Ой, зибралыся орлы... - Серба Андрей Иванович. Страница 22

Не прекращая стрельбы, бывшая галера капитан-паши и чайка сотника поплыли к остаткам турецкой флотилии. Туда же устремились другие чайки, а также трофейные корабли с запорожскими экипажами на борту. Турки вначале отвечали огнем на огонь. Однако видя, что казаки приближаются и готовятся к абордажу, покинули суда и скрылись в прибрежном кустарнике. Но едва запорожцы принялись хозяйничать на новых трофейных судах, с суши затрещали мушкетные и пистолетные выстрелы, на причалившие к берегу чайки и канчебасы помчалась турецкая конница, двинулись в атаку янычары и матросы, спасшиеся с судов разгромленной флотилии.

— Не жалей пороха, хлопцы! — раздалась команда Получуба, и он лично встал к трофейному фальконету.

Нескольких залпов оказалось достаточно, чтобы турки отхлынули назад, в темноту, густо покрыв береговой откос и песчаную косу перед судами трупами. Повторная атака была отбита всего тремя залпами, но радоваться было рано — издалека, из степи, донесся нарастающий стук копыт, воинственные крики и протяжное «Алла-а-а!» Белич поспешил к Получубу.

— Господин сотник, к неприятелю подходит подкрепление из Мачина.

Получуба известие нисколько не взволновало.

— Значит, услыхали пальбу на реке або турки в крепость гонца успели отправить.

— Что вы намерены предпринять?

— Отбить турок и заняться добычей.

— Что значит «заняться»? — не понял Белич. — Все уцелевшие суда флотилии в наших руках, мы вольны поступить с ними, как заблагорассудится.

Завладение трофеями и продолжение ненужного нам боя — суть совершенно разные вещи.

— Нет, пан майор, не разные, — возразил Получуб. — Говоришь, мы вольны распоряжаться добычей? Вольны, да не всей. Смотри, — и он указал на турецкие суда, брошенные экипажами у берега. — Одиннадцать шлюпок и лодок с грузами, а увести с собой можно лишь три. Остальные пошматованы ядрами так, что затонут в пути. А поклажа в них знатная: провиант и столь потребный для нашей флотилии припас — парусина, весла, якоря. Оставлять их туркам?

— Зачем? Сжечь!

— С лодками так и поступим, а с поклажей… С места не тронусь, покуда не перегружу все добро на чайки да канчебасы. Потом, разве добыча только на судах? А это? — Получуб вытянул руку в направлении берега. — Погляди, сколько там побитых турок, и при каждом оружие, порох, пули, справная одежда. Господь не простит, ежели мы такое добро на нужды христиан не обратим.

— Вы собираетесь высаживаться на берег? — поразился Белич. — Неприятеля втрое больше и к нему с минуты на минуту прибудет помощь. Это безумие!

— На все воля Божия, — перекрестился сотник. — Не для того мы сию сшибку затеяли, чтоб вернуться драными и голодными… А тебя, пан майор, я не держу. Флотилия разгромлена? Разгромлена. Сообщение по Дунаю к Мачину нарушено? Нарушено. Свое дело ты сделал? Сделал наилучшим образом. Бери с чистой совестью любую лодку, отбитую у неприятелей, и… сообщай поскорее начальству о победе. А я еще маленько тут задержусь… так сказать, передохну с казаченьками после тяжкого боя.

Этому вчерашнему мужику не откажешь в умении удачно иронизировать: «…Бери с чистой совестью любую лодку, отбитую у неприятелей, и… сообщай поскорее начальству о победе». Другими словами, если трусишь — убирайся отсюда побыстрее и подальше под благовидным предлогом. Нет уж! Он, Белич, отвечает за отряд наравне с тобой, сотник, и останется с ним до конца похода: вместе начинали его, вместе и закончим.

Потом, нет худа без добра. Нам с тобой, возможно, предстоит участвовать еще не в одном сражении, поэтому желательно повидать тебя в разных переделках… господин сотник. Напасть на врага внезапно из засады — одно, а сразиться с ним в открытом поле на равных — иное. Да, именно на равных, ибо если турок много больше числом, то запорожцы превосходят их в огневой мощи. А раз так, ему, секунд-майору Беличу, никак нельзя быть в предстоящем сражении посторонним наблюдателем: дров наломает Получуб, а отвечать придется обоим.

