Сети шпионажа - Берндорф Ганс Рудольф. Страница 11

Через несколько дней после этого капитан с женой и маленькой дочерью был посажен на пароход, направлявшийся в Европу.

Слух о скандальных отношениях в этой семье скоро распространился по всему Амстердаму. Все двери перед ними закрылись, общество перестало интересоваться этой некогда блиставшей парой. Между тем жалованья едва хватало на безумные попойки мужа. С каждым днем существование семьи становилось все хуже, появились долги. Капитан не обращал на это ни малейшего внимания и вел самую беспутную жизнь, опускаясь все ниже и ниже. Дошло наконец до того, что раз поздним вечером он просто выгнал несчастную женщину из дому с категорическим приказом до тех пор не являться домой, пока она каким бы то ни было путем не раздобудет денег.

В эту ночь она принесла требуемые деньги…

Но этим ее мучения не кончились. Окончательно спившийся муж в следующую же ночь исчезает из квартиры, захватив с собой крошку-дочь. А в квартире остается жена с полицейским, который явился охранять описднное за долги имущество.

Не желая больше терпеть позор и унижение, Маргарита оставляет Астердам и уезжает к своему отцу в Леуверден. Дома ее принимают достаточно прохладно и устраивают на работу в магазин.

Стоя за прилавком, продавая шляпы или занимаясь починкой белья и хозяйством, она серьезно задумывается над той роковой ошибкой, которую допустила она, выйдя так опрометчиво замуж за подобного негодяя. Здесь в ней зреет твердое намерение взять от жизни все, что она должна и может ей дать, в ней вскипает ее южная кровь и неутолимая жажда жизни. Она знает, что еще молода, по-прежнему прекрасна, чувствует, что впереди ее ждет полная наслаждения жизнь, а нравственных преград отныне она не признает.

Захватив немного денег из отцовской кассы, она бежит из отчего дома и тайно уезжает в Париж. Там начинается новый, таинственный, увлекательный и роковой этап ее жизни.

Париж встретил ее дождем и полным безразличием. Целыми днями она бродила по городу, тщетно пытаясь найти хоть какую-нибудь работу.

И вот однажды, когда она полуголодная стояла под гулкими сводами мрачной арки, кто-то окликнул ее. Маргарита обернулась и увидела вызывающе одетую незнакомку.

— Мадемуазель, — обратилась к ней опытная уличная девица. — Чего вы тут дожидаетесь? Так ваше дело не выиграет. Хоть вы и молоды и очень хороши собою, многого на улице не добьетесь… Для вас в перспективе много лучшая жизнь, чем шлянье по улицам. Я знаю одну даму, где вас из-за вашей молодости и красоты примут с распростертыми объятиями. Дайте мне три франка, и я вам укажу ее дом…

И бывшая жена капитана Мак-Леода, не видя другого исхода, последовала за девицей, которая привела ее в дом свиданий в одном из иностранных кварталов Парижа.

Дверь открыла какая-то старая ведьма, оглядевшая несчастную Маргариту с ног до головы, и, очевидно, вполне удовлетворенная этим осмотром, провела ее в пышно, но неслыханно безвкусно убранную комнату, посреди которой стояла широкая низкая кровать, балдахин которой был весь зеркальный.

В этой комнате Маргарита провела все лето. То был настолько «приличный» дом, что жившие в нем женщины были освобождены от еженедельной явки на осмотр к полицейскому врачу, а сам д-р Бизар, в настоящее время — врач при женской тюрьме Сен-Лазар, в законом указанные сроки посещал этот дом свиданий лично.

Пришла зима. Из отпусков, с купаний и дач в Париж вернулась золотая молодежь, и Маргарита через несколько недель из девицы публичного дома превращается в восходящую звезду полусвета. В Нейи она покупает виллу, обставленную ценной мебелью. У нее все свое: дача, превосходная меблировка, собственные шикарные туалеты, свой автомобиль, и все это оплачено богатым промышленником, бросившим семью и содержащим любовницу в сказочной роскоши. Вместе с ним она, возбуждая всеобщую зависть, появляется на курортах Средиземного моря и лишь в Ницце узнает из газет, что ее бывший муж капитан Мак-Леод умер в Шотландии. После его смерти остается куча долгов и маленькая дочь-сирота.

