В Хангай за огненным камнем - Липовский Юрий Олегович. Страница 28

Дашвандан не исключение из лихого племени монгольских шоферов. И он доказал это еще раз, как только мы покинули стоянку и помчались с ветерком по ровному, как асфальт, участку долины. Вот и цель нашего маршрута: мы напротив устья Шаварын-гола. Он в 50 м от нас, на противоположном берегу Чулутын-гола, куда нам предстояло переправиться.

Переправа не вызывала у меня опасений, ибо мы уже несколько раз форсировали Чулутын-гол вброд. Поэтому я спокойно отнесся к тому, что Дашвадан сходу направил машину в воду. Вначале все было нормально: ГАЗ-66 уверенно продвигался по твердому грунту, но на середине реки передок машины вдруг угрожающе накренился, а затем провалился но фары в воду. Мотор в последний раз надрывно взревел и захлебнулся. Все наши попытки вытащить машину своими силами были тщетны: передние колеса еще больше зарывались в глинистый грунт. Да, положение, в котором мы очутились, казалось ужасным и ужасным по собственной вине. Я ожидал справедливых упреков в свой адрес и Дашвандана, но не услышал их. «Поспешили», — только и сказал Тумур, когда мы, провозившись свыше двух часов у беспомощной теперь машины, мокрые и усталые, присели на галечную отмель.

Обсудив создавшееся положение, решили идти к ближайшему аилу, [47] находившемуся в 5 км отсюда. Туда иногда заезжают машины, идущие из Цэцэрлэга в Тариат. Возможно, какая-нибудь и появится там на наше счастье. Главное, как говорит Тумур, не спешить и не торопить своим нетерпением события. И даже добравшись за помощью до ближайшего аила и войдя в первую попавшуюся юрту, не говори о цели своего визита. Сначала попей чаю и отведай нехитрую пищу аратов. Затем покури или понюхай монгольского табаку, справься о здоровье хозяев, узнай, как прошла у них весновка и какой был нагул у скота. Расскажи обо всем, что ты слышал или читал, и рассказанные тобой новости скоро обойдут все юрты и всю округу. Такова степная традиция! Конечно, теперь араты читают газеты и познают мир, слушая радиоприемники и транзисторы, но ничто им не может заменить живого общения с людьми. К тому же орос мэрэгжилтэн [48] — редкий и почетный гость в степи, и его хочется расспросить о многом. Есть ли юрты в Советском Союзе и чем они отличаются от монгольских? Какое небо над Ленинградом и правда ли, что река Нева так же грешит наводнениями, как Тола? Верно ли, что монгольские кони прошли по всем фронтам минувшей войны и пили победной весной воду из Рейна? Вот так, неторопливо беседуя с аратами, незаметно обмолвись о своей беде. И твоя тревога будет услышана и понята, потому что люди, где бы они ни были, должны понимать и выручать друг друга. Если они настоящие люди! И вот без лишних слов молодой арат оседлал коня и, несмотря на сгущавшиеся сумерки, поскакал к большой дороге, чтобы «заарканить» там «железного коня».

Нам повезло: утром подъехала машина, новенький ЗИЛ-130, взявшая на себя функции скорой технической помощи. После короткого чаепития (на дорожку!) мы выехали на ЗИЛе к месту нашей аварии. Прибывший к нам на выручку шофер оказался веселым и общительным парнем, неплохо говорившим по-русски. По дороге он охотно рассказывал о своей работе и несколько сдержанно о себе.

У него обычная биография нового поколения монгольской молодежи. Сын хангайского арата, он с детства пас скот, а затем служил в армии, где и приобщился к технике, которая определила его дальнейший путь. После окончания училища механизаторов работал на стройках Дархана бок о бок с советскими специалистами, строя город интернациональной дружбы. Теперь езда стала его главной профессией, делом всей жизни. Он мчит на своей машине в любое время суток и в любую погоду, мерзнет суровой зимой, преодолевая снежные заносы, а летом парится в раскаленной кабине, когда температура достигает 40 °C. Это стало уже привычным, а главная забота — добраться и доставить по назначению грузы, которые так ждут в далеких сомонах.

— Не надоели ли постоянные разъезды? — спрашиваю я его.