— О победе доложим вместе, господин сотник. Как вы собираетесь отстоять добычу? Я имею в виду ту, что лежит на берегу и, по сути дела, покуда ничья.

— Подожду, пока турки навалятся на меня всей силой, остужу их пыл хорошенько картечью и прогоню за гору Буджак.. Коли не желают сидеть смирно на берегу, пускай убираются в степь.

— Вы недооцениваете врага, — назидательным тоном сказал Белич. — Желая взять реванш за поражение на реке, он будет действовать весьма решительно.

— Ошибаетесь, пан майор. Я двадцать лет хожу на нехристей и изучил их породу и повадки дальше некуда… Коли басурманин чувствует свою победу и надеется на богатую поживу, он смел как голодный волк, а ежели считает, что зазря рискует шкурой, ведет себя как шакал. С какой стати турок сейчас полезет под пули? Разве не понимает, что флотилия полностью в наших руках и ее у нас не отбить: в любой момент можем уплыть, спровадив прежде суда на дно або пустив их дымом по ветру. Да и отобьет, что от этого проку простому янычару: добро то на флотилии войсковое, возвратится казне, а не пополнит его карман. Так нужно ли из-за казенного добра подставлять под пули або сабли свою единственную шкуру? Все это турок понимает… К тому же победа от него никуда не денется: рано или поздно мы все равно покинем это место, значит, басурманы нас отсюда прогнали. Вот и выходит, что туркам совсем ни к чему воевать всерьез. Они хоть и басурмане, а себе на уме.

«А ты занятная штучка… господин Получуб. Оказывается, тебе дано не только махать саблей да палить из пушки, но и философствовать. Ну и ну! Век живи — век учись!» — подвел итог длинной речи сотника секунд-майор.

— Как понимаю, отряду предстоит разделиться: часть останется на суднах при артиллерии, часть высадится на сушу. Я намерен принять команду над десантом, — тоном, не терпящим возражений, заявил Белич.

— Ради Бога, пан майор. Только возьмите с собой моего есаула — глядишь, сгодится при случае…

Турецкая конница, прискакавшая от Мачина, ударила по запорожцам с флангов, в центре вновь пошли в атаку янычары и остатки экипажей судов.

— Не меньше двух сотен подмоги, — проговорил стоявший рядом с секунд-майором есаул. — Ничего, как прискакали, так и ускачут.

Он нагнулся к убитому янычару, чьи ноги торчали из-под скамьи, вытащил у него из-за пояса пару пистолетов. Внимательно осмотрел их, щелкнул курками, протянул Беличу.

— Возьми, пан майор. Бой будет жарким, не помешают.

Белич взял пистолеты, а есаул быстро пошел вдоль борта, за которым с мушкетами наготове застыли запорожцы.

— Смотри на меня, а не на турка, братчики! Махну саблей — все разом на берег.

Вот турецкая конница от реки всего в сотне шагов, миг — и она будет на песчаной отмели, откуда рукой подать до судов. Чего молчат пушки? Передние всадники с ятаганами и арканами в руках вынеслись на отмель, и тогда дружно ударили пушки с чаек и трофейных судов. Вражеские наездники были готовы к такой встрече и, защищая себя от картечи, вздыбили лошадей. Крики, ржание, топот! Второй залп — и перед судами вырос вал из конских трупов, а оставшиеся в седлах турки разворачивали скакунов назад.

— Слава! — И есаул с саблей наголо перемахнул через борт, бросился в погоню за турками.

— Слава! — подхватили клич запорожцы и без промедления последовали за ним.

Очутившись на берегу, Белич догнал есаула.

— Строй казаков! Покуда турки не опомнились, надобно закрепить успех.

— Все готово, пан майор!

Действительно, запорожцы без каких-либо команд уже приняли боевой порядок: впереди — полусотня стрелков с мушкетами в руках, за спиной каждого — два казака с парой ружей на каждом плече. Вот оно, излюбленное сечевиками построение, при котором они готовы сразиться с любым числом турок и татар, полагаясь на свое превосходство в «огненном бое». И все-таки наступать с полутора сотнями человек на тысячу рискованно! Тем более что о тактике запорожцев он знает лишь понаслышке, однако ни разу не сталкивался с ней на деле. Больше смелости, секунд-майор: за всякое дело всегда когда-то принимаешься впервые.