Грешные записки - Дуров Лев Константинович. Страница 41
– Помоги парню. Одному ему не справиться.
Понятное дело: огромные кофры с аппаратурой, пленки – там и вдвоем-то намаешься.
– Приедете в Вологду, – успокаивает Шукшин, – там вас встретят, помогут сесть на самолет. Прилетите в Москву, вас там тоже встретят и отвезут со всем хозяйством на «Мосфильм».
Приехали в Вологду – никто нас не встретил. Взяли мы машину, загрузили с этим парнем и поехали в аэропорт. Приезжаем и узнаем, что такого рейса, который нам назвали, вообще нет и в помине. Мы назад, на вокзал. Приехали. Оказалось, что билетов нет, и в Москву уехать никак невозможно.
Выгрузили мы эту груду коробок и ящиков на привокзальной площади и стали по очереди охранять ее – цена этой аппаратуры была фантастической. А пленки? Это же весь материал, отснятый в экспедиции! И пошел я к начальнику вокзала.
– Никак не можем уехать, – говорю.
– Никто не может уехать, – отвечает. – Вы видите, у меня здесь, как во время войны.
– Понимаете, – продолжаю, – у нас дорогостоящая аппаратура.
– У всех аппаратура.
– Да это картина «Калина красная»! Шукшин снимает!
Он сразу замер.
– Кто? – переспрашивает.
– Шукшин, – говорю. – С Белозерска привезли.
– Шукшин? Новую картину? Какую?
Я ему вкратце рассказал сюжет фильма, и начальник загорелся.
– Ребята, да вы что! Первым же поездом! Сейчас телегу притащим!
Притащили огромную телегу для багажа, мы в нее все сложили и подкатили к тому месту, где, как сказал начальник, остановится наш вагон. Наконец сели. Приезжаем в Москву, и здесь нас никто не встречает. Погрузили свой багаж в такси и привезли ко мне домой. Я тут же позвонил на «Мосфильм» и сказал, что вся аппаратура и пленка «Калины красной» у меня дома.
Все это забрали у меня только через неделю.
Очень многие хотели, чтобы не было этой картины. Картины под названием «Калина красная»…
Вот сколько веселых и грустных историй напомнил мне обычный русский самовар, который подарил мне Толя Заболоцкий.
А это уже опять из мира спорта: две хоккейные шайбы. На одной написано: «Владислав Третьяк. На память». А на другой – эмблема чемпионата мира, который состоялся в Западной Германии.
Я поехал туда в составе группы поддержки. Нас было в этой группе три человека: певец Иосиф Кобзон, пародист Саша Иванов и я. Мы выехали по туристическим путевкам за символическую плату.
Но перед тем как выехать, в Москве появился мой друг Фима Нухимзон. Он когда-то руководил симферопольским Клубом веселых и находчивых. Остроумнейший человек. Он вручил мне набор красивых нагрудных значков и сказал:
– Будешь вручать эти значки лучшему игроку после каждого матча.
Я стал рассматривать эти значки и пришел в ужас. На одних было написано: «Ребята, канадцам – конец!» Только слово «конец» заменили другим, более емким русским словом. На других: «Ребята, чехам – мгм!», «Ребята, американцам – мгм!», «Ребята, немцам – мгм!» Только на одном была приличная надпись: «Ребята, отыграем клёво, и рядом с вами Дуров Лёва!»
Показал я эти сувениры друзьям, и они в один голос стали меня отговаривать:
– Ни в коем случае не вези ты эти подарки! Тебя на таможне сразу завернут.
Но все обошлось, и я благополучно пересек с этим товаром государственную границу. А потом действительно после каждого матча вручал лучшему игроку значок. Ох, и похохотали же наши ребята!
А я сам ходил все время с одним значком. И вот с ним-то и нарвался однажды на одну любительницу сувениров. Она подошла ко мне и с восторгом сказала на ломаном русском:
– Боже мой, Боже мой! Какой изумительный у вас значок! Я из Америки. Любительница сувениров. Продайте мне, пожалуйста, этот замечательный сувенир!
А на нем как раз было написано: «Ребята, американцам – мгм!»
Я покраснел и говорю:
– Знаете, я не могу его продать, я должен вручить его Третьяку.
– Тем более!
– А во-вторых, – говорю, – я вам ни за что бы не продал, а просто подарил. Но не могу же оставить Вячеслава Третьяка без этого значка.
А она не отступает и умоляет:
– Ну я прошу вас. Взамен я куплю вам все сувениры, которые продаются на стадионе.
