Так говорил Саддам - Пруссаков Валентин. Страница 12

В конце сентября 1980 года иракские войска пересекли иранскую границу, и начался один из самых долгих, кровавых и дорогостоящих вооруженных конфликтов после Второй мировой войны. Военная стратегия Саддама ясно показывает, насколько он не хотел нападать на Иран. Вместо того чтобы осуществить блицкриг и сокрушить исламский режим в Тегеране, он стремился локализовать войну и сдерживал продвижение собственных войск, объявив через неделю после начала военных действий о желании вести мирные переговоры. Необходимо также отметить, что иракцы воздерживались от поражения целей, имеющих гражданское и экономическое значение, нападая исключительно на военные объекты. И лишь после иранских ударов по невоенным целям Ирак ответил тем же.

Странное нежелание использовать первоначальные военные успехи Ирака наглядно свидетельствует о стремлении Саддама к миру и все еще теплившейся у него надежде на возможность договориться с тегеранскими муллами. Он определенно не хотел ни разрушать, ни оккупировать Иран. Однако его добрая воля не была правильно оценена хомейнистами и привела к ряду печальных последствий для иракцев: иранская армия была спасена от разгрома, а Тегеран получил выигрыш во времени для реорганизации и перегруппировки своих войск. О том, что Саддам не хотел войны и всячески стремился остановить ее, говорят его слова, сказанные им тогда, когда военные успехи иракцев были несомненными: «Несмотря на нашу победу, если вы сейчас меня спросите, нужно ли было вступать в эту войну, я скажу: лучше бы мы ее не начинали. Но, к сожалению, у нас не было иного выбора».

В годы иракско-иранской войны еще больше усилился культ «великого героя, бесстрашного командира, мудрого политика» Саддама Хусейна. Он был одновременно и отцом нации, и ее славным сыном, храбрым воином и мудрым философом, радикальным революционером и… образцом мусульманина.

Будучи ранее совершенно светским лидером, он, неожиданно для многих, в том числе и для соратников по БААС, стал изображать из себя истинного правоверного. Более того, Саддам объявил, что «наша партия» не только ничего не имеет против религии, но и «черпает свой дух на небесах». Ислам и арабский национализм неразделимы, провозгласил президент-главнокомандующий, не забыв напомнить всему миру, что он, Саддам, — прямой потомок пророка Мохаммада.

Что же касается необузданной иранской враждебности к нему, то она заставляет серьезно усомниться в подлинности исламских притязаний Тегерана. На самом деле, говорил он, муллами движет желание повернуть ход исламской истории, зачеркнуть знаменитую битву при Кадисии (635 г. н. э.), когда арабская армия повергла на колени персов и заставила их принять ислам. Теперь, по его словам, пришло время для второй Кадисии, и он, Саддам Хусейн, преподаст персам урок истории.

Напомнил иракский президент своим соотечественникам вновь и о «славном прошлом Месопотамии», о ее правителях и, прежде всего, о своем любимом Навуходоносоре, превратившемся в «великого арабского вождя, который воевал с персами и евреями». Как вполне искренне говорил сам Хусейн: «Клянусь Аллахом, я мечтаю об этом и желаю этого [выступить в роли Навуходоносора]. Для любого человека это честь — мечтать о такой роли… Вспоминая о Навуходоносоре, я думаю о великих возможностях арабов и о грядущем освобождении Палестины. Ведь и Навуходоносор был арабом из Ирака, пусть и древнего Ирака. Именно Навуходоносор привел плененных еврейских рабов из Палестины. Вот почему каждый раз, когда я думаю о Навуходоносоре, я хочу напомнить арабам, особенно иракцам, об их исторической миссии».

Справедливости ради следует сказать, что увлечение риторикой вовсе не означало, что Саддам ушел от реальности и перестал заботиться о делах насущных. В отличие от Ирана, руководство которого полностью сконцентрировалось на военных проблемах и призывало свой народ к жертвам, иракский президент пытался демонстрировать, что способен проводить политику «и пушки, и масло». Начатые до войны амбициозные программы развития не были свернуты, миллиарды долларов тратились на гражданский импорт, дабы не допустить нехватки товаров.

