Собрание сочинений. Том 6 - Маркс Карл Генрих. Страница 128

Дело в том, что статья 102, которая призыв к преступлениям, предусмотренным статьями 86—101, приравнивает к совершению самого преступления, если призыв имел последствия, применима, разумеется, ко всем этим статьям. Она применима даже к остальным положениям той же 87 статьи. Ведь все эти статьи направлены против определенных действий, к совершению которых можно подстрекать. Так например, статья 87, направленная против посягательства и заговора, говорит также о посягательстве и заговоре против жизни и личности императора, о посягательстве и заговоре, цель которого состоит в ниспровержении или изменении образа правления или в изменении порядка престолонаследия. Все это такие вещи, к которым можно «призывать». Призыв к убийству короля, к революции является возможным фактом; равным образом может иметь место призыв к заговору, цель которого состоит в убийстве короля или в революции. Но «призыв к организации посягательства resp. {respective — или. Ред.} заговора в целях призыва к вооружению против королевской власти», одним словом, призыв к призыву — это такое же невозможное, такое же нелепое преступление, как «попытка к отдаленной попытке совершить государственную измену», стоившая не одному бедняге-корпоранту в старое благословенное время действия прусского права десяти лет заключения в крепости, или как знаменитое выражение suspect de suspicion d'incivisme (подозреваемый по подозрению в отсутствии гражданских чувств), которое люди, носящие легитимистские очки, будто бы нашли, как они утверждают, в тюремных списках времен террора 93-го года.

И уж если «призыв к призыву к вооружению» действительно является логически и юридически возможным преступлением, то Лассаль, чтобы одновременно подпасть под упомянутую часть статьи 87 и под статью 102, должен был бы обвиняться не за произнесенную в Нёйссе речь, а за адрес Национальному собранию, в котором говорится: «Мы заклинаем Национальное собрание: обратитесь с призывом взяться за оружие!»

Здесь содержится «призыв к призыву к вооружению». Но даже в этом non plus ultra {непревзойденном. Ред.} обвинительном заключении не додумались до того, чтобы увидеть преступление в этих словах.

Как же получилось, что прокуратура из целого ряда статей данного раздела выбрала как раз такое место и связала его со статьей 102, к которому статья 102 совсем не применима?

Очень просто. Преступление, предусмотренное статьей 87, карается смертной казнью. Но во всей Рейнской провинции не нашли такого суда присяжных, который приговорил бы Лассаля к смерти. Поэтому предпочли взять статью 102, которая предписывает замену смертной казни изгнанием в том случае, если призыв к «преступлению» не имел последствий. А уж для этого рассчитывали без труда найти присяжных.

Следовательно, для того чтобы избавиться от Лассаля, прокуратура изобрела невозможное преступление и соединила такие два места закона, которые при соединении не имеют никакого иного смысла кроме чистой бессмыслицы.

Итак: либо Лассаль виновен в нарушении статьи 87, и тогда пусть наберутся смелости и приговорят его прямо к смерти; либо он не виновен в нарушении статьи 87, но тогда он не нарушил также и статью 102 и должен быть безусловно оправдан. По нарушить одновременно статью 87 в приведенном месте и статью 102 — невозможно.

Следует обратить внимание на изворотливость прокуратуры. Обвинение против Лассаля подпадает в сущности под статью 87 (смертная казнь). Но обвинить его таким образом не осмеливаются; его обвиняют по статье 87 в соединении со статьей 102 (изгнание); но на тот случай, если это не поможет, если присяжные Лассаля оправдают, его предают суду исправительной полиции, подсовывая статьи 209 и 217 (от шести дней до года тюрьмы). И все это за один и тот же факт, за деятельность в качестве агитатора во время движения за отказ от уплаты налогов!

Рассмотрим же теперь подлинный corpus delicti {состав преступления. Ред.} — речь, произнесенную в Нёйссе 21 ноября.

Лассаль обвиняется в том, что он прямо призывал к вооружению против королевской власти.

Согласно показаниям трех свидетелей, на которые ссылается обвинительное заключение, Лассаль действительно прямо призывал жителей Нёйссе вооружиться, приобрести боеприпасы, охранять силой оружия завоеванные свободы, поддерживать активными действиями Национальное собрание и т. д. Однако призыв к вооружению вообще не является ни проступком, ни тем более преступлением, особенно со времени революции и принятия закона от 6 апреля 1848 г., который каждому жителю Пруссии гарантирует право носить оружие. Призыв к вооружению, согласно Code {Кодексу. Ред.}, карается наказанием лишь в том случае, когда вооружение направлено против отдельных чиновников (мятеж) или против королевской власти, resp. против другой части граждан (восстание). В данном случае специально имеется в виду призыв, а именно прямой призыв к вооружению против королевской власти.

Однако в показаниях всех трех свидетелей не было сказано ни одного слова о вооружении против королевской власти; говорилось лишь о вооружении для защиты Национального собрания. А Национальное собрание было законно созванным и законно существовавшим органом, важнейшей частью законодательной, а здесь даже и учредительной власти. В той же самой степени, в какой учредительная власть стоит над исполнительной, Национальное собрание стояло над «королевским правительством». И вот призыв к всеобщему народному вооружению для защиты этого, наряду с королем, высшего законодательного учреждения страны наша прокуратура считает тяжким преступлением.

Единственным местом, в котором тонкий нюх прокуратуры еще мог бы обнаружить отдаленное отношение к «королевскому правительству», было упоминание о батареях в Нёйссе. Но разве Лассаль призывал жителей Нёйссе к вооружению для захвата батарей на левом берегу Рейна и тем более разве он призывал их к этому «прямо», как утверждается в резюме обвинительного заключения и как это требуется для осуждения Лассаля?

Напротив! Он не призывал их к этому ни «прямо», ни косвенно. Он сказал лишь: дюссельдорфцы ожидают, что жители Нёйссе захватят эти батареи. И вот это всего только выраженное на словах «ожидание» по мнению достопочтенной прокуратуры является excitation directe, прямым призывом к вооружению против королевской власти!

Итак, в настоящем, действительном вооружении Дюссельдорфа, открыто организованном для защиты Национального собрания и, разумеется, направленном не иначе как против прусских войск, т. е. против королевского правительства (Ie gouvernement de l'empereur), не заключается никакого преступления, заключается всего лишь проступок, выразившийся в оказании сопротивления отдельным чиновникам; а в этом простом заявлении, в этих четырех словах, оказывается, содержится тяжкое уголовное преступление!

За то, что Лассаль делал, его не осмеливаются обвинять; но то, что он сказал, оказывается тяжким преступлением. А что он сказал? — Ожидают, что жители Нёйссе захватят батареи. И кто, говорит он, ожидает этого, — разве он сам, Лассаль? Ничего подобного — дюссельдорфцы!

Лассаль говорит: третьи лица ожидают, что вы сделаете то-то и то-то, а согласно логике прокуратуры это является «прямым призывом» к вам действительно совершить ожидаемое.

В настоящее время в Берлине министры распустили палату и готовятся к дальнейшим октроированиям. Предположим, что сегодня насильственным путем ликвидировали бы всеобщее избирательное право, отменили бы право союзов, уничтожили бы свободу печати. Мы сказали бы: мы ожидаем, что на это позорное вероломство народ ответит баррикадами. Прокуратура заявила бы, что тем самым мы «прямо призывали» берлинских граждан вооружиться против королевской власти. И если бы все шло по воле прокуратуры, нас приговорили бы, в зависимости от обстоятельств, к смерти или к изгнанию!