Черчилль и Гитлер - Робертс Эндрю. Страница 9

Хотя трудно представить себе двух более непохожих людей, чем Гитлер и Черчилль, как лидеры они имели гораздо больше общего, чем можно подумать. Главной чертой, присущей им обоим, являлась почти сверхчеловеческая стойкость в достижении цели, которую они сохраняли на протяжении долгих лет трудностей и неудач. Ранние годы Гитлера сулили мало хорошего. Тюрьма Ландсберг в Баварии, куда Гитлер был помещен в 1923 г., была жутким местом, хотя с ним там обращались довольно мягко. Он просто попытался захватить власть, но вместо этого его Пивной путч бесславно провалился. На самом деле, до 40 лет Адольф Гитлер почти ни в чем не мог добиться успеха. В 1920-х гг. основанной им партии НСДАП (прозванной нацистской) мало чего удалось добиться. Например, на выборах 1928 г. она набрала всего лишь 2,6 % голосов. В то время большинство людей считало Гитлера шуточным лидером шуточной партии, к счастью, лишенной какой-либо политической силы.

Черчилль прекрасно понимал, через что пришлось пройти Гитлеру в годы «пустынного одиночества» в Германии. В 1937 г. в книге «Великие современники» он привел свою статью, написанную в 1935 г., в которой говорилось, что история «борьбы [Гитлера] не может быть прочитана без восхищения смелостью, упорством и жизненной силой, которые позволили ему бросить вызов, сопротивляться, склонить на свою сторону или подавить власти или несогласных, стоявших у него на пути» в деле, которое Черчилль назвал «долгим, изматывающим сражением за сердце Германии». С похвальной демонстративностью Черчилль даже сохранил эти – и другие – хвалебные слова о Гитлере в переиздании 1941 г.

В отличие от Гитлера – в жизни которого имелись все мыслимые преграды, столь необходимые для достижения успеха – Черчилль обладал привилегиями, которые столь часто являются предвестниками будущей посредственности. Он родился в Бленхеймском дворце, на вершине политического Олимпа; его отец, лорд Рэндольф Черчилль, стал канцлером казначейства, когда Уинстон посещал приготовительную школу. Благодаря положению он имел куда более легкий старт в жизни, нежели Гитлер, отцом которого был простой таможенный служащий. Внук герцога, чьим предполагаемым наследником он являлся до десяти лет, Черчилль начал многообещающую карьеру с поста министра внутренних дел, а когда разразилась катастрофа Первой мировой войны, был назначен первым лордом адмиралтейства. Когда в результате военных просчетов и несчастного стечения обстоятельств его детище, кампания при Галлиполи, обернулась провалом, дорого стоившим Англии, он с позором вынужден был покинуть кабинет министров. Его жена Клементина всегда вспоминала это время как самый мрачный момент в жизни своего мужа, когда он даже, по общему мнению, подумывал о самоубийстве, правда недолго.

Однако он отказался сдаваться. Политика так глубоко проникла в его кровь, что он говорил о ней с Ллойдом Джорджем в ризнице во время своего бракосочетания, в ожидании момента, когда нужно будет расписаться в церковной книге, и вовсе не собирался покидать этот мир. К 1924 г. Черчилль уже сам был канцлером казначейства и, пробыв на этом высоком посту пять лет, снова сделал выбор в пользу политической изоляции, когда вышел из «теневого кабинета», чтобы предпринять долгую, мучительную и в конце концов потерпевшую фиаско кампанию против независимости Индии. Его призывы к интервенции в Россию, в которой тогда бушевала Гражданская война, и чрезмерное раздражение во время Всеобщей стачки не добавили ему популярности; наоборот, это наряду с его эксцентричной и кажущейся своекорыстной поддержкой, которую он оказывал королю Эдуарду VIII во время его вынужденного отречения от престола, сделало его в глазах большинства британцев похожим на безнадежно реакционного империалистического милитариста и политика, не принадлежащего ни к одной из партий. Лишь один голос спас его от возможности непереизбрания. Складывалось ощущение, что после того как он на протяжении долгого времени столько раз предостерегал о надвигающейся катастрофе, к тому времени, как он собирался известить об угрожающей численности люфтваффе, Черчилля уже никто не воспринимал всерьез. Сам он писал об этом феномене в «Савроле», когда описывал направленные против режима Молары публикации в прессе и то, как «худший результат использования сильных выражений без необходимости – это когда нечто особенное действительно происходит, а способов привлечь к этому внимание нет… Они так часто и так красочно сравнивали главу государства с Нероном и Искариотом, во многом в пользу последних, что трудно представить, какими же эпитетами они наградят его теперь» [21].

