Распоротый - Дубов Игорь. Страница 35

– Да. Впервые.

– Спасибо тебе.

– Не за чем. Я сама этого хотела.

– Мне ни с кем еще не было так хорошо.

– Мне тоже. Я погладил ее свободной рукой по груди, вычертил на плече замысловатую виньетку.

– Я очень устал от одиночества.

– От одиночества? – Таш хмыкнула. – Насколько я знаю, у тебя хватает контактов. Мне рассказывали о Распоротом.

– Это не так. – Я хотел привстать на локте, чтоб лучше видеть ее, но передумал. – Можно иметь партнера… или кучу партнеров… и все равно быть одиноким. Так даже еще хуже. Вроде ты с кем-то, а на самом деле ни с кем.

– Я не понимаю, – сказала Таш, поворачиваясь и заглядывая мне в лицо.

– Я сам не понимаю. – Я и вправду не знал, как это ей объяснить. – Я думаю: контакт, он только тогда настоящий, когда люди пересекаются еще и сутью.

– Сутью? – задумчиво сказала Таш. – Зачем? Это же больно.

– Это не всегда больно. Если совпадает главное, это не больно.

– Главное никогда не совпадает. У каждого свой дракон.

– Иногда главное совпадает.

– Это тебе кажется, что главное совпадает. А чем больше ты узнаешь человека, тем лучше видишь, что он другой.

– Нет, – упрямо сказал я. – Главное – это главное. Его немного. Оно может совпадать.

Я уже жалел, что затеял этот разговор. То, что я говорил, было скучным даже для землянок. Но знание это пришло ко мне совсем недавно, и у меня до сих пор ни разу не выпадало случая поделиться им.

– А если главное совпадает, что тогда?

– Тогда? – переспросил я, удивляясь простоте этого вопроса и сложности предстоящего ответа. – Тогда к тебе приходит настоящее счастье.

– И у тебя были такие женщины?

– Несколько раз я думал, что были. Потом понимал, что ошибся.

– Неужели тебе нужна такая женщина?

– Нужна, – сказал я. – Конечно, нужна. Такая женщина нужна каждому.

– Ты – сумасшедший, – сказала Таш. – Ты даже не представляешь, о чем говоришь.

– Может быть, – согласился я, механически поглаживая ее предплечье. – Смой мои слова в памяти.

Было немножко грустно, но я уже привык к потерям. Если ты сразу не смог объяснить, не стоит повторять безуспешных попыток. Сразу понимают только те, кто настроен на эту волну. Остальные тебя никогда не услышат.

– Как там Принцепс? – спросил я, лишь бы что-нибудь спросить. – Он и сегодня знал, что ты идешь ко мне?

– Сегодня? – Таш повернулась поудобнее, прижалась щекой к моей груди. – Нет, сегодня не знал. – Она тихо улыбнулась чему-то своему. – Он сегодня вообще будто мозги потерял.

– А что с ним случилось?

– Да ничего. Просто завтра очень тяжелый Совет.

– Мне казалось, все Советы тяжелые, – пробормотал я.

– Когда сорок процентов пережившей войну промышленности остановлено или близко к остановке, причем остановлено после полугода напряженнейшего труда по ее восстановлению, то за это следует отвечать, – спокойно сказала Таш.

Судя по всему, эту фразу она где-то услышала и теперь с пользой для себя пустила в дело.

– Сорок процентов?! – поразился я.

– Это в целом. В металлообработке спад достиг пятидесяти пяти процентов, в промышленности стройматериалов – пятидесяти трех, в легкой – сорока восьми. А чего еще ожидать при таких безумных государственных расходах? Ты разве не видишь, что в последнее время инвестиционная политика абсолютно не согласуется с реальной перспективностью и прибыльностью проектов и отраслей? Сколько средств, например, бездарно вогнали в химическую и биологическую промышленность! А что в итоге? Полное истощение бюджета и резкое сокращение инвестиций. Думаю, что в ближайшие месяцы промышленность Керста ожидает коллапс.

