После матча - Филатов Лев Иванович. Страница 7

Если всему этому не мешают в старину установленные правила, значит, о судьбе футбольной игры беспокоиться нет нужды. Силы, таившиеся в здоровом организме и обнаруженные, открытые, втянутые в дело, надежнее любых искусственных погонялок.

Так вот – атака и оборона. Когда-то они рассматривались порознь, разделение труда на поле выглядело прочным. От этого футбол ушел, хотя по-прежнему существуют и защитники и нападающие. Те и другие теперь, кроме прямого служебного долга, предопределенного штатным названием и номером на спине, без натуги, не считая это подвигом, а по зову разума и сердца, равноправно участвуют во всех приливах и отливах игры, нисколько не смущаясь расстоянием и различием требующихся приемов. Нас давно уже не удивляет защитник, прорывающийся к чужим воротам, и форвард, отнимающий мяч на последнем рубеже у форварда противника.

И все же противостояние атаки и обороны, какими бы силами та и другая ни располагали, обречено выглядеть столкновением созидания и разрушения. Отдаю себе полный отчет в том, как ценен и дорог защитник-разгадчик, с безошибочным чутьем опасности, всякий раз оказывающийся там, где тонко, человек хладнокровный, стойкий, аккуратный, искусный в поединке. Без него немыслимы ни классная команда, ни классная игра. И нет сомнений, что энергию свою он в матче расходует сполна, и в победе доля его не меньшая, чем у других. Только энергия тратится иная и иначе. Защитник решает задачи ясные, очевидные, необходимые, его может выручить, если он пошлет мяч куда угодно, хоть на верхний ярус трибун, лишь бы спасти положение. Ему кстати рост и сила.

Защитники классных команд в ходе матча сводят на нет почти все, а то и все атаки противника, их не покидает ощущение удачи, исполненного долга, чистой работы, своего превосходства. Как-то тренер Маслов, работая в киевском «Динамо», сказал мне: «Да если бы все дело было только в обороне, к нам в ворота муха бы не залетела». И этому можно поверить. Если же мяч разок обманет защитников и ляжет в сетку, они, смолчав, имеют право угрюмо подумать о своих форвардах: «А вы-то что же?» – и тем утешиться.

Нападающие – люди подозреваемые, преследуемые, они совершают одну за другой попытки вырваться на свободу, но их ловят и водворяют на место. Им редко что удается. А иной раз и ровным счетом ничего. Их оптимизм, без которого футбол немыслим, испытывается бесконечными разрывами комбинаций, бесконечным терпением и насмешливым гулом, когда трибунам становится невмоготу мириться с тщетностью усилий и промахами. И пока нет гола, они кругом виноватые, они в проигрыше, ничто их не выручит.

Цель нападающего ограничена прямоугольником ворот. К ним надо отыскать и проложить пути, в них надо попасть мячом. Либо одному, на свой" страх и риск, либо вычертив затейливый, плутоватый росчерк заодно с товарищами. Их удачи, голы – большая редкость, каждый – свершение, и чтобы сбылись чаяния, надо изощряться, обманывать, придумывать, подмечать, не говоря уж о том, что нельзя ведать страха и опасения перед встречей, которая ожидает рискующего смельчака. Тут другие расходы – форвард на иждивении не только у быстрых крепких ног, а и у рассудка, интуиции, ритма, внутреннего хронометра, он весь на нервах, этот выдумщик, проныра, трюкач. Он всегда в меньшинстве, а то и в одиночестве, одна из нерушимых заповедей игры – иметь в обороне численное превосходство, ее соблюдают святее всех других. Она, эта заповедь, не просто практична, а сверхпрактична, ибо благодаря ей средненькая команда способна иной раз свести на нет хваленую одаренность противника и разжиться желанным очком, не убегая далеко от своих штанг.

Еще на заре футбола, в начале века, английские авторы утверждали, что защитниками могут стать все достаточно физически развитые люди, тогда как за форвардами они числили особые способности, и, что примечательно, среди них называли – изящество. С тех пор ничего не изменилось, да и не могло измениться, разрушение и созидание, будь это в футболе или где-либо еще, требуют от людей разного рода усилий.

