Роб сказал, что убьет меня. Он был совершенно серьезен. Просто сейчас — чересчур занят.

Мы торопились: до вечера следовало как минимум пересечь условную границу участка. В Приграничье, как говорил Роб (в пересказе Винса), с незапамятных времен творится черт-те что, никакого порядка нет и близко, и если мы успеем уйти с территории, контролируемой этой заставой, все еще может обойтись. Поэтому нельзя позволить себе даже привала на обед; перед походом Чомски раздал всем по энергетическому комплекту, которые следовало употребить в дороге, не сбавляя темпа. Выдавая порцию мне, скривился так, словно его заставили выпить литр натурального кофе без сахара.

А вообще профессор (!!!) держался как ни в чем не бывало, вышагивая замыкающим в строю. Все правильно — роль вредоносного элемента в нашем малом социуме была благополучно ретранслирована мне. Очень вовремя для некоторых.

Кстати, все равно непонятно, почему Роб не выкрутился там, на заставе. Ну, наплел бы пограничникам, будто этот идиот Чомски пытается их обмануть, поскольку в дурости своей не понимает, что с местной властью надо дружить… Неужели мой брат не сумел бы? Полная непонятка, кажущаяся логичной только дремучему желторотику Винсу.

И еще Ингару; однако Ингар — другой. Он абсолютно верит людям, которым доверился… тавтология получается, но это не важно.

Ингар…

Он шагал впереди, рядом с Робом, указывавшим дорогу. Ни разу не обернулся. И не сказал мне ни единого слова.

Разговаривал со мной один Винс. Хоть и шепотом, но очень демонстративно, всем своим видом показывая, что не отвернулся от меня даже в роли вредоносного элемента. Честно говоря, это грузило. Хотелось послать его подальше, но пока я сдерживалась. Как-никак он владел некоторой ценной информацией. И охотно ею делился.

— Теперь придется пересекать границу на высокогорном участке, самом трудном, там на тридцать километров ни одной заставы, потому что местность неприступная. Но твой брат говорил, что знает тайные тропы… А зато потом спустимся и сразу попадем на побережье! На Южный Гауграз, представляешь?!

Я представляла себе очень смутно: ведь на часах по экогеографии о Гаугразе сообщается только то, что он есть и расположен на таких-то координатах, а любые вопросы на эту тему Лекторина игнорирует. Впрочем, лично у меня и особого желания не было их задавать, вопросы… Но строить из себя чайника перед Винсом я, разумеется, не стала: тем более что тут сложного? Если есть Южный Гауграз, значит, имеется и Северный, а также наверняка Западный, Восточный и, возможно, Центральный. Элементарно и запомнить нетрудно. А там посмотрим.

Под ноги подвернулся камень, и я чуть было не запахала носом, подгоняемая в спину навешенным на меня экспедиционным вместителем. Винс битый час пытался его отобрать, пока Чомски не догнал нас и не объяснил ему внятно (совершенно не обращая на меня внимания), что такому задохлику и один-то дай бог дотянуть. Но сейчас пришел звездный час Винсова рыцарства: вцепившись в мой локоть, он таки реально не дал мне упасть, хотя в какой-то момент показалось, что мы вот-вот вдвоем пересчитаем все камни на этой дороге.

Посмотрел на меня с блаженной ухмылкой: отважный победитель силы тяжести, блин. Я ничего не сказала.

Спина Ингара по-прежнему маячила впереди. Спокойная и целеустремленная.

А дорога, и без того до невозможности неудобная, неровная и каменистая, начала к тому же забирать вверх под наклоном никакие меньше пятнадцати градусов. Нет, я, конечно, не ожидала, что в приграничной экосистеме уложено скользильное покрытие; но не до такой же степени! Выяснилось, что путешествовать во вместителе, несмотря на позу эмбриона, куда приятнее, чем тащить оный на себе: и чего они, спрашивается, в него напихали на мое место?!. Теперь я спотыкалась на каждом шагу, а Винс, некоторое время попридержав меня под руку, в конце концов сообразил, что выглядит при мне уже не рыцарем, а грузом на буксире, и отстал. Хоть что-то приятное.

Справа и слева от так называемой дороги высились известковые валуны, похожие на окаменевшие хлопья одноразовой постели, кое-где среди них попадались и остроконечные гранитные скалы. Из щелей выбивалась жухлая трава, а то и чахлый кустарник; из животных я заметила только каких-то серых птичек и пару раз — коричневых ящерок, мелькавших от одной расщелины к другой, как в стрелялке на последней скорости. В целом довольно скудная экосистема, ничего сверхъестественного. Вот только воздух…