Я, бабушка, Илико и Илларион - Думбадзе Нодар Владимирович. Страница 22
– Тебе говорят, глупая, тебе! Понимаешь, что значит быть безглазым? Это значит – не видеть солнца, луны, деревьев, людей… Жить в кромешной тьме… Если бы я не согласился на операцию, пришлось бы вообще потерять зрение. Поняла? Ни черта ты не поняла, дуреха! Эх, был бы здесь наш Мурада!.. А ты – глупое создание!.. Что, обиделась? Ну, будет, будет тебе… Как же я теперь вернусь в деревню? Всю жизнь я дразнил Илико кривым чертом… Куда мне теперь деваться?.. Ну, хорошо, проживу здесь еще месяц, другой, третий… А потом? Ведь придется в конце концов вернуться домой?.. А может, он ничего и не заметит? Как же! Не такой он дурак, чтобы не отличить стекляшку от настоящего глаза!.. Не отвезти ли ему в подарок такую же стекляшку? Как ты думаешь? Привезу и скажу: «Ну все, старик, конец нашему балагурству… Вставь себе эту штуку и коси на здоровье от моего имени… Отныне мы с тобой равны…» Как ты думаешь, обрадуется он моему несчастью? Да? Никогда больше не говори этого! Как ты могла даже подумать! Не знаешь ты моего Илико! Умрет старик с горя! Нет? Да как же нет, когда я и Зурикела – твой непутевый хозяин – ему дороже всего на свете!.. Ну иди, иди, все равно не понять тебе этого…
Илларион осторожно спустил с колен кошку и слегка подтолкнул ее. Софья пошла к окну. Илларион взглядом проводил ее, и я увидел, что он плачет. Плакал и я. Плакал и радовался, что Илларион не видит моих слез.
Здравствуй, Илларион!
После операции Иллариону уже не сиделось в Тбилиси. Приближался март, и Иллариона тянуло в село – туда, где его ждали старая однорогая корова и неугомонный задира петух, ждали родная земля и родное солнце, ждала весна – пора пробуждения жизни, пора труда и надежд. Отпустить Иллариона домой одного я не мог – он все еще был очень слаб. Кроме того, старик пуще смерти боялся встречи с Илико. Я с плачем вымолил у декана двухдневный отпуск, и в тот же вечер мы отправились в деревню…
…Солнце только выкатилось из-за горы, когда мы подошли к нашему селу. Лениво лаяли уставшие от ночного бдения собаки. Умытые росой деревья кишели всякой птичьей мелюзгой. Над селом стлался легкий туман.
– Гляди, Зурикела, твоя бабушка уже на ногах! – сказал Илларион и показал рукой на струйку белого дыма, поднимавшуюся из трубы нашего дома. Я сорвался с места и с криком помчался вниз по косогору:
– Бабушка!.. Бабушка-а-а!..
Из дома, повязывая на ходу выцветший платок, вышла моя сгорбленная бабушка.
– Бабушка-а-а!
Бабушка приложила ладонь козырьком ко лбу. Несколько минут всматривалась вдаль, потом вдруг встрепенулась, засуетилась, что-то закричала и, раскинув руки, бросилась мне навстречу.
– Зурикела! Сыночек!..
Мы крепко обнялись. Потом я подхватил бабушку на руки и понес к дому.
– Сынок! Дорогой мой! Наконец-то! Боже мой, на кого ты стал похож?! Кожа да кости! Говорила ведь я: ученье хоть кого в бараний рог свернет! О господи…
– Как живешь, бабушка?
– Ты лучше о себе расскажи! Закончил учебу?
– Что ты, бабушка! Учеба только начинается!
– Бедная твоя бабушка! Ты что, один за всех должен учиться? Черт бы побрал твоего учителя! О чем он думает? Ты растолкуй ему, скажи – бабушка у меня больная, одинокая, старая, истомилась в ожидании, – авось сжалится, изверг, ускорит твое обучение!
– Скажу, бабушка, обязательно скажу, – успокаиваю я бабушку. Илларион стоит за моей спиной, качает головой и терпеливо ждет, когда я спущу бабушку на землю.
– Здравствуй, Ольга! – говорит он наконец.
– Илларион, родной, извини меня, ради бога! Совсем я обалдела от радости! Ну, как ты поживаешь? Как твой глаз?
– Какой глаз, Ольга? Нет больше у меня глаза!
– Ну тебя, старый черт!
– Ей-богу, Ольга!
– А это что? Разве это не глаз?
– Гм… Конечно, глаз… Такой, как у того высушенного ястреба, что висит на стене у Илико…
– Неужто стеклянный?