В 1930-х гг., если не считать нескольких месяцев, казалось, что с Черчиллем покончено. Писатель Кристофер Сайкс назвал его «опасным пережитком прошлого», и даже его друг, канадский газетный магнат барон Макс Бивербрук отозвался о его усилиях, как о «напрасных». В 1931 г. вышла в свет книга под названием «Трагедия Уинстона Черчилля». На протяжении десятка лет он вынужден был большую часть времени проводить в своем доме в Чартуэлле, в графстве Кент, занимаясь живописью, строительством и написанием биографии своего великого предка Джона Черчилля, 1-го герцога Мальборо. Когда в 1937 г. член парламента от партии тори леди Астор посетила Иосифа Сталина, советский лидер спросил ее о политических перспективах своего давнего недруга. «О, с ним покончено», – был ее ответ, который подхватило большинство политических комментаторов того времени.

Однако, как и Гитлер, Черчилль твердо придерживался своих убеждений, главным из которых было то, что он избран Провидением спасти свою страну. Несмотря на всеобщую враждебность и насмешки, он продолжал предупреждать о нацистской угрозе. Черчилль рано забил тревогу; в марте 1933 г. он указывал на «разгул свирепости и военные настроения», бушевавшие в нацистской Германии. Когда Гитлер занимал должность канцлера всего два месяца, он обращал внимание на «жестокое обращение с меньшинствами» в Германии и на то, как она «отказывается от своих свобод ради наращивания мощи». В частности, он подчеркивал стремительное увеличение численности и боеспособности люфтваффе и слабость по сравнению с ними тогдашних британских ВВС. Когда же Черчилль нарисовал картину «бессчетных пожаров», которые могут вспыхнуть в результате сбрасывания на Лондон зажигательных бомб, британский премьер-министр Стенли Болдуин обвинил его в паникерстве.

Отчасти проблема заключалась в том, что Черчилль не подходил для подчиненных должностей. Его беспокойство и неудовлетворенность, порождаемые непригодностью для других ролей, заставили почти всех усомниться в его лидерских способностях, но кое-кто из его коллег распознали их довольно рано. Министр иностранных дел времен начала Первой мировой войны сэр Эдвард Грей как-то заметил, что: «Уинстон по складу ума очень скоро не сможет быть в кабинете никем иным кроме премьер-министра». Решительность Черчилля являлась важным качеством, необходимым для того, чтобы стать национальным лидером, но он не подходил ни для одной из должностей, кроме как главы правительства. Когда он в тот или иной период своей карьеры занимал подчиненные должности, его энергичность, напористость и энциклопедический ум отталкивали от него сослуживцев и начальство. Многие из его коллег, в 1940 г. наблюдая за его переездом в резиденцию премьер-министра, были напуганы и встревожены. Один из членов кабинета военного времени сэр Иэн Джейкоб годы спустя писал о том, что: «им не хватало опыта и воображения понять разницу между энергичной человеческой динамо-машиной, гудящей где-то на периферии и ею же движущейся к центру».

Хотя в 1930-х гг. Черчилль мечтал занять этот высокий пост, впоследствии он испытывал огромное облегчение, что тот не был ему предложен, поскольку теперь никто не мог упрекнуть его в причастности к политике попустительства, которую проводило национальное правительство. «Надо мной словно бились невидимые крылья», – писал он позднее. На протяжении всей жизни Черчилль верил, что был особо избран судьбой для великих свершений, и это было основной причиной его напористости. Однажды, во время Первой мировой войны, когда всего через несколько секунд после того, как он покинул землянку, в нее угодила осколочно-фугасная граната, он сказал, что у него было «явное ощущение, будто чья-то рука в нужный момент вывела меня из опасного места». Черчилль верил, и эта вера не имела ничего общего с христианской традицией, что некое провидение хранит его для будущих свершений, хотя в «Савроле» он выступил с порицанием этой идеи, когда его герой говорит героине: «Я всегда поражался наглости человека, думающего, что Верховная сила должна объявить на небесах о подробностях его скверного будущего и что сведения о его женитьбе, о его несчастьях и преступлениях должны быть записаны золотыми буквами на фоне бесконечного пространства. Мы всего лишь крошечные существа… Я понимаю свою незначительность, но я философски настроенное насекомое. И это доставляет мне какое-то удовольствие». Как выразился как-то Черчилль: «Все мы – букашки. Но я, как мне кажется, светлячок».