Этого я не ожидал. Мне казалось, что секретарша Принцепса может только кидать шарик и забавляться с вазгифом. Я был настолько изумлен, что не успел закрыть рот, когда Таш вскинула на меня взгляд. Лицо ее странно дернулось, и мне показалось, что я заметил в глубине прозрачных глаз след мгновенно погашенной досады. Что ж! Я действительно плохо понимал хитросплетение экономических факторов и взаимодействие разных хозяйственных механизмов. Амалазунта отнеслась бы к сказанному Таш гораздо живее, У меня же в голове явно не хватало какой-то специальной шишки. Может быть, женщины любых миров вообще лучше мужчин приспособлены к экономическому анализу, не знаю. Во всяком случае, теперь я понимал, что был несправедлив к Таш. Она умела ходить гораздо дальше, чем я решил сначала, и ей вовсе не надо было подслушивать ничьих фраз.

– Я был сегодня на митинге, – сообщил я, пытаясь заполнить возникшую паузу. – Они требовали как можно быстрее двигаться в выбранном направлении.

– Это прекрасно. – Таш мечтательно улыбнулась. – Люди готовы восстанавливать нашу страну, не считаясь с трудностями.

– Что же тут прекрасного? – удивился я. – Ты ведь сама говорила, что все используется крайне неэффективно. Зачем еще больше усиливать негативные процессы?

– Залить костер легко, а разжечь потом трудно: мокрые дрова не загорятся. Надо улучшать технологии, принимать более точные решения, в конце концов наказать кого-то за отдельные ошибки. Но гасить порыв десятков тысяч людей нельзя. Это обойдется государству дороже.

"Как же, дороже! – подумал я, вспоминая вчерашнюю сходку чистильщиков, на которую попал, идя к Ракш. – Что может быть дороже крови? А ее есть кому пускать".

Но спорить мне не хотелось. Я хорошо чувствовал Таш, видел ее длинные, легкие мысли и знал, что этот вечер у нас не последний и что ситуацию в Керсте мы еще успеем обсудить.

– Иди ко мне, девочка, – сказал я, переворачиваясь на живот. – Я, кажется, по тебе соскучился. Дай я тебя поцелую…

– Поцелуй, пожалуйста, – согласилась Таш, и в голосе ее вдруг отчетливо прорезалась страсть. – Поцелуй меня скорее!

В этот вечер я очень не хотел ее отпускать, но Таш настояла на своем. И, настояв, тем не менее не спешила одеться и уйти. Она сидела на постели среди скомканных простыней и молча тянула скруш, который, к счастью, нашелся в подкроватном баре.

– Страшно тебе? – спросила она, глядя на меня. Проследив за ее взглядом, я скосил глаза на шрам, багровеющий в распахнутом вырезе разлетайки.

– Страшно? – Я удивленно пожал плечами. – Теперь уже не страшно.

– А ты не боишься умереть?

– Умереть! – сказал я презрительно. – Я жить не боюсь, а ты говоришь умереть!

Я взял свой бокал скруша, пожалев, что это не спиртное, и сделал порядочный глоток.

"Ты этого еще не знаешь, – думал я, глядя в занавешенное длинными ресницами лицо Таш, спрятавшейся за ними после моего ответа. – И хорошо бы тебе этого не узнать. Даже в моем окружении, которое состояло из одних мужчин, многие не знали этого. И я не знал до недавнего времени. А теперь знаю. Когда нечего терять, исчезает всякий страх. Жизнь вообще грустная штука, в ней нет места надежде. Но только не все это понимают. А это надо выучить наизусть. Потому что, как только ты перестаешь надеяться, к тебе наконец приходит настоящее мужество – спокойное и лишенное ярости".

– Теперь я буду жить долго, – сказал я с улыбкой. – Ты залечила мою сердечную рану.

Таш наконец поставила бокал на пол и слезла с кровати.

– Я поеду, – жалобно попросила она.

У входа мы неожиданно столкнулись с Оклахомой. Я как раз только взялся за плетеную ручку двери, как она отъехала в сторону и на пороге вырос постоялец. К счастью, он ничего не сказал. Может быть, хотел, но не успел. Я быстро и вежливо пропустил Таш вперед и, взяв ее за руку, повел вдоль гостиницы к углу, за которым можно было скрыться. Подозреваю, что Оклахома вывалился обратно наружу, посмотреть мне вслед, но принципиально он уже не мог ничего изменить.

На улице лил сильный дождь. Я хотел, как вчера, сбегать за возницей, но Таш решила немного пройтись. Мы брели в потоках теплой воды, журчащей вокруг босых ног, смеялись и целовались, и мне казалось, что я вернулся на Землю, в свою забытую школьную юность, когда вот так же бродилось по весне и можно было ни о чем не Думать и никуда не спешить.