Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность - Тарик Али. Страница 74

Когда Неру и Гаффар-хан летом 1945 года вновь как гости Абдуллы посетили Шринагар, было очевидно, что разногласия между различными националистами резко обострились. «Лев Кашмира» встречал гостей с размахом эпох Моголов. Их повезли вниз по реке на роскошно украшенных шикарах (гондолах). Местные мусульмане, противники Абдуллы, которых не допустили на мосты встречать высоких гостей, стояли на берегу, одетые в фирены, длинные, почти до земли, туники. По обычаю, летом нижнего белья не носили. И как только лодки приблизились, демонстранты, которым запретили вынести плакаты с лозунгами, повернулись к гостям лицом и задрали свои фирены, обнажив пенисы, тогда как женщины повернулись спиной и обнажили ягодицы. Мусульмане никогда не протестовали таким образом раньше и ни разу не делали этого после. Гаффар-хан разразился хохотом, однако Неру это не развеселило. В тот же день Гаффар-хан упомянул об этом эпизоде на митинге и рассказал аудитории, какое впечатление произвели на него выставленные на обозрение органы. На следующий день во время обеда Неру на просьбу сравнить регионы, которые он посетил в последнее время, ответил: «Пенджабцы грубы, бенгальцы истеричны, а кашмирцы просто вульгарны».

Однако конфессиональное движение набирало силу. Отец-основатель Пакистана Мухаммед Али Джинна в 1930-е годы вышел из ИНК отчасти потому, что его тревожило использование религии Неру и Ганди. Он вступил затем в Мусульманскую лигу, попытавшись, и довольно успешно, очистить ее от землевладельцев-коллаборационистов из Объединенной провинции. Джинна отчасти надеялся, отчасти верил, что Пакистан станет маленькой копией Индии, где мусульмане составят большинство населения, а индусы и сикхи образуют лояльное меньшинство. Если бы было принято решение о создании какой-либо федерации, это, вероятно, и произошло бы, но после того, как уход британцев был воспринят как бесповоротное решение о расколе, это уже и не обсуждалось. Бенгалия и Пенджаб были провинциями со смешанным населением, и, как таковые, они также должны были быть разделены. И они были разделены.

Преступления совершались как мусульманами, так и индуистами. Тех, кто не желал покидать свои деревни, выгоняли силой или убивали. На поезда с беженцами нападали вооруженные банды, и вагоны становились могильниками на колесах. Цифр, с которыми согласились бы обе стороны, не существует, однако, по самым скромным оценкам, нарезка субконтинента на ломти стоила примерно миллиона жизней. Ни один официальный монумент не отмечает потерь от Разделения, и нет никакой официальной регистрации тех, кто погиб. Восемнадцатилетняя Амрита Притам, сикх по национальности, которая родилась и выросла в Лахоре, а теперь, вопреки своему желанию, стала беженкой, оставила жалобный плач, в котором она взывает к средневековому поэту-суфию и независимому мыслителю Варису Шаху, чью эпическую любовную поэму «Хир-Ранджха» пели почти в каждой пенджабской деревне по обе стороны линии Разделения:

Кашмир — это незавершенное дело Разделения. Соглашение разделить субконтинент повлекло за собой референдумы и выборы во всех частях Британской Индии с мусульманским большинством населения. В Северо-Западной пограничной провинции, где 90 % населения составляли мусульмане, Мусульманская лига разгромила силы противников Разделения под предводительством Гаффар-хана. Она добилась этого при помощи запугивания, софистики, а кое-где и насилия. Мусульманская лига никогда больше не побеждала там на свободных выборах, а Гаффар-хан провел остаток своей жизни, — он умер в 1980-х годах — в пакистанской тюрьме по обвинению в измене. Его поражение, кажется, доказало, что светские мусульманские лидеры, несмотря на свою популярность, бессильны против конфессионального мракобесия. Но смог бы Шейх Абдулла сохранить Кашмир единым?