– Да!
– Боже ты мой! Но ты не печалься, Илларион… Мы ведь с тобой, дорогой!.. Да что же это вы стоите на дворе? Заходите, заходите в дом! Небось проголодались с дороги! – засуетилась вдруг бабушка и потащила нас в дом.
Позавтракав, мы перебрались к Иллариону, заняли наблюдательные посты у окна и стали ждать появления Илико. Его долго не было. Наконец скрипнула калитка и во двор вошел Илико. Мы затаили дыхание.
– Илларион! – крикнул Илико.
– Встречай кривого! – прохрипел Илларион и потянулся за кувшином с водой. Я вьшел на балкон.
– Здравствуй, дядя Илико! Заходи, пожалуйста!
– Здравствуй, профессор! – ответил Илико, поднялся на балкон, крепко обнял меня, потом отступил назад и долго, критически разглядывал с ног до головы. Наконец он сокрушенно покачал головой и снова полез целоваться.
– Прохвост ты, мой дорогой! Ну-ка, выкладывай, как поживаешь, как твои дела? Небось с ума свел профессоров? А это что? Усы! – удивился вдруг Илико и дернул меня за ус. – Настоящие?
– Настоящие!
– Врешь, не может быть!
– Говорю, настоящие!
– Такому подлецу – усы? Нет на свете справедливости, иначе ты родился бы безбородым и безусым!.. А где Илларион? Эй, носатый, выйди, покажись!
– Коли пришел в гости – заходи, а нет, так проваливай! – отозвался Илларион.
Илико вошел в комнату.
– Здравствуй, Илларион!
– Здравствуй, Илико!
Они обнялись и долго целовали друг друга. Потом Илларион пригласил нас к низенькому столику, вынес вино и маринованный лук-порей. Разговор не клеился. Илико курил, я поглядывал на Иллариона, а Илларион сидел насупившись и вздрагивал при каждом движении Илико. Наконец тишину нарушил Илико:
– Ну, рассказывайте, что нового в городе? Какие там цены?.. Воблу привез? – вдруг обратился он ко мне.
– Забыл!
– О чем же ты помнил, сукин сын?.. Илларион, что он там делает? Занимается или нет?
– Не знаю… По крайней мере книги я в его руках не замечал…
– Наизусть, наверное, занимается… На каком ты сейчас курсе, прохвост?
– Ты сюда зачем пришел? – разозлился я. – Чтобы меня допрашивать?
– О чем же мне с тобой говорить, сукин сын, как не о твоей учебе! А если ты носильщик, скажи прямо. Тогда поговорим об этом.
– Да, носильщик.
Илико искоса взглянул на меня, налил в стакан вина и сказал обиженно:
– Ну, выпьем, что ли, за ваш приезд… Бессовестный вы народ! Мчался я к вам, спешил, – вот, думал, приехали друзья, новостями поделятся, посидим поболтаем… А вы что? Ощетинились, как волки. Да ну вас! Что этот носатый ни друзей, ни врагов не различает – это я давно знал. Но от тебя, сопляка этакого, я, честно говоря, не ожидал такой подлости.
Мне стало стыдно. Я подошел к Илико и поцеловал его.
– Илико, не обижайся, дорогой! Просто мы очень устали с дороги.
– Замолчи, пожалуйста! Мне ведь с вами увидеться приятно, а не что-нибудь другое… Или вы думаете, что я пришел сюда ради этого прокисшего вина?!
– Знаю я, зачем ты пришел! – пробормотал Илларион.
– Ну, договаривай, язвительный ты старикашка!
– Радуешься, кривой черт?! Что ж, теперь я в твоих руках! Ну, давай, кусай, рви, терзай меня! Здесь я!.. Никуда от тебя не убегу!..
– Да что с тобой, старик? Рехнулся? Взбесился? Чем они тебя отравили в городе? Уехал золотой человек, а вернулся какой-то ненормальный!
Я и Илларион недоуменно переглянулись. Неужели Илико ничего не замечает? Неужели он ни о чем не догадывается? Да, похоже, что стеклянный глаз Иллариона выдержал экзамен! «Все в порядке!» – решили мы наконец и сразу повеселели. Илларион поднял стакан:
– За наш приезд и за встречу с тобой, дорогой мой Илико!
– Давно бы так! – обрадовался Илико. – А то чуть с ума не свели бедного одноглазого старика!.. Кто мне дороже и милее вас на всем белом свете? Дай бог вам здоровья! – И он крепко расцеловал нас.
После третьего стакана Илико затянул песню: