Струны - Дункан Дэйв. Страница 93

Перевалившись через перила, Седрик плюхнулся в новый мир, громко и с уймой брызг.

Глава 26

Тибр, день восьмой

Рим — такое имя получил поселок — будет столицей мира. Если не навсегда, то хотя бы на то время, пока держится струна, а та не проявляла ни малейших признаков усталости — каждое новое окно оказывалось длиннее предыдущего. Если только — тьфу, тьфу! — в дело не впутается какая-нибудь блудливая звезда, эта струна может установить рекорд долгожительства. Тогда Тибр будет самым большим успехом Института за все тридцать лет его существования.

А пока что гордая столица мира являла собой унылое скопище палаток и полуцилиндрических алюминиевых сараев, беспорядочно разбросанных по “культивированному” участку долины. Культивированному — то есть полностью расчищенному от роскошной девственной растительности, а потому улицы поселка покрывала либо мелкая въедливая пыль, либо липкая грязь, либо и то и другое вперемешку. И всюду — недовыкорчеванные корни деревьев. Канавокопатель торопливо прокладывал канализацию и водопровод. Подальше от реки жилые постройки сменялись конюшнями, коровниками и штабелями бревен, на самой окраине располагались пастбища, огороженные колючей проволокой, а также взлетные полосы и склады доставленных с Земли припасов. Даже сейчас, всего после трех окон, склады были огромны. Для каждого очередного окна подготавливалась новая расчищенная площадка. Когда-нибудь, ухмыльнулся Абель, на этом месте возведут монумент. Или позумент.

Солнце садилось, Римом овладевало дремотное спокойствие. Работа кончалась, оседали последние клубы пыли, один за другим загорались между палаток костры, легкий ветер трепал и уносил прочь полупрозрачные струйки дыма. Двадцативосьмичасовые сутки мало чем отличались от двадцатичетырехчасовых, разве что рабочий день был на четыре часа длиннее. Люди, конечно же, уставали, у них мгновенно выработалась привычка ложиться спать с курами (каковых здесь не было).

Заметив, что уже смеркается, Абель оторвался от письменного стола и вышел наружу посмотреть на закат и подышать свежим воздухом. Алюминиевый сарай, вмещавший его дом и кабинет, располагался на отшибе от прочих, рядом с зоной контакта. Какой-то непочтительный хулиган намалевал на одной стене этого единственного в Риме административного учреждения — “Президентский дворец”, а на противоположной — “Шишка на заднем месте”. Все считали, что неизвестный хулиган — не кто иной, как сам Абель. И ничуть не ошибались.

Абель был выжат насухо, можно и на веревку не вешать, а сразу утюгом гладить. Глаза у него болели, словно засыпанные песком, горло — еще сильнее. Он принимал сотни решений в сутки, беседовал с десятками людей, питался всухомятку, на бегу. Эмили считала, что такого, как сейчас, счастья он не испытывал еще никогда, но у Абеля как-то все не находилось времени подумать о справедливости — или несправедливости — такового мнения. Калеченая нога сильно ныла, на Земле это было к сухой погоде, а как здесь?

Неподалеку от президентского сарая сохранилась рощица дерева так в три с половиной. И как это они устояли перед победной поступью Человека? Сохранившись сами, деревья сохранили крошечную лужайку тибрской вроде бы травы. Заповедник. Слонов разводить будем… Абель сел на траву, привалился к серому глянцевитому стволу. Нужно бы втиснуть в накладные первоочередных поставок комплект садовой мебели, но только куда ж его втиснешь?..

Огненным цветком пролетела мимо крупная, пунцовая с фиолетовым бабочка — солнце садится, пора и домой, спать. Тени стали длинными, небо сияло радостным многоцветием. Тибр оказался великолепной планетой, пока что не преподнесшей поселенцам ни одного печального сюрприза, за исключением пустяка — повального поноса, но ведь это — стандартная реакция человеческого (и медвежьего, говорят, тоже) организма на резкое изменение обстановки.

Двадцать три года, и уже — царь вселенной? Нет, конечно же, Эмили права, он никогда еще не испытывал такого счастья. Абсолютная власть — это кайф, чистый кайф. И власть эта не успеет его развратить, продлится совсем недолго… Как ни жаль.

Вот и отдых этот, блаженный покой, тоже слишком хорош, чтобы долго продлиться — на президентскую лужайку угрожающе наползала длинная узкая тень.

— Привет, — сказал Седрик Хаббард.

— Сам ты такое слово, — сказал Абель. — Садитесь, пожалуйста, в кресло.

Седрик опустился на колени и протянул для рукопожатия здоровенную мозолистую лапу. Из одежды на нем были шорты, сапоги и бластер. А еще — умопомрачительный загар и клочкастая рыжая щетина. Морда героя выглядела на удивление угрюмо, зато нос его почти вернулся к нормальным размерам и форме. Да и костесращивалки на правой руке не наблюдалось — хватит, значит; хорошенького — понемножку.

Абель видел иногда Седрика, но все издали, случая поговорить как-то не представлялось.

— Ну и как относится к тебе мир? — вопросил он. — Я хотел сказать — этот мир.

— Прекрасно.

Абель предпочел бы услышать побольше энтузиазма в голосе.

— А как принцесса, в порядке?

— Да! Да, у нее все прекрасно.

По лицу Седрика расплылась очень глупая улыбка. Вот и Эмили тоже — смотрит на меня, а у самой такая же улыбочка, да и я, вероятно, в аналогичные моменты выгляжу аналогичным образом. Или Элия при разговоре о Седрике. А как улыбалась Ад ель Джилл, когда где-нибудь рядом появлялся Барнуэлл К. Багшо? Странные они все-таки существа, эти люди.

— Все, говоришь, прекрасно? И никто в тебя больше не стреляет?

Седрик чуть надулся и помотал головой. На правой его щеке все еще пламенел ожог — бандитский лазерный пучок чуть не уложил народного героя прямо на второй день заселения. Подлого террориста так и не отловили, однако не было сомнений, что стрелял кто-то из изоляционистов. Не возникало сомнений и в том, что жалкое покушение стало бы вполне доброкачественным убийством, не сшиби Элия Седрика с ног примерно за миллисекунду до выстрела.

Мрачное молчание явно нуждалось в разрядке.

— Ты бы не хотел выпить пива? — любезно предложил Абель.

— Да, пожалуйста!

— Вот и я бы хотел, — печально вздохнул Абель. Седрик окинул его неприязненным взглядом, а затем устроился поудобнее, скрестил свои метровые ходули.

— Ну и что ты намерен с ними делать? С изоляционистами.

— Загоним на Дьявольский остров, пущай себе изолируются. Собственно говоря, большую часть этой шпаны мы уже перевезли, только наврали им, что остров — Райский.

— А как в действительности?

Ну вот, наконец-то хоть раз этот гад улыбнулся.

— Да нет, — отмахнулся Абель, — “дьявольский” — это так, для хохмы, а вообще-то там все в порядке: вода, трава, деревья — не хуже и не лучше, чем здесь. Чуть побольше Ирландии, так что мы избавим себя от их бандитского общества лет на сто, а может, и на триста. — Он долго, взахлеб, зевнул. — И мы обещали господам изоляционистам привезти их семьи, подкинуть чего из жратвы и вещичек, хотя они того совсем не заслуживают.

— Пожалуй.

Абель хмуро всмотрелся в Седрика:

— Да не угрызайся ты, не мучай себя, ни в чем ты не виноват. Ты сработал просто великолепно. Я вот лично жалею об одном — что ты не перестрелял их побольше.

Видя, что Седрик все так же мрачно смотрит в землю, он добавил:

— Мы потеряли гораздо больше парней, чем они. То, что сделал ты, — еще очень малое им наказание. В Кейнсвилле тебя возвели в ранг национального героя. Может, и памятник поставят.

— А как там Барни?

— С ним все о'кей. Малость подлечат, и будет как новенький.

Вранье, честно говоря, но мальчонка, слава Богу, этого не заметил.

И тут окаймленные недельной щетиной губы разъехались в широкой ухмылке:

— Да, здорово это я их сделал, этих изоляционистов. Представляю себе, какие были у них морды, когда они врубились, что я открыл окно и домой им уже не вернуться!

Только ведь не Седрик открыл окно, а Абель, на пару с Лайлом Фишем. С другой стороны, разве удалось бы им загнать всех синезадых агрессоров в один купол, не выруби Седрик вожаков, после чего сам он превратился в ищущую убежища лису, а изоляционисты — в озверевшую свору гончих? Фиш великолепно — профессионал, он и есть профессионал — воспользовался неожиданным поворотом событий. С помощью кодов самого высокого уровня он увел в сторону тележки, в которых находились Матушка Хаббард и Чен, остальных же пустил в погоню за Седриком. Только зачем тому знать все это? Пускай себе считает, что Система ему повиновалась.