Революция, которая спасла Россию - Вахитов Рустем Ринатович. Страница 5

Даже гимназисты в Российской империи были охвачены революционными настроениями, держали под партами запрещенные книги и газеты, устраивали забастовки и бойкоты. Вспомните автобиографию Маяковского, в которой он пишет о своих гимназических годах: «под партой – „Анти-Дюринг“». А ведь Владимир Маяковский, который, между прочим, был наследственный дворянин, учился, как бы сейчас сказали, в «элитной» пятой гимназии города Москвы. Там же и тогда же, например, учились сын тогдашнего ректора Московского университета С.Н. Трубецкого Николай Сергеевич Трубецкой – будущий выдающийся языковед и культуролог-евразиец, или сын крупного художника-передвижника Леонида Пастернака – Борис Пастернак, будущий знаменитый поэт.

Очень выразительно причины этого феномена описал другой евразиец – экономист Яков Садовский в статье, написанной уже в пражском изгнании. Ситуацию, которая существовала в российском дореволюционном образовании, в частности среднем, гимназическом, Садовский называл достойной имени анекдота, если бы она не привела к такой трагедии. Он желчно иронизировал: «В стране царей и самодержавия, под носом у попечителей округов, по одобренным свыше учебникам, молодежь воспитывалась в глубоком уважении и даже любви к Аристогитону, Демосфену, Бруту и им подобным… В школе у нас все эти бунтари и убийцы обрисовывались как герои, совершившее величайший в истории человечества подвиг». Имеется в виду, что на уроках по древним языкам и древней истории гимназисты самодержавной России изучали тексты, прославляющие цареубийц, обличающие единоличное, монархическое правление как «тиранию» и «деспотизм» и провозглашающие идеалы республики! И речь идет не только о древних цареубийцах и древней римской республике. Садовский продолжает: «В наших школах открыто проповедовался культ „великой французской революции“, а с ней заодно и всех революций. Революция вообще обрисовывалась, как панацея от всех зол. Творить новую жизнь можно-де только революционным путем. Впасть в революционное состояние, нирвану наших времен, было светлой мечтой почти всех наших преподавателей истории. Стремление дожить до революции, погрузиться в нее и быть счастливыми – вот что вбивалось как идеал в головы 15–16-летних мальчиков и девочек».

Разумеется, замечает Садовский, все это сопровождалось насаждением исподволь мысли о том, что Россия – страна отсталая, малоцивилизованная, а страны Запада, и прежде всего страны, пережившие свои «славные революции» и вставшие на конституционно-монархический или республиканский пути развития – это страны передовые и просвещенные. «Такое отношение к своей истории повлекло укоренение неуважения к себе в русском народе, – констатировал Садовский, – развило чувство неуверенности в своих способностях и силах».

Неудивительно, что у гимназиста Маяковского – дворянского отпрыска, представителя элиты дореволюционной империи, перед которым были открыты двери университета и все пути официальной карьеры, – под партой были книги радикальных немецких революционеров… И неудивительно, что, поучившись в такой гимназии, Маяковский стал не певцом империи, как Киплинг, а певцом марксистской республики.

Другой немаловажный аспект вопроса – это ситуация с религиозным воспитанием. Православие было государственной религией Российской империи. Православная церковь теоретически обосновывала и практически поддерживала существовавший монархический режим, объявляя власть императора данной от Бога и требуя от православных христиан лояльности режиму. Впрочем, то же требование лояльности распространялось и на другие религиозные организации, существующие в империи на правах второстепенных. В статье 45 основных законов империи так и говорилось: «Да все народы, в России пребывающие, славят Бога всемогущего разными языки по закону и исповеданию праотцев своих, благословляя царствование Российских Монархов и моля Творца вселенной о умножении благоденствия и укреплении силы Империи». Исполнение обрядов православной церкви было обязательным для чиновников империи (так, после Пасхи чиновник должен был предоставить начальнику справку от духовника о том, что исповедовался и причастился). Обязательным было причастие и для солдат в армии и матросов на флоте (конечно, за исключением «инородцев»). Закон Божий преподавался во всех школах: от церковно-приходских до гимназий. В университетах преподавались богословские и церковно-исторические дисциплины. В России существовала церковная цензура, был ряд книг, не одобряемых церковью и потому запрещенных к распространению, в период церковных постов запрещались увеселения, например театральные представления.

