Мир без России - Арин Олег. Страница 17

Элсворт подчеркивает, что российский военный потенциал вкупе с военно-промышленным комплексом продолжают разрушаться, находясь в деморализованном состоянии с 1991 г. «Российские политические лидеры рассматривают выживание как национальный интерес России, и это, очевидно, будет служить в пользу выбора Соединенных Штатов для сотрудничества». «Хотя, — добавляет Элсворт, — мышление многих людей из внешнеполитической элиты Соединенных Штатов подвязано под ностальгию о хорошей старой советской угрозе».

С другой стороны, не теряет оптимизма посол, Россия активно вовлекается в мировую экономику не только через свои обычные виды энергетического сырья и минеральных ресурсов, но и через экспорт стали, оружия, космическое сотрудничество и т. д. Элсворт напоминает, что Россия обладает на своей территории громадными энергетическими ресурсами, превосходящими запасы Каспийского региона, которые, так или иначе, затрагивают проблемы безопасности в XXI веке.

По мнению посла, необходимо стимулировать сближение России с Западом, например, через укрепление российско-натовских отношений, предоставляя ей «реальный голос» в вопросах европейской безопасности. В общем же плане необходимо вовлечь Россию в реализацию «трех наших национальных интересов»: в сильную и действительно глобальную энергетическую систему, в которой Россия сама по себе, а также Каспийский регион могли бы стать обильным источником нефти и газа; в сдерживание исламского милитаризма и в предотвращение возникновения враждебного гегемона в Европе.

Хочу обратить внимание на выделенное мной слово «наших». Посол размышляет над тем, как Россию сделать соучастником реализации американских интересов. Отвечают ли эти интересы интересам России — такая глупая мысль даже не приходит послу в голову. На то он и американец. Это только русских волнует, а как там у них в… Эфиопии? Помочь не надо?

Р. Элсворт решительно настаивает на лидирующей роли Соединенных Штатов в XXI веке, стремящихся решать все международные проблемы в сотрудничестве со своими союзниками и нахождении общего языка с Россией и Китаем. Такой подход характерен для представителей течения коллективной гегемонии Запада во главе с Соединенными Штатами. Для Элсворта эта позиция необычна, учитывая, что он был советником по внешнеполитическим вопросам у сенатора Р. Доула во время президентской кампании 1996 г. Как известно, Доул настаивал на единоличной гегемонии США в мире без оглядки на союзников. Времена, видимо, изменились, а с ними изменился и Р. Элсворт.

Рональд Стил: «Безопасность есть самый дешевый смертельный враг»

Как удачно заметил Рональд Стил, «наиболее сомнительными концепциями являются те, которые мы воспринимаем как сами собой разумеющиеся… Мы их берем как устоявшиеся истины, подобно библейским предписаниям» ³².

Одной из таких концепций является «национальная безопасность». Сама концепция появилась в связи с Актом по национальной безопасности в 1947 г., на основе которого был учрежден Совет национальной безопасности. Несколько позже в докладе Эберстадта появилась фраза «национальная безопасность, в терминах мировой безопасности». Что последнее означает, не расшифровывалось в силу якобы «очевидности».

Но предполагалось, что «национальная безопасность» включает в себя и «оборону». Следуя книге У. Липмана (1943 г.), где впервые была упомянута «идея национальной безопасности», термин «оборона» подразумевал отпор «вторгающейся силе», а «национальная безопасность» трактовалась не только как сопротивление агрессии, но и как политика, учитывающая опасность, которая потенциально еще только может возникнуть. Такое понимание термина связало «безопасность» с «национальной силой» (power), из чего, по мнению Стила, следует, что региональная держава будет иметь региональный периметр безопасности, глобальная — соответственно глобальный.

«По этой причине безопасность была оторвана от ее географического якоря. Она стала функцией силы (power) и аспектом психологии. Это не специфическая реальность, ее нет в пространстве. Она — функция определения и может быть определена широко или узко. Малые и слабые государства определяют безопасность в узком смысле, большие и мощные государства — в широком смысле. Тогда безопасность есть отражение национального чувства ее силы (или чувства национальной элиты). Это мощный операционный механизм и в то же время абстракция» (p. 41).

Для американцев чувство безопасности быстро трансформировалось в чувство опасности глобального свойства в виде угрозы коммунистической идеологии Советского Союза во всем мире. В результате на земном шаре не было места, где существовала бы реальная безопасность. Даже там, где отсутствовало влияние Советского Союза, были коммунисты или им симпатизирующие. Это чувство и питало доктрину Трумэна.

Стил показывает, как концепция национальной безопасности наполнялась размытыми терминами типа «жизненными», «желательными», «критическими» и «периферийными» интересами или термином «международный мир». Их интерпретация вела к тому, что все интересы становились «жизненными», а потом оказывалось, что они не очень «жизненны», как, например, в Южном Вьетнаме.

Несмотря на это, все эти многозначные термины вели к формированию концепции «национальной безопасности», отделяя ее от концепции «обороны». «Оборона — точный термин, национальная безопасность — размытый; оборона — конкретное состояние, национальная безопасность — чувство. Оборона сопряжена с государством как монополистом военной силы; национальная безопасность увязывается не просто с государством, а с национальным государством».

Чтобы читателю была понятна эта казуистика, я напомню, что в советские времена наши ученые-международники критиковали американскую Доктрину национальной безопасности за то, что она не отражает интересов всей нации, а отвечает интересам буржуазного государства, поскольку нация (т. е. американский народ) не могла быть заинтересована, например, в агрессии США против Вьетнама. Другими словами, тогдашние советские ученые четко отличали национальные интересы от государственных интересов применительно к «империалистическим государствам». Удивительно, что критика Стала строится в той же плоскости. Посмотрим, как он это делает на современном материале.

Для начала он выделяет два момента. Один связан с тем, что после окончания войны военный фактор в международной политике относительно понизился, а значит, снизилась и роль государства, прямо отвечающего за «оборону». Второй фактор, уменьшающий значение государства, — это экономические процессы, связанные с интернационализацией мировой экономики.

В годы холодной войны, напоминает Стил, общепризнанной парадигмой международных отношений была теория реализма, или теория силовой политики, основным субъектом которой было государство, обеспечивающее безопасность своим гражданам ³³. Но, как резонно напоминает Стал, в некоторых частях мира государства разваливались (например, в Центральной Африке), или становились инструментом «нарколордов» и местных олигархов (например, в части Латинской Америки), или они управлялись «семьей или кланом» (как во многих странах Среднего Востока и Третьего мира). Таким образом, вместо обеспечения своим гражданам условий безопасности они фактически несли им угрозу. В таком случае, задает вопрос Стил, какие обязательства имеет государство? И этот вопрос, подчеркивает профессор, не является абстрактным. «В последние годы мы видели дезинтеграцию государств, таких, как Югославия и Советский Союз, и государства, контролируемые другими, которые существуют только ради удобства внешних сил и которые поддерживают правящие режимы, как в бывших африканских колониях Франции. Даже в индустриальном мире государства нередко не могут обеспечить безопасность для некоторой части своих граждан. Достаточно посмотреть на трущобы наших больших городов для подтверждения этого печального факта или на наши богатые районы с их охраняемыми воротами и частной полицией» (p. 44).