— Нет, — отвечает он с подкупающей искренностью. Когда любишь свое дело, оно разве надоест? А езда у нас в крови! Вы, геологи, тоже мотаетесь, как и мы. И хотя дело у нас разное, а дорога свела одна.

На вопрос, что такое счастье, он задумывается и еще крепче сжимает баранку, словно в ней и заключено оно.

— Митикуй (Не знаю), — смеется он. — Еду в рейс — радуюсь дороге и встрече с людьми. А когда дело сделано, радуюсь возвращению домой. Может, в этом и есть мое счастье.

Когда мы подъехали к Чулуту, он ловко вытащил тросом нашу затонувшую машину и помог Дашвандану завести ее. Вот и все, теперь наши дороги снова расходятся. Что можно сказать друг другу на прощанье?

— Сайн явараай! (Счастливого пути!).

К работе приступили сразу же по прибытии на Шаварын-гол. Дабы больше не рисковать машиной, оставили ее на стоянке, а сами, перейдя Чулут вброд, вышли к ее притоку Шаварын-голу. От устья притока пошли вдоль его открытого и пологого берега, усеянного разноцветной галькой. Вода в реке была мутная, с буроватым оттенком, вполне оправдывающим ее название. Судя по заметному содержанию глинистого компонента в аллювии, где-то на своем пути река размывала глинистые отложения. Возможно, что этим где-то и является таинственное урочище Шаварын-царам, связанное с рекой единым названием.

Первую пробу взяли на песчано-галечной косе, в 200 м выше устья. Она вся была переполнена темноцветными минералами — пироксенами и ильменитом, среди которых пестрел яркой и сочной зеленью хризолит. Неужели удача? Поочередно работая лотком, «ползли» вдоль реки, жадно вглядываясь в каждый промытый шлих и находя в нем подтверждения еще и еще. Хризолит присутствовал во всех пробах. Он был прозрачный, как стеклышко, и крупный, гораздо больше найденного нами в некке на Чулутын-голе. Хорошо окатанная и гладкая, как у леденца, поверхность зерен хризолита указывала на длительность его переноса рекой и удаленность источника сноса.

На следующий день мы работали уже всей командой. Даже невозмутимому Дашвандану передался наш азарт, и он начал помогать Намсараю мыть шлихи. Наряду с опробованием русловых отложений Шаварын-гола решили обследовать водораздельные части долины. Вооружась геологическими молотками, с накинутыми на плечи рюкзаками отправились в маршрут: я — по левому борту долины, Тумур — по правому.

Поднявшись по крутому склону, покрытому крупноглыбовым делювием, я вышел на скальные выходы вроде бы уже знакомых девонских конгломератов, только здесь они были не похожи на себя! Какими-то гигантскими тектоническими силами эти породы были поставлены круто, почти вертикально, смяты и раздроблены. Помимо колоссальных деформаций обнажившиеся породы претерпели и значительные вещественные изменения. Последние выражались в значительном окварцевании и присутствии по трещинам корочек кальцита и фисташково-зеленого эпидота.

Переходя от одного обнажения к другому и записывая по ходу в полевой дневник свои наблюдения, я всюду встречал то же самое: интенсивно деформированные и гидротермально измененные породы протягивались в субширотном направлении по всему левому борту долины, совпадая с дешифрированным на аэроснимке разломом.

Полоса измененных пород имела в ширину не менее 3 км и переходила на правый берег реки. Перебравшись вскоре туда, я нашел Тумура радостно возбужденным, подобно охотнику, напавшему на след выслеживаемого зверя. Да, сбывались наши предположения: наличие Шаварын-гольского глубинного разлома становилось явью. Мы не обманулись в своих надеждах и потом, когда эта контролирующая структура стала путеводной дорогой к месторождению.

Солнце, казалось, замерло в зените, не было спасенья от его прямых беспощадных лучей. Невзирая на это, мы продолжали какое-то время идти, прослеживая зону разлома.

Спустившись, наконец, в долину, мы с успоением припали к мутной и тепловатой воде. Окончательно придя в себя, начали осматривать речные отложения, пытаясь найти в них подтверждение нашим догадкам. И к нашей радости нашли среди речных отложений полуокатанные обломки смоляно-черных пород. Ими оказались эруптивные брекчии, уже знакомые нам по Чулутскому некку и содержащие глубинные включения оливиновых бомб.