Что такое государство Израиль? - Рабкин Яков. Страница 6

Чтобы оценить то, что происходит с евреями вот уже более двух веков, необходимо понять: секуляризация, то есть полное освобождение от «ярма Торы и ее заповедей» [38], вбила клин между понятиями «еврей» и «иудей». До XIX века понятие «еврей» было нормативным: речь шла о человеке, поведение которого основано на четких принципах (заповедях Торы), являющихся общими для всех евреев. Даже нарушив какую-либо заповедь, еврей не отрицал ее значимости. «…А вы будете у меня царством священников и народом святым» (Исход, 19:6). Эти слова остаются для такого еврея заповедью и источником вдохновения, но в этом библейском стихе отнюдь не утверждается, что евреи по природе «святой народ». В нем нет ни малейшего намека на то, что земля может наделить человека святостью.

Американский раввин немецкого происхождения Симон Шваб (1908–1994) описывает традиционную еврейскую жизнь так:

«Еврейский народ на каждом материке жил своей жизнью, посвящал себя служению Богу, держался в стороне от политических перипетий остального мира, от которого иногда исходила вынужденная любовь, а иногда – безграничная ненависть… Иудейство давало лишь одно истинное определение еврейского предназначения, еврейской истории и будущего евреев: верность учению Божьему составляет смысл жизни каждого еврея. Она же [верность] служила основой этнической общности, национального единства евреев, переживших крушение своей политической независимости… Кроме того, была пламенная надежда и всепоглощающая тоска по все еще неведомому будущему, страстное ожидание Мессии, который придет и сплотит человечество вокруг святыни Господней» [39].

Последователи реформистского* иудейства, распространившегося тогда в Центральной и Западной Европе, перестроили религию, однако не отказались от нее как таковой. В отличие от них последователи еврейских радикальных движений в Восточной Европе стремились устранить само понятие религиозного долга. В ходе секуляризации произошел революционный переворот в еврейском самосознании – «еврейство» из нормативного понятия превратилось в описательное. Традиционно евреи отличаются от своего нееврейского окружения тем, что они делают или должны делать; новые евреи являются таковыми только по факту своего происхождения и не ощущают никакого чувства долга по отношению к Богу. Отметим, что подобное отношение можно наблюдать и у антисемитов, считающих евреев чужим народом или даже чужой расой, вне зависимости от их веры.

Примерно с XIX века стало особенно трудно определить, кто такие евреи, ибо большинство их утратило значительную часть основ собственного самосознания. Речь идет о практике соблюдения заповедей Торы, которая, в отличие от веры, имеет наглядное выражение в повседневной жизни благочестивого еврея. В качестве примера можно привести законы о субботе или о кошерной* пище. Всякий раз, когда еврей следует заповеди, окружающие могут легко распознать его принадлежность к еврейству. Очевидный характер соблюдения значительного числа заповедей, в свою очередь, влияет на самих евреев, укрепляя их верность Торе. Как сказано в сборнике высказываний о еврейской морали «Пиркей авот», «…[исполнение] заповеди влечет за собой [исполнение] другой заповеди, а проступок влечет за собой проступок» [40]. Это справедливо и по отношению к другим заповедям. Например, понятие семейной чистоты подразумевает отказ от физического контакта между мужем и женой в период менструации и семи дней после него, а правила соблюдения субботы определяют отношение еврея ко времени.

Традиционное еврейское самосознание зиждется на соблюдении заповедей Торы. Массовое отстранение от религии в таком случае означает, что эти самые заповеди начинают разделять евреев, воздвигая между ними преграды. При этом ассимиляция, т. е. потеря одной частью социума (или целым этносом) своих отличительных черт, не является чисто еврейским феноменом. Мишель Брюне – ученый, специализирующийся на истории канадцев французского происхождения, – так определяет ее: «Ассимилироваться – значит, стать похожим. Ассимилируемый забывает, кем он является, и изо всех сил старается подражать тем, на кого хочет стать похожим. Тяга к ассимиляции всегда возникает из желания или необходимости подражать другим… Он стремится к тому, чтобы общество приняло его» [41].

Тогда возникает вопрос: являются ли евреи единым народом? Чтобы ответить на него, вернемся еще раз к Лейбовичу:

«Исторически еврейский народ определяли не как расу, не как народ той или иной страны, той или иной политической системы, не как народ, говорящий на одном языке, а как народ иудейства, Торы и заповедей… Слова знаменитого арабского философа и раввина Саадии Гаона (882–942) (“Мы являемся народом только благодаря Торе”) имеют не только назидательный, но и эмпирический смысл. Они указывают на исторический факт, влияние которого ощущалось повсеместно вплоть до XIX столетия. Именно тогда возник разрыв, который и по сей день продолжает увеличиваться: разрыв между еврейством и иудейством… Большинство евреев, искренне сознавая свое еврейство, не только не принимают иудейство, но относятся к нему с отвращением» [42].

Еврейский национализм зародился во второй половине XIX века среди ассимилированных евреев. Бесплодность индивидуальных попыток приобщиться к окружающему обществу подтолкнула их к идее коллективной ассимиляции – они решили выковать из евреев нацию, подобную европейским. За такие открыто противоречащие еврейской традиции идеи это движение, получившее название «сионизм», было в то время отвергнуто большинством евреев. Сионизм изменил еврейскую жизнь и даже само значение слова «Израиль». Как пишет раввин Джейкоб Нузнер, американский ученый, один из самых плодовитых исследователей иудейства: «В большинстве версий иудейства принадлежать “Израилю” – значит, строить жизнь по образу и подобию Божьему, как об этом написано в Торе. Сегодня в синагогальном богослужении словом “Израиль” обозначают святую общину, но при этом в еврейской общественной жизни точно так же называют Государство Израиль» [43].

Нузнер приходит к заключению, что «государство стало важнее, чем евреи», и таким образом проводит четкую границу между евреями и иудеями, а также делает акцент на происходящем вот уже более ста лет сдвиге в еврейском самосознании, вследствие которого из «народа общей веры» евреи превращаются в «народ общей судьбы»:

«Сколь бы малым ни являлось сообщество евреев, иудейство как религия может, тем не менее, процветать среди тех, кто его исповедует. Однако даже если евреев будет много и они обретут влияние, но при этом перестанут исповедовать иудейство… религия потеряет свой голос, хотя евреи как сообщество будут процветать. Вывод прост. Книга, то есть набор религиозных идей, отвлеченных от социума, не является иудейством; но и мнения по любому вопросу, даже если их придерживаются все евреи вместе взятые, иудейства тоже не составляют…» [44]

История занимает важное место в еврейской традиции. Даже в Торе присутствуют отсылки к ней: «Вспомни дни древности, помысли о годах всех поколений» (Второзаконие, 32:7). В иудействе функции истории многообразны: это и некий фон, и мировоззрение, а не только источник информации. Йосеф Хаим Йерушалми (1932–2009), профессор Колумбийского университета, утверждал, что Библия представляет собой рассказ о Божественном вмешательстве в историю, а не свидетельства исторических событий. Ее задача – уберечь евреев от искушения заменить Бога собой, представляя себя в качестве деятеля истории. В еврейской традиции подчеркивается не исторический процесс, а моральные выводы, которые следует из него извлечь:

«Назначение и отстранение римских прокураторов, династические интриги императоров, завоевания парфян и Сасанидов не предлагали ничего нового и полезного по сравнению с тем, что уже было известно. Даже перипетии династии Хасмонеев или интриги потомков Ирода, хоть они и относятся к еврейской истории, не выявляли ничего существенного и, как правило, игнорировались» [45].