Выход из православия до 1905 г. расценивался как уголовное преступление. Атеизм в России был вне закона, официально его вообще не существовало. В документах обязательно указывалось вероисповедание, браком считался только церковный брак. Человек, объявивший себя атеистом, не мог бы вести нормальную жизнь и даже, возможно, подвергся бы юридическому преследованию (так как это могли расценить как хулу на веру, что также считалось преступлением). Поэтому, скажем, В.И. Ульянов-Ленин, в 1890-х гг. будучи атеистом, писал в анкетах «православный» и вынужден был венчаться с Н.К. Крупской в церкви.

Как видим, государство делало все для укрепления православия как оплота власти. И в то же время в университетах Российской империи преподавались материалистически осмысленные теория эволюции, астрономия Коперника, начала материализма, соединенного с наукой, несли юношеству и учителя институтов, гимназий, реальных школ, многие из которых сами еще недавно были радикальными студентами. При этом еще раз следует особо подчеркнуть: в России эти теории неразрывно связывались с философским мировоззрением в духе вульгарного материализма просветителей (вспомним взгляды тургеневского Базарова) и потому прямо влекли за собой атеистические выводы. В странах Запада все было иначе, там они преподносились в контексте философии, которая исключала конфликт веры и разума, например позитивизма Г. Спенсера или неокантианства, которые признавали ограниченность научного познания и по крайней мере возможность религиозного мировоззрения. Поэтому студент-естественник в Британской империи одновременно был сторонником классической физики и верил в Бога и почитал королеву, никакого противоречия он тут не видел. В России же, как мы уже сказали, все обстояло противоположным образом. Какое революционизирующее действие оказывал тот же дарвинизм на молодых людей в России, прекрасно показывают биографии революционеров: так, и И.В. Сталин, и Л.Д. Троцкий, по их собственным признаниям, стали социалистами после прочтения «Происхождения видов» (тут тоже есть некоторый парадокс: в самой Англии дарвинизм рассматривался как аргумент против социализма; из идеи фундаментальности борьбы за существование английские дарвинисты делали вывод о правомерности капиталистической конкуренции и противоестественности общества социальной взаимопомощи).

Важно заметить, что российское министерство просвещения и вообще дореволюционное государство практически не делали ничего для того, чтоб попытаться каким-либо образом примирить религию и науку, как это пытались делать на Западе в начале XX в., хотя это можно было осуществить, популяризируя идеи религиозных философов, таких как Франк или Карсавин, которые много писали о гармонии веры и разума. Это могло бы сыграть решающую роль в избавлении от «раздвоенности» молодых умов в Российской империи, но, увы, момент был упущен… В итоге на уроках по Закону Божьему гимназисты Российской империи изучали креационистскую версию происхождения человека, на уроках по естественной истории – дарвинистскую вкупе с вульгарно-материалистическим контекстом. Не приходится удивляться и тому, что из стен гимназий выходили практические атеисты, которые видели в православии в лучшем случае этнографическую особенность российской культуры, а к утверждениям, что царь правит властью, данной от Бога, относились как к пустым ритуальным словесам.

Получается, что действительно, чем менее образованными были подданные Российской империи, тем более лояльными они были к власти императора. Поэтому распространение образования только подрывало основы Российской Империи. План Столыпина о всеобуче и не мог реализоваться, потому что чем ближе он был к реальности, тем неотвратимее становился социальный взрыв. Именно рост количества начальных школ в Российской Империи на рубеже XIX–XX вв. приблизил революцию. Рабочие, став грамотными, получили возможность читать не только проповеди Иоанна Златоуста, но и прокламации и подпольные газеты анархистов, эсеров и социал-демократов, которые, надо добавить, попадались им на глаза гораздо чаще… Не хочу выглядеть циником, но, видимо, была доля правды в словах консерваторов-черносотенцев начала века, которые утверждали, что, наоборот, сокращение школ, отказ от курса на всеобщую грамотность мог отдалить революцию. Другое дело, что и этот путь был тупиковым. Россия встала перед необходимостью модернизации в связи с внешней угрозой, прежде всего со стороны Германии. Стране были нужны инженеры, техники, квалифицированные рабочие, учителя и педагоги, а для этого даже всеобщего начального образования было мало…