Обо всем по порядку. Репортаж о репортаже - Филатов Лев Иванович. Страница 4
По всем предположениям Есенин должен был быть педантом. А он им не был. Цифры имели для него ценность, поскольку с ними можно было колдовать. Коллекционирование футбольных сведений нынче в моде. Чего только не собирают! Один молодой человек мне представился так: «Мой раздел — отчества футболистов. С именами порядок, а в отчествах — пропуски». Большинство собирателей гордятся полнотой своих данных и нисколько не задумываются, могут ли они пригодиться.
Есенин никогда не настаивал на безукоризненности своих гроссбухов. «Тут у меня сомнения. Ничего, навещу Владимира Ивановича Адамышева (есть такой в Москве скромный, всезнающий статистик.— JI. Ф.), у него полный ажур». «Не семнадцать, а восемнадцать? Эка важность, в следующий раз исправим. Зато идея хороша!» Аккуратисты любили подловить его на ошибочке, тешили свое самолюбие. А он не горевал, зная себе цену: по части выдумок равных ему не было. Некоторые его изыскания, это чувствовалось, требовали воображения, нечаянного озарения. Большая удача, что футбольные цифры достались одаренному человеку.
Он не упускал случая в работу внести игру. Заказали ему буклет — «Лучшие советские вратари». Их должно было быть тридцать. Чего проще отобрать: есть списки «33 лучших», есть награжденные призом «Огонька», известно, кто защищал ворота сборной. Так нет, Есенин затеял опрос, подключив тренеров, знаменитостей прошлого, журналистов. И от меня потребовал список. Я продиктовал по телефону и не удержался: «Зачем вам это нужно?»
— Вы не представляете, сколько нюансов! Я же сужу не о вратарях, а о тех, кто мне отвечает. И какие занятные расхождения! Когда-нибудь я об этом напишу...
Свои тетради он вел точно так, как начал мальчишкой. Украшал их флажками клубов, пускал в ход многоцветье фломастеров, цифры выписывал крупно, не жалея места, с нажимом, с загогулинами, на полях ставил одному ему известные условные знаки. Я не раз заставал его за этим занятием: лицо отрешенное, просветленное. У меня духу не хватало вторгнуться, прервать — садился поодаль, ждал, когда окликнет.
Все печатное, имеющее отношение к футболу, он не то чтобы собирал, а схватывал без разбору и уволакивал домой. Я знал, что его небезопасно оставлять одного в редакционной комнате: тут же начнет шарить и на столе, и на подоконнике, и на шкафу, совать в сумку газеты, журналы, фотографии. Когда я его заставал за «реквизицией», он нисколько не смущался. «У вас же пропадет, уборщица выметет, в макулатуру сдадут, а я что-нибудь выужу». И был страшно доволен, унося набитую сумку.
У него на даче, на втором этаже, коридор до потолка был из стеллажей, туго, так что не вытянешь, набитых желтой, пыльной периодикой. Бывало, я топтался возле них, не зная за что взяться. На мои жалобы Константин Сергеевич, посмеиваясь, отвечал: «И не найдете, я все держу в голове. Хотите — покажу издания семнадцатого года? Или дореволюционные? Прелесть как писали о футболе: наивно, но все точь-в-точь как было, без дипломатии, без прикрас. Можно бы одними цитатами, без комментариев, изобразить всю историю футбола. И читалось бы взахлеб...»
Мария Алексеевна Валентей, внучка Мейерхольда, дружившая с Константином Сергеевичем, прочитав очерк в «Юности», позвонила мне и рассказала:
— Знаете, как Костя дорожил своим футбольным архивом? Когда его после ареста Мейерхольда и гибели матери в двадцать четыре часа переселяли из их квартиры в восьмиметровую комнатушку, он ни о чем не заботился кроме своих старых газет, многим пренебрег, а их все до одной вывез...
