Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность - Тарик Али. Страница 76

Через три месяца Неру уступил этим шовинистам и дал разрешение на то, что стало, по сути дела, государственным переворотом в Кашмире. Шейх Абдулла был смещен Караном Сингхом, а один из его соратников, Гулам Мухаммед, был приведен к присяге как главный министр. Абдуллу обвинили в том, что он имел контакты с пакистанской разведкой, и арестовали. Кашмир восстал. Началась всеобщая забастовка, которая должна была длиться 20 дней. Было произведено несколько тысяч арестов, а индийские войска постоянно открывали по демонстрантам огонь. «Национальная конференция» заявила, что убито более тысячи человек: официальная статистика зафиксировала шестьдесят смертей. Подпольный военный совет, созданный Акбар Джехан, организовал демонстрации женщин в Шринагаре, Барамулле и Сопоре.

Через месяц волна протестов спала, но теперь кашмирцы стали еще более подозрительны в отношении Индии. В той части Кашмира, которая контролировалась Пакистаном, положение было не лучше. Там имелись дополнительные основания для недовольства из-за превращения привлекательной восточной части старого государства в марсианский пейзаж. Ужасающие условия жизни привели к крупномасштабной экономической миграции. Сегодня в английских городах Бирмингем и Брэдфорд живет больше кашмирцев, чем в Мирпуре или Музаффарабаде.

Шейх Абдулла, просидев в тюрьме в ожидании суда четыре года, был в одно холодное январское утро 1958 года выпущен на свободу без всякого предупреждения. Отказавшись от правительственного транспорта, он поймал такси, которое отвезло его в Шринагар. В течение нескольких дней он собирал на митингах огромные толпы по всей стране, пользуясь этим, чтобы напомнить Неру его обещание, данное в 1947 году. «Почему ты не держишь свое слово, Пандит-джи?» [115] — вопрошал Абдулла, и толпа эхом повторяла этот вопрос. К весне его снова арестовали. На этот раз индийское правительство, воспользовавшись британским колониальным законодательством, начало готовить против Абдуллы, его жены и нескольких других национальных лидеров дело о заговоре. Неру наложил вето на вовлечение в дело Акбар Джехан: ее популярность в народе делала обвинение неприемлемым. Разбирательство дела о заговоре началось в 1959 году и продолжалось более года. В 1962 году специальный магистрат передал дело в суд более высокой инстанции с рекомендацией, чтобы обвиняемого судили по статьям индийского уголовного кодекса, которые предусматривали в качестве наказания либо смертную казнь, либо пожизненное заключение.

В декабре 1963 года, когда этот суд более высокой инстанции все еще рассматривал обвинения в заговоре, из мечети Хазрат Бал в Шринагаре была похищена святыня — прядь волос с головы Пророка. Это похищение вызвало беспорядки: был учрежден т. н. Комитет действия, а страна была парализована всеобщей забастовкой и массовыми демонстрациями. В смятении Неру приказал, чтобы эта прядь волос была найдена, и она была найдена в течение недели. Но была ли она настоящей? Комитет действия призвал религиозных лидеров проверить это. Факир Мирак Шах, которого считали «святейшим из всех святых», объявил, что прядь подлинная. Кризис терял остроту. Неру заключил, что нужно найти какое-то долгосрочное решение по проблеме Кашмира. Он прекратил дело о заговоре против Абдуллы, и «Лев Кашмира», проведший в тюрьме шесть лет, был освобожден. Миллионная толпа выстроилась вдоль улиц, чтобы отпраздновать его возвращение: Неру заговорил о необходимости положить конец вражде между Индией и Пакистаном.

