Немецкая карта - Комосса Герд-Хельмут. Страница 5

После возвращения из плена меня свалило заражение крови. Это произошло всего лишь через несколько недель пребывания у матери в Фарханте под Гармиш—Партенкирхеном, где мы — мать, сестра, ее дочь Розвита и я — жили у хозяина мясной лавки Минхольца в однокомнатной квартире под крышей. Под вечер до опасной отметки поднялась температура, а на коже появилась красная полоска. Моя сестра Рут побежала за помощью. Бодрствовал я или находился в бреду? Кто знает! Но я увидел вдруг медсестру Анну из Нидерзее — вроде бы она сидит у моей постели, держит мою руку и гладит ее. Да, конечно, это была Анна, наша медсестра Анна из скромного общинного дома, служившего нам церковью в Нидерзее, которая дала мне с собой в дорогу на фронт открытку « Во всех бурях…». Она делала мне холодные компрессы и всю ночь проводила у моей постели на деревянном кухонном стуле.

Мать сидела у плиты и плакала. Нервно вышагивала туда- сюда по комнате Рут, она то садилась, то вскакивала, вновь садилась и не знала, что ей делать. «Нет, о Боже, нет, только не теперь! — восклицала она вновь и вновь. Я все это вижу как сейчас. — Не теперь, когда он все–таки вернулся домой!» «Как это домой?» — подумал я. Ведь родительский дом остался далеко на Востоке. Потом вокруг меня все вдруг сначала потемнело, потом просветлело. Неужели я проспал целый день? Похоже на то. Ощущение было почти такое же, как тогда, когда я от смерти утопленника в озере Нидерзее был возвращен к жизни молодым двадцатилетним рабочим с лесопильни советника коммерции Андерса.

Как–то, спустя короткое время после возвращения домой летом 1949  г., над Гармиш—Партенкирхеном буйствовала страшная гроза. Мы перепугались — так плотно били молнии. Я сидел на кушетке и ждал. И вот, совершенно неожиданно, прямо у меня за спиной вдоль стены пробежала в направлении окна шаровая молния, выплыла через него наружу и тотчас исчезла. Потом все стихло. Наступила абсолютная тишина. Лишенная всяких звуков. Беды в этой мансардной комнатушке на втором этаже хозяина мясной лавки Минхольца не случилось.

Разве больше не случаются чудеса? Действительно не случаются? Медсестру Анну я позже потерял из виду и никогда уже больше с ней не встречался. Если не считать одного этого раза в Гармиш—Партенкирхене, когда она совершенно внезапно — спустя шесть лет — оказалась у моей постели и гладила мою руку, вновь и вновь гладила и гладила мою руку, ни на мгновение не сходя со своего жесткого стула. Она, как мне показалось, очень устала..

Федеративная Республика Германия создает свои вооруженные силы в целях обороны

Осенью 1955  г. было принято знаменательное решение: Федеративная Республика Германия воссоздаст вооруженные силы для решения оборонительных задач. Назначение бундесвера недвусмысленно было сформулировано в Основном законе; он должен служить обороне! Решение невозможно было интерпретировать иначе. Да в ту пору ни один политик и не хотел его интерпретировать. Это же было ясно!

Федеральная разведывательная служба присвоила тайному государственному договору от 21  мая 1949  г. степень «строжайшей секретности». В договоре были закреплены основополагающие ограничения, наложенные победителями на суверенитет Федеративной Республики на период до 2099  г., факт существования которых вряд ли у кого сегодня, думается, может уложиться в сознании. В соответствии с условиями договора за союзными державами закреплялось также «право на осуществление полного контроля за немецкими средствами массовой информации» вплоть до 2099  г. К тому же договор предусматривал, что перед принятием присяги каждый вступающий в должность Федеральный канцлер Германии по распоряжению союзников обязан подписать так называемый «канцлерский акт». Кроме того, союзники наложили арест на золотой запас Федеративной Республики.

Как бы то ни было, Федеративной Республике Германии все–таки была возвращена часть ее суверенитета, но только часть. Причем в том лишь объеме, в каком это было необходимо, чтобы обосновать воссоздание немецких общевойсковых соединений.