На официальном языке Кашмир назывался «княжеством», что означало, что его махараджа имеет законное право выбирать, к кому присоединиться — к Индии или Пакистану. В тех случаях, когда правитель не разделяет веру большинства населения, подразумевается тем не менее, что он выполняет волю народа. В Хайдерабаде и Джунагаде, где большинство составляют индуисты, а правят мусульмане, правители колебались, но в конечном итоге выбрали Индию. Джинна начал убеждать махараджу Кашмира в надежде, что тот сделает выбор в пользу Пакистана. Это разгневало Шейха Абдуллу, а махараджа Хари Сингх проявлял нерешительность.

Вопрос о том, к кому присоединится Кашмир, был еще не решен, когда наступила полночь 14 августа 1947 года, и «Юнион Джек» спустили в последний раз. Независимость. Теперь на субконтиненте были две армии, каждая под командованием британского офицера, и большинство командного состава в них составляли британцы. Генерал-губернатор Индии лорд Маунтбаттен и начальник единого штаба обеих армий маршал Окинлек дали Джинне понять, что не потерпят применения в Кашмире силы. Если бы такая попытка была сделана, британцы немедленно отозвали бы из пакистанской армии всех британских офицеров. Пакистан отступил. В этом решении сыграло свою роль традиционное низкопоклонство Лиги перед британцами, однако имелись и другие факторы: в руках у британцев были мощные экономические рычаги, на Маунтбаттена можно было обижаться, однако игнорировать его было нельзя; у гражданских служащих Пакистана еще не было уверенности в себе. А Джинна, которого в народе почти не знали, умирал от туберкулеза. Кроме того, первый премьер-министр Пакистана Лиакат Али-хан, представитель аристократии и беженец из Индии, никоим образом не являлся мятежником. Он слишком тесно сотрудничал с уходящими колониальными властями, чтобы хотеть им перечить. Он не был заинтересован во внутренней политике провинций, которые теперь составляли Пакистан, и не ужился с мусульманскими землевладельцами, которые преобладали в пенджабском отделении Лиги. Они хотели править страной, и вскоре они заказали его убийство, но до этого еще довольно далеко.

Между тем с Кашмиром нужно было что-то делать. В армии назревало недовольство, и даже светские политики чувствовали, что Кашмир, как мусульманское государство, следует сделать частью Пакистана. Махараджа начал тайные переговоры с Индией, а доведенный до отчаяния Джинна решился на военную операцию, не считаясь с высшим британским командованием. Пакистан должен продвинуться в Кашмир и захватить Шринагар. Джинна сделал младшего коллегу из Пенджаба Сардара Шаукат Хайят-хана ответственным за эту операцию.

Во время войны Шаукат был капитаном и провел несколько месяцев в итальянском лагере для военнопленных. По возвращении он ушел в отставку и вступил в Мусульманскую лигу. Он стал одним из самых популярных ее лидеров в Пенджабе, был предан Джинне и донельзя враждебно относился к Лиакату, которого считал карьеристом. Он страстно желал добиться титула «Лев Пенджаба», чтобы этот титул скандировали в его честь на публичных митингах. Избалованный, самовлюбленный и падкий на лесть, Шаукат был опереточным воякой. Он выдвинулся благодаря неожиданной смерти своего отца, избранного премьер-министра прежнего Пенджаба. Он был не единственным, кто в дни кризиса смог подняться выше собственных недостатков. Я хорошо его знал, поскольку он был моим дядей. К чести его, однако, он возражал против использования нерегулярной армии и хотел, чтобы операция ограничивалась привлечением регулярного и запасного военного персонала. Над ним взял верх премьер-министр, который настоял, чтобы в операции принял участие его крикливый протеже Хуршид Анвар. Анвар, вопреки всем советам военных, поставил под ружье пуштунские племена, призвав их к джихаду. Чтобы возглавить это нападение, были выбраны два необычайно способных военачальника — Акбар-хан и Шер-хан из полка пограничных сил 6/13 («волынщики» в армии старой Индии).