Кашмир тревожил совесть Неру. Он встретился с Абдуллой в Дели и заявил ему, что хочет, чтобы проблема Кашмира была решена еще при его жизни. Он предложил Абдулле посетить Пакистан и обсудить ситуацию с его лидером, генералом Айюб-ханом. Если Пакистан готов принять предложенное Абдуллой решение, тогда и Неру тоже его примет. Для начала Индия была готова разрешить свободное движение товаров и людей через демаркационную линию прекращения огня. Абдулла вылетел в Пакистан, полный оптимизма. После серии бесед с Айюб-ханом он почувствовал, что дело движется. 27 мая 1964 года он добрался до Музаффарабада, столицы контролируемой Пакистаном части Кашмира, где его приветствовала огромная толпа народа. Он выступал на пресс-конференции, когда коллега поспешил сказать ему, что Всеиндийское радио только что сообщило о смерти Неру. Шейх Абдулла не выдержал и заплакал. Он отменил все свои дела и в сопровождении министра иностранных дел Пакистана Зульфикара Али Бхутто вылетел обратно в Дели, чтобы присутствовать на похоронах своего старого друга.

Боясь, что без Неру не будет никакого мирного разрешения проблемы, Абдулла посетил крупные мировые столицы, стараясь заручиться международной поддержкой, и в некоторых столицах его встречали с почестями, как прибывшего с визитом главу государства. Его встреча с китайским премьер-министром Чжоу Энь-лай («Жуй и лги», как называла его ультрапатриотическая индийская пресса) вызвала в Индии ярость. И поэтому по возвращении Абдулла снова угодил в тюрьму. На этот раз его и его жену отправили в тюрьмы далеко за пределами Кашмира. Отклик на это был обычный: забастовки, демонстрации, аресты и несколько смертей.

Поощренный этим, военный режим Пакистана в сентябре 1965 года направил несколько специальных отрядов, которые должны были разжечь восстание. Как обычно, пакистанцы неправильно оценили ситуацию. Взрыв недовольства в Кашмире не был выражением пропакистанских чувств. Пакистанская армия пересекла линию прекращения огня, намереваясь отрезать Кашмир от Индии. Высшее военное командование было слишком самонадеянно. В преддверии вторжения сам себя назначивший генерал Айюб-хан хвастался, что его армия может взять даже Амритсар — ближайший к Лахору индийский город — и использовать его в качестве разменной монеты. Один из присутствующих старших офицеров (еще один мой дядя) громко проворчал: «Дайте им побольше виски, тогда мы и Дели возьмем». Захваченная врасплох, индийская армия потерпела несколько серьезных поражений, а затем перешла пакистанскую границу близ Лахора. Если бы война продолжилась, город бы пал, однако Аюб-хан обратился за помощью к Вашингтону. Вашингтон попросил Москву оказать давление на Индию, и в Ташкенте под бдительным оком Алексея Косыгина был подписан мирный договор.

Эта война стала идеей Бхутто. Айюб-хан, публично униженный и в своей стране, и за границей, уволил своего министра иностранных дел. Бхутто всегда был самым неловким членом правительства, и сейчас, смущенный тем, что ему приходится служить при генерале, он разразился националистической риторикой. Министры правительства, боясь неприятностей, обычно избегали университетов, но за несколько лет до того, в 1962 году, Бхутто решил обратиться с проблемой Кашмира к студентам на митинге в Пенджабском университете Лахора, на котором присутствовал и я. Он говорил достаточно горячо и убедительно, но мы были гораздо больше озабочены местной политикой. Мы начали разговаривать друг с другом. Он остановился на полуслове и агрессивно взглянул на нас. Какого черта вам надо? Я отвечу на ваши вопросы. Я поднял руку. «Мы все за демократический референдум в Кашмире, — начал я, — но мы также за него и в Пакистане. Почему кто-то должен принимать вас всерьез, когда вы говорите о демократии в Кашмире, а ее здесь попросту не существует?»

Он сердито взглянул на меня, но не сдержался, указав на то, что согласился говорить только о Кашмире. Тут митинг взорвался, требуя ответа и скандируя лозунги. Бхутто снял пиджак и предложил одному из забрасывавших его вопросами студентов выйти и заняться боксом. Это предложение было встречено язвительными замечаниями, и митинг неожиданно подошел к концу. В тот вечер Бхутто энергично проклинал нас, по мере того как осушал один за другим стаканы с виски и швырял их об стену: этот способ выражения чувств он перенял во время официального визита в Москву. Через много месяцев он рассказал мне, что это столкновение заставило его осознать, какой важной силой могут быть студенты.