А там чего только не продавали: каски, рубахи со всеми номерами, клюшки, шайбы – все, что угодно.
– Нет, – говорю, – ни за что!
Она очень расстроилась и наконец-то отвязалась от меня. А я был рад, что не уступил ее мольбам, потому что после матча торжественно вручил значок Третьяку, который, как всегда, блистательно отстоял эту игру.
Вообще говоря, Владислав пользовался на чемпионате огромной популярностью. Сидим мы как-то с ним возле стадиона на лавочке, и вижу – появляются две молодые женщины, очень красивые высокие блондинки. На их красных майках написано: «СССР». А когда одна из них повернулась, чтобы что-то сказать подруге, я увидел надпись и на спине: «Третьяк».
– Смотри, – говорю, – Владислав, в твоих майках ходят.
А он:
– О-о! Мои курочки. Сейчас они подойдут, возьмут автограф и уйдут. Эти девушки из Швеции. Они ездят за мной по всему миру. Никаких претензий у них ко мне нет. Просто вот такие поклонницы: приезжают во все страны, где я играю, берут автограф именно в этой стране и уезжают. Из-за меня им пришлось выучить русский язык.
И действительно, они подошли, и одна из них с очень сильным акцентом сказала:
– О, Слава, здравствуйте! Как вы замечательно играли! И мы так рады видеть вас здесь. Распишитесь, пожалуйста.
Они дали ему его же фотографии, и он расписался. Девушки одарили его ослепительными улыбками и ушли.
И еще мне запомнился один случай на этом чемпионате. Вообще посторонним не полагается заходить в так называемый бункер. Но поскольку и Тихонов, и Юрзинов хорошо ко мне относились, они разрешали мне посещать эту святая святых. Но я этим правом не злоупотреблял.
Первый период с чехами наши выиграли со счетом 2:0. И вот сидят ребята, отдыхают: Крутов, Ларионов, Фетисов – ну, все наши звезды. Вдруг входит Тихонов и начинает их распекать:
– Вы что, думаете, что выиграли первый период? Да вы его проиграли! Я смотреть на вас не могу! Что это за игра?
Я слушаю и ничего не понимаю: ведь они же блистательно играли!
Он их распекает, а они сидят и головки свесили, как дети в детском саду, которых воспитательница распекает за то, что они кубики разбросали. На это странно было смотреть. Долго он их распекал. А потом они встали и молча пошли на поле. Несмотря на то, что чехи были самыми тяжелыми противниками и играли жестко и коварно, наши закончили игру просто блистательно.
А после матча я опять зашел в бункер. Вижу, Фетисова колют новокаиновой блокадой, потому что у него весь бок синий. У многих кровоподтеки, ссадины… Тяжело досталась нашим победа.
Однажды я наблюдал сцену, которая меня как актера просто поразила. Иду я вдоль борта на стадионе и смотрю, как разминается наша команда. А Владислав в воротах делает шпагаты, мечется от штанги к штанге. Прохожу мимо и кричу:
– Слава, здравствуй!
Он даже головы не повернул в мою сторону. Я еще громче:
– Слава, здравствуй!
Никакой реакции. Кричу еще громче и думаю: ведь не может же он меня не слышать? И снова – ноль внимания. А после тренировки я его спрашиваю:
– Слава, ты что, не слышал, как я тебе кричал?
– Да слышал! Но нам нельзя отвлекаться. Когда я выхожу на лед, я уже в игре, весь собран, уже ловлю, несмотря на то, что никто еще на меня не бежит. Я даже жену прошу всегда сесть так на трибуне, чтобы она, не дай Бог, не попалась мне на глаза. Это меня сильно выбивает из игры.
Мне это очень понравилось. Мы, артисты, часто треплемся до самого выхода на сцену. Думаю, что пример Третьяка пошел бы нам только на пользу.
Как-то к нашей группе подошли местные ребята, немцы, и поинтересовались, что это мы там кричим: «Шайбу, шайбу! Мо-лод-цы!» Мы им, как могли, объяснили, и им это понравилось. А потом они стали болеть за нашу команду. Правда, в определенных ситуациях они начинали вести себя агрессивно. Мы ведь, как и полагается, всегда ходили с нашим советским флагом. И он их, видимо, очень раздражал. И вот стоят они как-то толпой, а мы проходим мимо. Они начинают что-то кричать, улюлюкать и показывать большим пальцем вниз. Я вышел вперед и сказал им на чистом русском языке: