Радикальный ислам. Взгляд из Индии и России - Кургинян Сергей Ервандович. Страница 82

Ни один из этих трех вопросов не содержит фундаментального противоречия, и тем не менее такие противопоставления зачастую имеют место. Одно из возможных объяснений может лежать в области того, как некоторые мусульмане объединяют «традицию» и «религию».

Как уже было отмечено выше, обстоятельства существования мусульман в Европе привели к тому, что главным объединяющим фактором для них стал ислам. Альтернативные системы ценностей – такие, как национальная или этническая принадлежность, – оказались (сущностно или в силу обстоятельств) слишком слабыми, чтобы играть значительную роль. То, что мусульмане постоянно сталкивались с проявлениями социальной несправедливости и предрассудками, облегчало радикальным элементам в общине задачу описания «врагов» по принципу принадлежности к христианскому вероисповеданию. После того, как «иной» был описан в религиозных терминах, логично было думать о себе в тех же категориях – то есть как о носителях веры мусульманской.

И некоторые влиятельные выразители взглядов, свойственных европейцам, излагали их также в культурно-религиозной, а не в светской или универсалистской форме.

Многие из социальных требований мусульман по сути являются культурно-религиозными. Поэтому вполне логично было опираться на исламскую самоидентификацию даже для ведения переговоров по проблемам, имеющим светский характер.

Так, в общинах сочли, что удобно использовать фактор своей мусульманской идентичности при обсуждении требований к работодателям или даже при «торговле» по поводу размеров арендной платы. Структуры, которые создавались в этих целях, естественно, имели в своей основе религию (зачастую их деятельность совпадала с деятельностью мечетей) и способствовали укреплению религиозной власти над общиной.

Вдобавок к этому мечеть была чем-то гораздо большим, нежели исключительно местом поклонения – она стала центром сосредоточения социальной жизни общины. К мечети перешел ряд функций вспомогательного «социального центра» – таких, например, как организация курсов по изучению Корана и обучению языку, функция районного общественного или спортивного центра, места встреч по интересам. Широкие слои мусульманских сообществ, особенно представители рабочего класса, вполне готовы существовать в такой системе.

В результате чрезвычайно вырос авторитет имама. Один исследователь, наблюдающий за пакистанской общиной в Великобритании, отметил, что даже в Пакистане влияние муллы сдерживалось, например, политическими лидерами, в то время как в Европе не было заметно таких ограничителей.

Чем же порождено представление об исламе как угрозе?

У народов, представляющих большинство населения Европы, параллельно с оформлением самоидентификации внутри мусульманских общин, складывалось свое, преимущественно негативное, восприятие этих общин. В основном они воспринимались как угроза.

Разумеется, можно было бы возложить ответственность за негативное отношение к исламу в Европе на долгую историю конфликтов между христианским и мусульманским мирами, но такой тип аргументации неконструктивен.

Господствующее сегодня восприятие мусульман – как политической общности и потенциального вызова Западу (с точки зрения интересов Запада, его ценностей и фактора безопасности) – начало формироваться примерно в 1970-е годы.

На общемировом уровне самыми значительными событиями в этом контексте и в этот период были изменения в палестино-израильском противостоянии, иранская революция, антизападные события в Ливане, история с Салманом Рушди.

В Европе, в частности, различия в демографических трендах мусульманского и европейского населения вкупе с неослабевающим потоком нелегальной иммиграции (в основном, с мусульманского юга) вызвали распространение страхов перед «демографической бомбой замедленного действия», которая сотрет с лица земли европейские народы и культуры.

Здесь видно, что в обыденном представлении разделение по религиозному признаку проецируется на относительно светскую проблему миграции.

Аспектом, вызывающим особое беспокойство, тем не менее является неизменно «иммигрантская» природа общин. Например, иммигранты отдают предпочтение бракосочетаниям с выходцами из родной страны, а не из европейского общества.

Тот факт, что в культурном отношении мусульманское население весьма отличается от европейцев, также сыграл на руку распространению подобных страхов. Стремление некоторых мусульман облачать культуру в религиозные покровы также способствовало восприятию ислама как крайне враждебной сущности.

Опасения, порождаемые практикой мусульманских общин и вызывающие протест коренных европейцев, вполне конкретны. Они связаны с:

– запретом на переход из ислама в другие религии, в то время как обратный процесс считается допустимым;

– нескрываемой враждебностью в отношении немусульман;

– проявлениями социальной дифференциации со стороны некоторых мусульман по отношению к женщинам, гомосексуалистам и другим меньшинствам, что противоречит европейским идеалам прав личности.

Как мы убедились, по ряду причин мусульмане по всей Европе стремятся селиться по определенному принципу. И без того бедные и маргинальные, эти поселения превратились в этнические гетто. А в силу социально-экономической ущербности, стали вдобавок центрами притяжения криминала. Коренное европейское население рассматривает эти районы как очень опасные, многие из таких районов стали запретными зонами для белых людей: «… Французское управление внутренней разведки признало, что существуют десятки районов, куда полиция не осмеливается сунуть нос»³.

Зачастую тесные связи, которые мусульманские общины поддерживают со своими родными странами (достаточно часто гораздо более тесные, чем с принимающей страной), также усиливают восприятие мусульман (а следовательно, и ислама) как «чужеродного» элемента. Тот факт, что многие исламские государства стремятся открыто поддерживать укрепление мусульманской идентичности, противопоставляющей себя Европе и находящейся в конфликте с ней, придает исламу еще более угрожающий характер. Он начинает ассоциироваться с фундаментализмом и политическим экстремизмом.

В европейских государствах превалируют антииммигрантские и, в частности, антимусульманские настроения. Эта враждебность может быть открыто выраженной или – чаще всего – проявляется в форме внутреннего предубеждения. В любом случае, те, против кого она направлена, и видят, и ощущают ее.

На практике это тайное предубеждение имеет очевидные социально-экономические последствия. У тех, кто получает отказ в приеме на работу (особенно это характерно для молодых мусульман), часто складывается впечатление, что это происходит из-за их принадлежности к мусульманской общине. С этого момента, с осознания того, что есть «МЫ» и «ОНИ», начинается поиск прибежища в религии. И тогда приверженность исламу и откровенно мусульманским символам становится формой контркультуры, а принадлежность к общине – формой солидарности и самозащиты от окружения, которое воспринимается как враждебное и опасное.

В качестве примера можно привести проблему ношения платков некоторыми мусульманскими школьницами. Поначалу, столкнувшись с требованием семьи носить хиджаб или, по крайней мере, платок, многие школьницы ухитрялись найти способ, чтобы уладить дела и с семьей, и с внешним светским миром. Выходя из дому, они надевали платки, а у дверей школы попросту их снимали. Но это было явно неформальным соглашением, и, если бы тому отдельному странному случаю, когда ученица решила покрывать голову платком также и в стенах школы, не было придано такое значение, он, возможно, разрешился бы сам собой. В любом случае, на местном уровне этот вопрос следовало бы решать с чутким отношением к культурным особенностям. Но раз из него раздули проблему, то подход обеих спорящих сторон лишь ужесточился.