Северная столица - Дугин Лев Исидорович. Страница 56

– Вернемся к делу, – настойчиво повторил Кочубей.

– Ваше сиятельство! Сейчас самое время укрепить расслабляющий состав нашего государства. И прежде всего нужно почтение к престолу основать не на религии, – нет, ваше сиятельство, а на законах… Потому что, ваше сиятельство, увы, у нас правительство не уважается. Да, да, правительство само во многом виновато…

Не был ли этот человек сумасшедшим? Он слишком близко подошел к дивану, и Кочубей опасливо выпрямился.

– Вы касаетесь сразу слишком многих материй, – сказал граф.

– Потому что вижу, вижу – гибнет Россия! Пусть государь не верит поклонам и речам, которыми его встречают. Пусть не верит губернаторам, которые ему говорят: все в порядке, все благополучно. Нет! Великие перемены в умах. И правительство способствует, способствует тому всеусиленно…

Не был ли этот человек, в самом деле, сумасшедшим?.. В его фанатичности было что-то отталкивающее. Когда-то, в начале царствования Александра, он послал государю письмо и вызван был в Петербург, но потом из-за неспокойного характера возвращен был в Малороссию, где развил кипучую деятельность в разных областях – на ниве образования и науки, в земледелии, промышленности, охране природы…

– Ну, хорошо. – Кочубей уже принял решение. Этого человека все же нужно было использовать.

– И спасти Россию может единственное, – продолжал горячечно Каразин, – употребление в дело просвещенного дворянства… Однако должен предупредить, что выборы губерниям предоставить сейчас рано…

– Я прошу вас достать в короткий срок и предоставить мне Оду на Свободу, – властно сказал граф. – И другие дерзкие стихи… И карикатуры, и подписи к портрету – по возможности все…

– Нет! – воскликнул Каразин. – Нет, я гнушаюсь мерзкого имени доносчика. – И oн с силой прижал руки к груди. – Поймите меня, вале сиятельство: я думаю о благе России! – Он опять близко подошел к дивану, даже пригнулся к Кочубею: – Статс-секретаря графа Каподистрию я, – проговорил он шепотом, – определенно почитаю агентом чужестранных тайных общее в…

И граф Кочубей инстинктивно вытянул руку, защищаясь от этого человека, и поспешно подозвал дежурного чиновника:

– Проводите господина Каразина…

Оставшись один, он принялся размышлять. Вряд ли доклад, даже сведения о тайном обществе произведет на государя впечатление, вряд ли он даст делу ход. Александр пребывал в апатии и снова своим подчиненным говорил о давней своей мечте: жить частным человеком, в тихом уголке мира, на берегу Рейна…

Но доклад нужно было подготовить.

Граф Кочубей продиктовал дежурному: петербургскому генерал-губернатору графу Мллорадовичу непременно достать Оду на Вольность господина Пушкина.

XVI

Владимир в гриднице высокой
Запировал в семье своей.
Дела давно минувших дней,
Преданья старины глубокой.
«Руслан и Людмила»

Все было как обычно. Со двора донэслись ржание лошадей и окрики кучера, – значит, отец вернулся с утренних визитов… В раскрытое окно лился пахнущий весной воздух. Под кровлей дома возились и шуршали крыльями птицы. Светило солнце…

Все было как обычно, – лежа в постели, он писал. Но уже возникло ясное и четкое ощущение: нынешняя его петербургская жизнь окончена; его ждет что-то новое…

Он окончил громадную свою поэму и теперь упорно отделывал последние песни…

Рядом с ним на кровати лежали журналы: «Невский зритель» и «Сын отечества» …Руки его дрожали, когда, взяв журнал, он листал шершавые, толстые листы… Вот она, его поэма… В «Невском зрителе» мелким шрифтом напечатана справка:

«Руслан едет отыскивать свою молодую супругу, похищенную волшебником Черномором, находит пустынника, который открывает ему будущее и приглашает остаться ночевать в своей пещере».

И дальше шла почти вся первая песнь – вся сцена в пещере с отшельником, свыше двухсот стихов.

Руслан на мягкий мох ложится Пред умирающим огнем; Он ищет позабыться сном, Вздыхает, медленно вертится…

Он перечитывал строки, вслушивался в звуки.

Живу в моем уединенье С разочарованной душой; И в мире старцу утешенье Природа, мудрость и покой.

Стих звучал плавно, гармонично, легко… Вот она, поэма! Но как публика примет его творение? А в «Сыне отечества» напечатана была почти целиком третья песнь.

Свершив с Рогдаем бой жестокий,
Проехал он дремучий лес;
Пред ним открылся дол широкий
При блеске утренних небес.

Как он работал над стихом! В черновой его тетради было написано:

Сразив ужасного Рохдая,
Обезоруженный в борьбе,
Коня на север направляя,
Он верит сердцу и судьбе.

А рядом:

Рохдая грозный победитель…

А сбоку:

Сразив кровавого Рохдая…

А снизу:

Обезоруженный в бою…

А друг над другом:

Он лесом едет…
Он шагом едет…
Он едет в сумрачной дубраве
Он мало думает о славе…
Княжна… Людмила… руки простирает…
Надежды смело простирает…
…мысли простирает…
К ней мысли простирает…
Влюбленной думой к ней летит.

А дальше:

Сразив… Рохдая
Проехал он дремучий лес
Пред ним пустыня озарилась
Сияньем утренних небес…

Больше трех лет работал он над поэмой! Но и сейчас неутомимо вносил поправки. Вошел Никита с одеждой.

– Вставать пора-с… К завтраку… Вспомнился недавний вечер – 26 марта 1820 года: он, превозмогая усталость, дописывал последние строки, чтобы назавтра, на субботе Жуковского, объявить: «Я победил!»

И Жуковский обнял его и, в присутствии многих гостей, подарил портрет с надписью: «Победителю ученику от побежденного учителя в тот высокоторжественный день, в который он окончил свою поэму «Руслан и Людмила»…»

Слава! Эта поэма принесла ему славу…

Сам издатель «Сына отечества» Николай Иванович Греч приходил к нему домой. Кто в Петербурге не знал этого невысокого, жилистого человека с Владимирским крестом на шее, с задорным хохолком и язвительно тонкими губами… Греч славился как известный писатель, его путевые заметки почитались образцом изящной прозы, с критическими его статьями считались. И главное, он был либералист и считался покровителем и глашатаем молодого поколения… Теперь он брался напечатать «Руслана и Людмилу» отдельной книгой…

– Вставать пора-с… – повторил Никита.

Закончена поэма. И в творчестве, как и в жизни, пора начинать что-то новое…

Поэма будто отделилась от него. Она, готовая, лежала перед ним – и жила теперь своей, самостоятельной жизнью. А он, завершив тяжкий свой труд, ощутил грусть и одиночество.

…Да, закончен, закончен важный и тяжкий этап жизни… Весна тревожила… Нева уже очистилась ото льда, заполнилась парусными кораблями, финскими лайбами, грузовыми баржами, рыболовецкими баркасами, лодками с тентами и яликами. Возле «Биржи» на Стрелке Васильевского острова звучала речь на всех языках, суетились таможенные чиновники; заморские товары, экзотические фрукты сваливались грудами, а от складов смолы, пеньки и сала возчики гнали запряженных в телеги лошадей по каменным спускам к пристани…