...Футбол пронизан цифрами и выражает себя ими. Мы ждем не дождемся, когда на табло зажжется единичка. Это даже странно, что дух захватывающее зрелище, в котором мастерство переплетено с драмой, с проявлениями личностей, конечной целью имеет немудреные цифры. Но когда этих цифр много, когда они выстраиваются длинными колонками, оказывается, что они не чердачный хлам. Их можно заставить заговорить, и не только о том, что некогда было, но и с намеком на будущее. Тут и своеобразие турнирных отношений команд между собой, возникшее в незапамятные времена и неведомо почему продолжающее существовать по сей день. И вероятность реванша. И продолжительность беспроигрышных серий, которые обязательно должны прерваться. И делающаяся все более опасной команда, которую пока бьют нещадно. Арифметические манипуляции, быть может, тем более всего и любопытны, что подтверждают наши догадки о человечности футбола, подчеркивают те достоинства и те слабости, которые с помощью специальных материй не истолкуешь.
Однажды Константин Сергеевич заявился в редакцию и, отдуваясь, как после трудной работы, выпалил:
— Свалил гору с плеч. Никак не мог понять, почему мне не симпатичен такой-то (он назвал известного форварда). И ловок, и техничен, и забивает, а веры ему нет. Разложил я все его голы, и, что ж вы думаете, в самых дорогих, неотступных матчах, и в клубе и в сборной, проку от него немного. Теперь ясно...
Уж как нам прожужжали уши, что одиннадцатиметровый удар — «стопроцентная» возможность. Есенин просчитал все пенальти в чемпионатах, с 1936 года, и объявил: «Никаких ста процентов в природе нет, семьдесят восемь, тик в тик».
Я вспомнил это его утверждение, когда в июне 1986 года на чемпионате мира в потрясающем матче Бразилия — Франция не забивали пенальти не кто-нибудь, а, словно нарочно, все звезды — Платини, Зико и Сократес. Знаю, Константин Сергеевич не стал бы торжествовать («я говорил!»), скорее посочувствовал бы знаменитостям. Для него давно был решен вопрос, что двадцать два процента — всегда против, и это знак того, что мгновение может стать роковым и для привыкшего бить наверняка, для завзятого технаря, потому что и у него нервы уязвимы.
Как-то незаметно, исподволь, возник у нас особый книжный раздельчик — футбольные справочники-календари. Их издают по весне в десятках городов, тираж некоторых под миллион. Диву даешься, сколько в этих книжечках всего собрано. Уже проводится всесоюзный конкурс этих маленьких энциклопедий, лучшим присуждают призовые места. Ни одна из книжечек не выходит, да и впредь не выйдет без того, что придумал, смастерил Есенин. Под этими материалами не ставят его подпись, они сделались официальными, общего пользования, без них как без рук.
Назову некоторые. Это ранг-лист сборной СССР, в котором каждый матч получил порядковый номер. Клуб бомбардиров имени Григория Федотова. Списки ста лучших бомбардиров чемпионатов страны; ста игроков, сыгравших наибольшее число матчей; тренеров, чьи команды занимали призовые места. По его инициативе пересчитаны все голы чемпионатов и Кубков СССР, утверждены разного рода рекорды. С его благословения (помню его звонок — «проверил, можно печатать») заведен Клуб вратарей имени Льва Яшина, подготовленный Николаем Жигулиным из Кривого Рога, по профессии строителем, как и Есенин.
Константин Сергеевич не первый и не единственный историограф. Но он навел порядок. И каждый автор, дорожащий достоверностью, получил возможность опираться в своих рассуждениях не на туманные воспоминания, а на точные сведения. И когда будет создана книга под названием «Очерки истории советс кого футбола» (она остро необходима, ибо излечит от доморощенных иллюзий, уберет кривые зеркала, представит все, как оно есть), труды Есенина лягут в ее основу.
Константин Сергеевич подбивал меня вместе сесть за такую книгу. Мы обговаривали ее, когда я навещал его в больнице...
Но почему он искал соавтора, почему не решался писать сам?
И тут пришла очередь рассказа о третьем нашем знакомстве.
Оно завязалось, когда я, как и он, стал свободен от службы, и оба мы сделались «Авторами», равными в отношениях, во времени для работы и для досуга, для встреч и воспоминаний.
Никогда прежде я не работал с такими удобствами. Чуть заминка — берусь за телефон.
— Не скажете, сколько игроков забивали голы во всех чемпионатах, начиная с первого?
— Если примерно, то две с половиной тысячи, а для точного ответа дайте мне четверть часа...