Немецкая карта - Комосса Герд-Хельмут. Страница 12

Пора спросить, может ли вообще солдат нести ответственность за сотрудничество в решении такой задачи. Да, может, что очень легко доказать — достаточно привести всего лишь два примера.

В процессе разработки доклада о планах ядерных операций, подготавливаемых в текущий момент, я узнал, что при условии выполнения плана населению Западной Германии и северно–восточной части Австрии будет нанесен колоссальный ущерб — в одном случае в результате разрушения плотины после нанесения удара силами авиации, в другом — вследствие обрушения соляных копей. Итак, я приступил к изложению доклада, но по ходу чтения взял паузу и заявил, что нанесение ударов по указанным мной целевым объектам, вероятно, приведет к невосполнимым потерям и потому в интересах как моей, так и соседней страны — Австрийской Республики — должно быть исключено из плана. Дескать, я обязан это сказать, хотя, разумеется, и не уполномочен говорить за Австрию. Поэтому я обязан просить о том, чтобы эти целевые объекты были изъяты из составленного плана. Состоялась довольно продолжительная дискуссия, в ходе которой обсуждались возможные преимущества и недостатки операции, в том числе с учетом запланированных случаев обычного использования сухопутных войск. Спор даже грозил перейти в политическую плоскость. Я упорствовал. Американский начальник штаба объяснил свои сомнения в отношении изъятия этих целей из списка целей. Я же, немецкий майор, «просто майор», собрался с духом и решительно заявил, что ни в коем случае не одобрю план, если список не будет откорректирован.

Конец дебатов изумил меня. Главнокомандующий кивнул мне, потом, медленно–медленно обведя присутствующих взглядом, сказал, что он понимает мое возражение. Ведь в конце концов майор служит не в НАТО, чтобы содействовать разрушению значительной части своей собственной родины ударами союзных войск. Этот аспект, дескать, необходимо учитывать. «Ведь нам всем, сидящим здесь, в «briefing room», отлично известны последствия, — продолжил четырехзвездный генерал, — потери в человеческих жизнях мы могли бы просчитать. Нет, — подытожил он, — это действительно неприемлемо». Я одержал победу в мирное время. Ею я горжусь и по сей день.

Тут внимательный читатель, вероятно, призадумается и спросит, вправе ли мы сегодня вообще об этом говорить, тем паче писать? Я думаю, что не только вправе, но и обязаны это делать. То, что война, ведущаяся с использованием атомного оружия, велась бы и на немецкой земле, мог просчитать едва ли не каждый, кто знал западную стратегию, а именно — ошеломить противника не наступлением, а способностью в ответ на его наступление совершить молниеносное контрнаступление и отбросить его за демаркационную линию или, как позже выражались, за внутригерманскую границу.

Этот случай, однако, показывает вместе с тем, насколько важным счел возражение немецкого офицера американский главнокомандующий. Но такое влияние, естественно, может оказывать лишь тот, кто сотрудничает, имеет мужество высказывать иную точку зрения и не занимать позицию стороннего наблюдателя при принятии решений. Это, естественно, означает также принятие на себя части ответственности. Важна сама возможность влиять на операции путем участия в планировании. То есть принимать участие в этом планировании и при этом всегда и прежде всего учитывать интересы собственной страны и — по возможности — добиваться принятия соответствующих решений все–таки и разумно, и целесообразно.

Тут было бы интересно задать вопрос и, соответственно, услышать на него ответ, насколько узкие или насколько широкие возможности оказания влияния на оперативное планирование в отношении применения ядерного оружия имел бывший офицер Главного разведывательного управления Национальной народной армии ГДР в штабе главнокомандующего Варшавского пакта — или, как все еще говорят бывшие офицеры ГРУ ННА, Варшавского договора — и в какой мере мог их использовать, во всяком случае, при планировании такого рода или аналогичных акций. Я бы хотел сегодня, по прошествии более чем пятнадцати лет после окончания раскола страны, услышать откровенные признания. Но ответ на поставленный мною вопрос известен лишь тому, кто тогда, в преддверии конца «холодной войны», находился по другую сторону и подобно мне, немецкому майору бундесвера в отделе ядерного планирования штаб–квартиры НАТО в Мангейм- Зеккенхайме, решал аналогичные задачи.

Кстати, спустя короткое время после этого «command briefing» можно было заключить, что упомянутое возражение нисколько не поколебало моего положения в штабе, напротив — явно повысило мой авторитет.

Проект «Першинг» и германо–американское сотрудничество

В натовской штаб–квартире Центральной группы армий в Центральной Европе (CENTAG) я имел возможность старательно и прилежно совершенствовать свой английский, который я, к моему сожалению, во время обучения в Академии руководящего состава слишком запустил, поскольку решил тогда заняться русским, но русский у нас не преподавался, что обеспечивало мне массу свободного времени и возможность совершать прогулки по берегу Эльбы в Блан- кензее. Американские начальники, весьма высококвалифицированные офицеры, специально отбиравшиеся для работы в натовских штабах, часто использовали меня в качестве пресс–секретаря при визитах высокопоставленных военных чинов органов управления НАТО и таким образом демонстрировали наличие тесного сотрудничества американских и немецких офицеров, служащих в генеральном штабе. Как уже упоминалось, свои доклады я всегда старался в интересной и наглядной форме сопровождать собственными рисунками и графиками.

А однажды, во время визита начальника американского генерального штаба, один мой американский сослуживец попросил прочесть за него доклад. С французами была история противоположного характера. Они прибегали к помощи американского коллеги. Во всяком случае, тогда, когда речь шла о языке. Боб Данн, мой американский сослуживец, опасался, что этот доклад по известным причинам, сегодня уже не имеющим значения, может самым неблагоприятным образом повлиять на его карьеру. Все–таки лучше будет, считал Боб, если доклад прочтет немец, потому что по отношению к немцу высокий гость будет более снисходителен, чем к американскому офицеру. В американской армии имелось немало начальников, страдавших комплексом страха. В бундесвере таких не водилось.

Теперь расскажем об одном случае, который был весьма типичен для взаимоотношений немцев и американцев в рамках Североатлантического союза. Контролирующие органы могут не беспокоиться, потому что я не буду указывать конкретное место, тактико–технические характеристики или наименование конкретной части; искать тут признаки разглашения военных тайн не стоит.

В 1964  г. мне поручили разработать основные принципы использования ставившегося на вооружение ракетного комплекса «Першинг» — ракеты среднего радиуса действия с ядерной боеголовкой на вероятном европейском театре военных действий. Ставилась задача держать ракеты «Першинг» как ядерные ударные носители военно–воздушных сил, то есть реактивных самолетов, в статусе оружия быстрого реагирования. Это означает, что на приведение ракет в боевое состояние и пуск отводились считанные минуты. На мой взгляд, американцы тем самым продемонстрировали особую степень доверия ко мне, потому что этот проект имел гриф секретности «Исключительно для США», означавший, что к документам, снабженным таким грифом, право доступа имеют только американские офицеры. Я в течение нескольких месяцев занимался проектом, когда же мне показалось, что настало время приступить к осуществлению его завершающей стадии, распорядился организовать проведение летных испытаний комплекса, проще говоря — мнимые боевые пуски. С этой целью я обязал расквартированный в Штутгарте 7–й корпус США выбрать для проведения пусков подходящий район, который был бы малодоступен для населения и позволял бы занять несколько стартовых позиций в лесном массиве.

После получения сообщения о завершении всех подготовительных мероприятий можно было определять конкретное время для начала испытаний. При этом само собой подразумевалось, что я как натовский офицер, ответственный за данный проект, обязан лично пронаблюдать за испытаниями и доложить о результате. Накануне выезда на запланированное мероприятие ко мне обратился Боб Данн, вообще–то не имевший к проекту прямого отношения; он слышал, что на следующий день я буду наблюдать испытания «Першинга» в 7–м корпусе, потом спросил, не стану ли я возражать, если он составит мне компанию, ему, дескать, очень интересно их увидеть. Разумеется, никаких возражений с моей стороны не последовало.