Разбойничья дорога - Дункан Дэйв. Страница 49

– Десять.

Ториан застонал:

– Ладно, не будем торговаться. Так слушай. В Полрейне заведено, что молодой воин, достигший совершеннолетия, берет себе настоящее имя и приносит обет Штаху, которого ты зовешь Балором…

– Я предпочитаю звать его Кразатом. Балором он зовется здесь… Извини. Продолжай, пожалуйста.

– Грр! Обретение имени – самое торжественное событие в жизни мужчины. Он вспоминает подвиги великих героев прошлого, которых выбирает образцами для подражания – их так и называют: «образцы», – и разыгрывает их с помощью трех своих лучших друзей. Для всех для них это очень важный ритуал. Очень часто все четверо дают клятву друг другу и становятся друзьями по имени, группой посвященных… Впрочем, тебе незачем знать все это.

Он помолчал, вспоминая. Несмотря на свой исполинский рост, Ториан шагал с парадной выправкой солдата. Я подумал, испытывает ли он мою способность молчать, или просто вспоминает свою юность и погибших друзей. Когда он заговорил снова, голос его сделался жестче.

– Его новое имя выбирается ему тремя друзьями, и ни он сам, ни кто-либо другой не может вмешиваться в это. Никто! Даже король не имеет права участвовать в выборе имен для своих сыновей. Часто выбранное таким образом имя повторяет имя одного из образцов для подражания. Имя Обелиск известно уже много веков, так что и раньше были Обелиски, достойные подражания. Но примерно пятнадцать лет назад некто Феотин Обелиск возглавил набег на Девичий перевал и вернулся с несметными стадами. Таких трофеев не видели уже несколько поколений. И после этого многим юношам друзья давали имя Обелиск и плакали от гордости. Теперь ясно?

– Не совсем, – весело признался я.

– Уфф! Конечно, часто имя мужчины остается тем же, что в детстве, или это имя его деда, или просто кличка, или имя кого-то из богов. Но если его друзья решат, что имя Обелиск подходит ему более всего, он останется Обелиском до смертного часа и будет гордиться этим. Я знал Богоподобного и Кровососа. У меня был добрый друг по имени Торопыжка. Это было его подлинное имя, и боги могли только пожалеть того, кто посмел бы смеяться над этим, ибо он сразу же приобрел бы четверых смертных врагов. Понял?

– Это объясняет некоторые истории, что я собрал в…

– Арргх! – зарычал он. – Ты треплешься как баба и меня заражаешь этим. Будь мужчиной, помолчи немного!

Я понял, что лекция закончилась, и переключился на другие мысли, когда он заговорил снова, совсем тихо:

– И если они дают своему другу очень странное имя, они оказывают ему очень большую честь. Тебе понятно это, Коротышка?

– Нет. – В самом деле рядом с ним я казался просто коротышкой!

– Конечно, это проявление дружеских чувств, но прежде всего это показывает то, что они верят: у него хватит сил нести нелегкое бремя. Такие имена называют «именами-рогами». У меня был брат по имени Веснушки, – гордо сказал он, сделав еще несколько шагов. Дальше он шел молча, глядя прямо перед собой. Ветер сушил слезы на его щеках.

Мы стояли на западной стене, и половина мира раскинулась перед нами. По обе стороны от нас по стене разгуливали дозорные, но, если не считать их, мы были одни, ибо наблюдавшие за форканцами горожане сюда еще не добрались. Стены Занадона достаточно широки, чтобы на них могли разминуться две колесницы. В одних местах они возвышаются над землей, в других их вершина со стороны города находится почти на уровне земли, и это как раз было одно из таких мест. Я сориентировался по плечу Майаны и нашел дерево с желтыми цветами.

– Вот та дорога, о которой я говорил, – сказал я. – Я должен тебе признаться, Ториан: я видел это место во сне.

– Я тоже, – буркнул он, опершись на парапет и глядя на далекое марево и белые облачка над горизонтом. – Я очень благодарен тебе, Омар, что бы я там ни говорил.

Я удержался от лишних вопросов и получше осмотрелся по сторонам. У меня слух рассказчика, зато у Ториана опытный глаз воина. Я не сразу понял, что расселина перед нами – та самая, где стена обрушилась и построена заново. Теперь здесь стояла тишина. Работы закончились, и все следы стройки тоже исчезли. Я перегнулся через парапет и пригляделся к лесу под нами. Странно, почему там так много птиц?..