Нам доставляет удовольствие видеть четкую работу защитников, ставящих крест на поползновениях атакующей стороны. Но после матча мы эту работу вспомним одной фразой: «Надежно сыграли в защите». И ничего не добавим, подробности улетучились из памяти, да и запоминать их не принято. Иное дело удача форварда. Она воспринимается душой, отпечатывается в ней и хранится. Нет в живых Григория Федотова, Всеволода Боброва, Александра Пономарева, Сергея Соловьева, Сергея Сальникова, Автандила Гогоберидзе, а болельщики до сих пор рассказывают о них настолько эмоционально и живописно, с такими тонкими подробностями, что диву даешься. Искусство форварда переживает его самого, и ничего нет в этом мудреного, на то оно и искусство. Можно назвать его скромнее – мастерством, мастерством высшего порядка. Выбор слов, несомненно, важен ради чувства меры. С другой стороны, ведь и мастером не решишься назвать каждого, кому присвоено звание мастера спорта, кто состоит в команде мастеров. А тех, кто игрою своею заставляет нас, хотим мы того или нет, прибегать к слову «искусство», не боясь его, не чувствуя неловкости, в сущности, единицы. Это те, кто расширили наши представления об игре, внесли в нее небывалые пассажи, заставляли замирать наши сердца, ибо то, что они умели делать, было умно и красиво. Они, каждый по-своему, поведением, манерами, жестами давали нам понять, каким должен быть человек на поле, чтобы футбол в его исполнении выглядел вдохновенным, радовал и зажигал аудиторию. Чаще всего об искусстве мы заговариваем, подразумевая форвардов.

…Матч так и закончился 1:0, хотя шотландцы до конца, как лбом об стенку, бились о штанги поляков. И мы едем дальше в своем «шевроле». Нам еще надо поспеть к другому четвертьфиналу, Аргентина – Голландия. Его мы будем смотреть вечером, дома у Горанского. Вот как складывается рабочий день – два матча по телевидению, а между ними дороги Мексики.

Горанский вдруг спрашивает:

– А как бы вы написали о победе поляков? Логики-то никакой.

Раз он выразил готовность к разговору, значит, дорога спокойна.

– Вы, по-моему, задали этот вопрос, потому что вчера ночью очень часто слышали слово «логика» от Лобановского.

– Пожалуй,- улыбнулся Горанский.

– Странно, мы в футболе только и ищем логику, а самое большое удовольствие испытываем, когда она нарушена. Лобановский высмеял бы меня за этот парадокс. И был бы прав. И у шотландцев наверняка подметил бы уйму просчетов. Только это ничего не изменит: если футбол, не дай бог, станет логичным, им перестанут интересоваться.

– Поэтому вы никогда с Лобановским и не договоритесь.

– Я не уверен, что это обязательно. Тренеры – хозяева команд. А у футбола хозяев нет.

А вы не преувеличиваете сложность футбола? Нечаянный, глупый гол все вдруг перевернет, а объяснекия – одно мудренее другого… О, извините! Тут ремонтные работы…

Я понял, что мой ответ откладывается.

Расхожее выражение: «Футбол прост». А какой разный смысл, какие разные интонации можно в него вложить!

Чаще всего, настаивая на простоте футбола, сводят его к элементарному, что в нем есть: мускульной тяжкой работе, повторяющимся движениям и приемам, к наперед известным, напрашивающимся передачам мяча, к вымучиванию любой ценой хоть какого-нибудь голишка, чтобы сразу после этого заняться артельным «отмахиванием», сберегая свои ворота. Команды тщатся не переиграть одна другую, а перебегать, перетолкать, перебороть. В ход идут грубые приемы, элементарность игры развязывает и примитивность поведения. Тренер Виктор Маслов такой футбол называл «пихательным».

Да, он прост, этот футбол, проще некуда. Люди расходятся со стадиона угрюмые, с тяжелым осадком. Впрочем, зачем приукрашивать болельщицкую аудиторию? Достаточно людей, кого подобное зрелище устраивает и горячит. Они говорят не победили, а «вмазали», не сыграли, а «отпахали», не ударил по мячу, а «приложился», не сгрубил, а «врезал, чтобы помнили». Элементарный вульгарный футбол потакает дурным инстинктам и тем вернее себя обнаруживает и разоблачает.