Спустя десять лет после окончания страшной Второй мировой войны, несмотря на эти и другие ограничения союзников, немецким солдатам предстояло принять от французов, англичан и американцев казармы и приступить к несению своей службы для защиты свободы и сохранения и обеспечения мира. Следует ли и мне вновь становиться солдатом? Предстояло дать ответ на этот вопрос.

Спросом пользовались люди вроде меня, бывшие фронтовики, имевшие за плечами боевой опыт Второй мировой войны, особенно на русском театре военных действий. Но я на тот момент еще не избавился от жалящих шипов воспоминаний о военных событиях и тяготах плена. Другими же, теми, кто отвергал саму возможность воссоздания немецкой армии в 1955  г., в основном двигало просто недоверие по отношению к солдатам и армии вообще. Ведь прошло всего шесть лет с тех пор, как я на маленьком вокзале в Нидерзее вновь обрел свою семью и видел плачущей свою мать с забинтованной головой после операции на ухе, прислонившуюся к деревянному забору. Теперь же, в начале лета 1949  г., моя мать плакала от счастья.

Наши бывшие противники и новые друзья наседали на нас, желая получить себе в помощь немецкого солдата, главное, такого, каким они его знали по Второй мировой войне. Они охотно восстановили бы старые фронтовые дивизии, хотя, конечно же, ограниченной численностью, даже, возможно, одели бы солдат в старую форму вермахта. Во всяком случае, им грезился образ немецкого солдата, который смело сражался на широких просторах России с 1941 по 1945  г. В тех же вопросах, в каких они делали поправки на дух времени, это происходило, как они сами считали, под давлением обстоятельств, исключительно в интересах немецкой политической оппозиции. В самом деле, так ли уж волновало тогда американцев, в какую форму будут облачены немецкие солдаты? Союзники могли бы пойти на многие уступки, лишь бы только получить наконец себе в соратники немецкого солдата в составе союзных войск. Как можно быстрей! И числом по возможности в 500 000 человек.

Решение принято

Когда я спустя несколько дней после принятия мною решения сообщил тогдашнему моему патрону, регирунгсдиректору Отдела по вопросам труда и трудоустройства Гельзенкирхена, доктору Ф., что намерен подать прошение о зачислении меня на офицерскую должность в ряды бундесвера, он, как мне показалось, вздрогнул от неожиданности. «Но зачем это вам? — спросил он и заметил: — У вас же есть отличные перспективы сделать себе хорошую карьеру в Управлении труда. К чему же вам снова идти в солдаты?»

Я тогда только что стал руководителем отдела статистики с перспективой повышения, успешно проявил себя в Гельзенкирхене в качестве политика, был членом окружного президиума одной партии, председателем комитета беженцев, пресс–атташе окружного отделения молодежной организации той же партии и имел разные весьма благоприятные перспективы на будущее. То есть меня наверняка выбрали бы в ландтаг земли Северный Рейн—Вестфалия, а позднее, вероятно, и в бундестаг. Так что особой нужды идти в солдаты не было. А еще через несколько дней после этого мне поступило, при том, что никаких запросов я не делал, письмо с предложением должности начальника отдела по технике безопасности в компании «Айзенверке Гельзенкирхен». Это была бы, безусловно, интересная работа и, разумеется, более выгодная, чем в Управлении труда. Предложение действительно было чрезвычайно привлекательным. Жалованье, на которое можно было рассчитывать в ближайшем будущем, как я очень скоро выяснил, было вдвое выше денежного обер–лейтенантского содержания в бундесвере. Ведь у меня, надо упомянуть, к тому времени было двое детей; это обстоятельство сулило определенные дополнительные трудности и уж точно на первых порах означало в течение какого- то времени разлуку с семьей. Да, добрые друзья хотели отлучить меня от армии, в которую я решил пойти. Стоит заметить, что все мои доброжелатели принадлежали к той партии, которая решительно выступала за перевооружение Германии. Но я уже принял свое решение.