Проснувшись однажды утром и нежась в своей пышной постели, пробегая утренние газеты, она узнает, что ее друг арестован, уличенный в подделке чеков, все свое состояние он промотал на нее и песенка его спета.

Несколько месяцев о Маргарите ни слуху ни духу. И вдруг былые друзья ее, люди, по большей части, из хороших семей с звучными именами, получают пригласительные билеты, помеченные октябрем 1905 года, с просьбой пожаловать в музей Гилес, восточный молитвенный дом в Париже. Кроме своих знакомых она послала билеты известным ориенталистам и целому ряду представителей искусства, литературы и печати. В приглашениях этих была и программа: индийская танцовщица будет танцевать священные индийские пляски; на черном поле билетов ярко-красными буквами сверкало и имя этой танцовщицы: «Мата Хари». Лишь посвященные знали, что по-малайски это имя составлено из двух: «Мата» — глаз, «Хари» — день, а все вместе — солнце и что под этим псевдонимом скрывается вдова капитана Мак-Леода Маргарита.

Все это было окружено такой непроницаемой тайной и так заинтересовало весь артистический Париж, что решительно вся зала музея была заполнена до последнего места.

Следует отметить, что успех Мата Хари был до такой степени головокружительным, небывалым и бурным, каким он мог быть лишь в легко увлекающемся довоенном Париже. Во всяком случае, по свидетельству современников и по захлебывавшимся от восторга статьям тогдашней прессы, дебют этой неизвестной дотоле танцовщицы прошел в тот вечер с небывалым успехом. То, что исполняла на сцене музея Мата Хари, не было танцем в общепринятом европейском смысле этого слова — то была чудная, полная чувственности пляска далекого Востока, вынесенная танцовщицей, действительно, из таинственного сумрака седых, древних малайских храмов Явы. Центральной фигурой этих плясок было великолепно сложенное нагое тело красавицы, дразнящее в окружении восточных декораций своим восхитительным обнажением, неслыханной гибкостью изящнейших и сладострастных поз и выразительных, хотя и немых телодвижений. Под звуки малайских и индийских мелодий, в сопровождении великолепного оркестра, передававшего их пряную душу, исполнила танцовщица ряд номеров, доставивших изысканной публике художественного мира французской столицы такое небывалое эстетическое наслаждение, такое победоносное утверждение жизни и любви, что зрители вышли со спектакля, не будучи в состоянии в первый момент даже как следует уяснить себе, какая великая художница появилась на их небосклоне, и лишь позже, оправившись от изумления перед невиданным еще талантом, пришли в неописуемый восторг, охвативший всю столицу.

С этого дня имя Мата Хари загремело по всей Европе. Никто не интересовался ее прошлым, все были убеждены, что эта богом одаренная артистка действительно восточный самородок. И триумф следовал за триумфом.

Парижские театры наперебой предлагали ей по-царски оплачиваемые ангажементы, и в скором времени из-за чести и, конечно, из-за прибылей, которые несло в их кассы появление ее на подмостках, так как публика тогда ломилась в театры, ее пригласили в театр Мараньи на Елисейских полях, в Фоли-Бержер и в Скала. Цены на ее спектакли назначались чисто американские, и тем не менее сборы были полные. Мата Хари стала танцовщицей первой величины, в течение нескольких месяцев затмевая собою находившихся тогда в Париже знаменитых Отеро, Иду Рубинштейн, Регину Баде и Айседору Дункан.

К небывалому, сказочному успеху во Франции присоединились такие же блестящие гастроли во всех европейских столицах.

Однажды после представления в Фоли-Бержер, уже по возвращении ее в Париж, когда зрительный зал неистовствовал от восторга, а Мата Хари, утомленная, сидела в своей уборной, к ней с исполинским букетом дорогих и редких орхидей явился чрезвычайно элегантный и со вкусом одетый господин, высокий и представительный, белокурый и наглый красавец, которого она еще никогда не видела среди своих бесчисленных поклонников. От всего его существа веяло такой широкой беззаботностью, тон его был непререкаемо настойчив и привлекательно и остроумно властен, что Мата Хари сама не понимала, почему у ней не хватило мужества его оттолкнуть, как отталкивала она сотни других.