– Ториан! Вон, внизу! Видишь?

– Вижу, – ответил он, продолжая смотреть вдаль.

Занадон больше не нуждался в рабах. Если бы Джаксиан не забрал нас отсюда, мы бы тоже лежали там.

Мы поднялись по заросшей дороге между хибарами и вышли к дворику, который мне приснился. Мы не видели ни души, так как все ушли к храму или на стены. Большую часть хлама, что видел я во сне, составляли инструменты, оставшиеся от ремонта стен: лестницы, блоки, канаты, молотки. Возможно, рано или поздно все это уберут отсюда и продадут, но пока никто не мешал выносить что душе угодно.

Ториан изучал высокие камни стены храма.

– Уж сюда-то мы залезем, – кивнул он.

– Мы начнем отсюда. Но вряд ли мы сейчас далеко от двери, из которой выходили тогда.

– Надеюсь, ты это не серьезно – насчет подъема по наружной стене храма?

– Это только для Джаксиана. Нам ведь показали тайную лестницу внутри.

Он снова кивнул, размышляя.

– Тогда нам понадобятся фонари и оружие.

– Никакого оружия! Попробуй купить сейчас в Занадоне меч, и не пройдет и часа, как тебя укоротят на голову.

– Что сделает меня одного роста с тобой! – нехотя усмехнулся он. – Ладно, без оружия так без оружия. Тогда, может, лучше моток бечевы? Очень полезная вещь. И давай побыстрее сматываться, пока на нас не обратили внимание.

23. Двое наверху

Остаток дня прошел в унылом, выматывающем нервы ожидании. Даже в полдень, по окончании официального траура, покров страха и скорби так и продолжал висеть над городом. В глаза бросались посыпанные пеплом бороды и обнаженные ноги. Становилось все жарче, и в конце концов напряжение сменилось свинцовой, потной усталостью. Мы с Торианом держались вместе, хотя это давалось нам не так легко. Мне отчаянно хотелось пособирать истории, а его раздражала болтовня. Правда, должен заметить, большинство горожан тоже были не в настроении общаться.

Одно ободряло меня: Балор по-прежнему относился к моим намерениям одобрительно; он почти улыбался мне из-под своего золотого шлема. С другой стороны, каждый раз, когда я поверх крыш ловил на себе взгляд Майаны, она казалась еще суровее прежнего. Я не стал говорить об этом Ториану. Мне не хотелось огорчать его.

Закат застал нас на краю толпы у городских ворот. Мы тащили кожаный мешок с двумя фонарями и еще кой-какими припасами, на которых мы остановились. Мы наелись досыта – по настоянию Ториана, ибо у меня аппетит пропал. Впрочем, я понимал, что он прав.

Показалась процессия. Толпа в молчании ждала. Сначала жрецы, потом городская знать и, наконец, факелы и носилки.

Толпа восторженно взревела. Эхо криков отдавалось от каменных стен, поднимая в воздух стаи перепуганных птиц.

Это была Шалиаль. Даже Белджис в наряде Майаны казалась красивой. Шалиаль же стала ожившей мечтой. Ее собственная красота сияла из-под румян, серебра и самоцветов, и украшения тускнели в этом сиянии. Если она и боялась, этого не было видно. На лице ее играла слабая улыбка, но взгляд скользил поверх голов, поверх визжащей толпы. Ей и не требовалось смотреть ни на кого – и без того не было здесь ни одного мужчины, не готового умереть за свою богиню.

И тут я понял, почему ее лицо с первого взгляда показалось мне таким поразительно знакомым. Интересно, заметил ли это верховный жрец Нагьяк, и если да, не это ли вдохновило его планы?

МАЙАНА!

Легкий изгиб носа, гордая осанка… сходство было не таким разительным, как между мной и Рошем, но все же оно было, и я решил, что не я один заметил его.

Я сопротивлялся притяжению толпы и оставался самим собой. Это потребовало некоторых усилий, но так было надо. И стоило богине миновать нас, стоило толпе устремиться за ней к храму, как мы с Торианом выскользнули из толпы и побежали – так быстро, как только можно было в такой удушливой жаре.