В стране царило процветание и экономическая активность Быстро осуществлялись строительные проекты в Багдаде, делавшие этот город более современным и благоустроенным Всего было в изобилии, и война в столице почти не ощущалась. Ее самыми заметными признаками было увеличившееся число женщин в государственных учреждениях и возросшее количество иностранных рабочих, заменивших иракцев, выполнявших свой долг на фронте.

Бесспорно, меры, принятые Саддамом, смягчали тяготы войны, а те, кто участвовал в боях, получали щедрые вознаграждения. Постоянно повышался жизненный уровень офицерского корпуса, военные имели солидные льготы при покупке машины или дома. А семьи погибших получали бесплатную машину, бесплатный участок земли и беспроцентную ссуду для постройки дома.

Но война продолжалась, и из-за того, что иракцы не смогли или же не захотели (большинство экспертов придерживается второго мнения) «быстро покончить с иранцами», ее ход постепенно менялся не в их пользу. В январе 1981 года Иран провел свое первое успешное контрнаступление, а в сентябре того же года перешел к массированным контрнаступательным операциям. В ходе этих операций муллы задействовали отряды добровольцев-смертников — мальчишек 17-ти лет, мечтавших о славе шахидов и шедших сплошной лавиной, не обращая внимания на яростный огонь «саддамитов».

В середине 1982 года «великому герою» уже стало не до «второй Кадисии»: сотни тысяч иракцев погибли на полях сражений с «иранскими варварами», а толпы «наследников Навуходоносора» сдались в плен. Ухудшилось положение и в тылу: пришлось отказаться от большой доли самых значительных затрат и ввести строгий режим экономии.

Но, как ни странно, военные поражения Ирака помогли Саддаму сплотить вокруг себя нацию. После того, как война стала идти уже на иракской территории, в войсках возродился боевой дух и укрепилась моральная стойкость народа. На пользу Ираку в глазах не только арабов, но и всего мира сыграло и усиливающееся высокомерие тегеранских мулл, упорно отвергавших все мирные инициативы Хусейна. Они даже заявляли о том, что не остановятся, пока не свергнут «бестию», не получат 150 миллиардов репараций и не добьются возвращения на родину 100 тысяч шиитов, высланных из Ирака перед началом войны.

Саддам воспользовался всевозрастающим региональным и международным страхом перед фанатиками из Тегерана.

«Куда они пойдут после Багдада?» — с ужасом вопрошали в столицах некоторых арабских государств. Благодаря умелой игре на страхе перед иранскими фундаменталистами, Ирак получил не только доступ к рынкам, но и щедрые займы от нефтяных монархий Залива. Стоит отметить, что первым встал на сторону Багдада Кувейт, а затем и Саудовская Аравия. Всего же, по официально опубликованным данным, эти две страны в годы войны дали Ираку свыше 50 миллиардов долларов. Но Саддаму этого показалось недостаточно, и он постоянно говорил, что они (как и другие страны Залива) ловко «паразитируют» на «нашей героической борьбе ради арабского народа». Тем не менее он вряд ли смог бы обойтись без их помощи и справиться с непрерывно увеличивающимися экономическими трудностями Ирака.

Саддам мастерски воспользовался и тем, что усиления «средневековых безумцев из Тегерана, способных раздуть мировой пожар» не хотели не только арабы, но и обе супердержавы. Они тоже внесли немалый вклад в то, чтобы Саддам не проиграл войну.

Как уже было сказано выше, «стратегический союзник» СССР ответил на иракское вторжение в Иран объявлением своего нейтралитета и эмбарго на поставки оружия в Багдад. Однако «первая страна победившего социализма» возобновила отправку вооружения в середине 1981 года, когда чаша весов начала склоняться в сторону Ирана. В знак благодарности Саддам объявил общую амнистию коммунистам и многих из них выпустил из тюрем.

Соединенные Штаты, прервавшие дипотношения с Ираком после арабо-израильской войны 1967 года, тоже не уклонились от военной помощи президенту Хусейну. В феврале 1982 года американцы вычеркнули Ирак из списка государств, «поддерживающих международный терроризм». Французы же, безусловно, были на схроне Саддама с самого начала войны: за первые два года войны они поставили ему оружия больше чем на 5,5 миллиардов долларов. Париж рассматривал сохранение Хуссейна у власти не только в качестве фактора сдерживания исламского фундаментализма, но и как первейшую экономическую необходимость.