Мои футбольные годы - Старостин Николай Петрович. Страница 13

Вернусь к тому, что еще мне претит. Это персональная опека. Вопрос сложный, о нем судят и так и этак много лет разные авторитеты. Не собираюсь касаться его во всем объеме, во всех разветвлениях. Кажется, я был одним из первых нападающих, кто подвергся «персоналке». Итог был таков: когда мне однажды удалось оторваться от опекуна и выйти один на один с вратарем, мой постоянный преследователь настолько поверил, что обязан меня «съесть», что недолго думая ударил меня сзади по обеим ногам. Я упал и был отвезен в больницу. Было ли утешением, что моего обидчика удалили с поля? В конце концов суть не в моем неловком падении, а в том, что против футбола было совершено преступление. И сколько самых лучших пострадало от грубости, от «персоналки»: Г. Федотов, В. Бобров...

«Персоналка» — цинично-плебейский способ ведения защиты, при котором над игрой совершается грубое насилие. Не верю, чтобы с трибун так уж привлекательно выглядело это туповатое, назойливое преследование на грани не фола, а членовредительства. Утверждают, что встречаются искусные персональщики, которые и мяч отберут, и соперника пальцем не тронут. Допустим, такие есть. Но много ли их? А персональную опеку, хотя она не способствует развитию ни техники, ни соображения, внедряют даже в детских командах. Это тоже проявление оборончества — «сам не играй и другому не позволь». Хочу только оговориться, что я имею в виду не наблюдение за противником в зоне, а преследование по всему полю.

Нередко можно услышать вопрос: «Кого считать истинным мастером футбола? Каким требованиям должен он отвечать?» Вопрос не из числа досужих.

Недаром говорят: «Команда играла так, как ей позволял противник». Своеобразие футбольного мастерства в том, что оно выражается в преодолении. Умеющий переигрывать и есть мастер. Если же игроку «мешают» противники, не дают ему себя показать, то в его мастерстве приходится усомниться.

Не думаю, чтобы футбольное мастерство принципиально отличалось от мастерства в любой другой сфере человеческой деятельности. Если человек предан футболу, умеет ему подчинить все остальное, он обязательно будет совершенствоваться и станет мастером. Пусть даже способностей ему отпущено скуповато, все-таки в лице такого человека мы получим мастера. Ну а когда при таком отношении к футболу есть еще и талант, то вырастает мастер, которого помнят десятилетиями, мастер, повлиявший на развитие игры.

Я упоминал, что не мог в свое время налюбоваться игрой Григория Федотова. Не в том дело, что он забивал имевшие дорогую цену голы, и даже не в том, что, наблюдая за ним, нельзя было не испытывать эстетического удовольствия. Федотов надолго предвосхитил футбол будущего, внес в игру столько нового, сколько не снилось самым прозорливым тренерам.

Еще в довоенное время он с безошибочной разумностью, непринужденно действовал согласно требованиям обстановки, умел сыграть либо индивидуально, либо строго в командных интересах. С ним все партнеры играли хорошо, во всяком случае, лучше, чем в его отсутствие. Он быстро подмечал, кто в чем силен. Если, скажем, у его товарища уверенный удар с правой ноги, можно было не сомневаться, что Федотов откинет ему мяч под эту ногу. Он в пору жестких тактических схем наперекор общепринятому со своего левого фланга уходил и в центр, и направо, как ему подсказывала интуиция.

Думаю, что он первым в нашем футболе начал забивать мячи головой в падении. Стал постоянно пользоваться резаными ударами, когда о «сухом листе» никто и понятия не имел. В знаменитом матче «Спартака» со сборной Басконии на стадионе «Динамо» (6:2) в 1937 году первый гол он забил с линии ворот в дальний угол по траектории тогда немыслимой. У него был оригинальнейший бег, он бежал, не выпрямляясь, а как бы приседая, и, чем более всего обескураживал защитников, неуловимо менял скорость: разгонится, приостановится и снова рванется.

Вероятно, я перечислил не все его достоинства. Но разве и это не характеризовало бы с лучшей стороны и сегодняшнего мастера, хотя с федотовских времен прошло чуть не полвека? Разве и сегодня мы не добиваемся, чтобы футболисты умели чередовать коллективное и индивидуальное начало?!

Хорошо помню, что уже в 1937 году Федотов имел собственное мнение по всем игровым вопросам, учить его было нечему. А был ему тогда 21 год. Он на удивление рано постиг суть игры, оригинально, остро истолковывал тактические моменты. Федотова в ту пору, когда он из Ногинска перебрался в столицу, нельзя было назвать человеком особо развитым и начитанным. Но он был, я бы выразился, хитро-веселым, все ловил с полуслова, быстро схватывал, точь-в-точь как на поле, в игре.

К слову, должен заметить, что дураки в футбол не играют. С годами я привык, наблюдая за действиями того или иного игрока, если я, конечно, с ним знаком как с человеком, видеть в нем не отвлеченную футбольную фигуру, а известную мне личность. Вот я вижу, как пускается в затейливый, озорной, с выкрутасами, маневр наш полузащитник Евгений Кузнецов, ярославский парень, и знаю, что таков он и за пределами поля: выдумщик, с норовом, своевольный. Наблюдая за Ю. Гавриловым, затевающим свои комбинации, я узнавал его прозорливость, предусмотрительность, упорство, все то, что мне о нем известно за годы, проведенные рядом. Меня радует, что существует Клуб бомбардиров имени Федотова и что приз команде, забившей наибольшее число мячей в чемпионате, тоже носит его имя. Конечно, он не один такой в истории советского футбола. Был у нас техник мирового класса ленинградец П. Дементьев. А какой образец форварда создал Э. Стрельцов! У мастера жизнь на футбольной сцене недолгая. Но и она длится не на едином дыхании. Не спешите меня ловить на противоположных примерах, знаю, что исключения встречаются. И все же долгие наблюдения позволяют мне утверждать, что мастер проходит три этапа.

Первый — с 18 до 23 лет, когда голова не всегда поспевает за ногами.

Второй — с 24 до 28 лет, когда голова и ноги работают заодно, лучшая пора.

Третий — с 29 лет и до конца игровой карьеры, когда ногам не всегда удается поспевать за головой.

Во время каждого из этих этапов игрок может быть хорош, полезен для команды, но по-разному. И к этому надо уметь относиться с пониманием.

Чрезвычайно важен первый этап, тут решается, мастером какого калибра станет футболист. В это время он должен обзавестись, я бы сказал, опытом аналогичных ситуаций. Сотни повторений ведут к выработке рефлексов, реакции становятся автоматическими, уверенными. И от того, насколько молодой игрок окажется добросовестным, терпеливым, переимчивым, способным осмысливать неудачи и вносить что-то собственное, новое, зависит его будущее, время расцвета, когда обычно добиваются признания.

Футбол начинается с техники и стоит на ней. У нас к этой стороне мастерства отношение почему-то неровное, непостоянное, о ней то забывают, увлекаясь физическим развитием, тактикой, воспитанием воли, то вдруг вспоминают и бьют в ее славу во все колокола.

Природные способности для того, чтобы сделаться «технарем», существуют. Но весь вопрос в том, как их развивать и упражнять.

Создание школ, где ребят учат футболу,— одно из наших достижений. «Загвоздка в том, чему и как их учат. Наблюдая за выпускниками, с грустью вижу, что они похожи друг на друга, как батоны, выпекаемые на хлебозаводе, черты индивидуальности у них едва различимы. Не случайно надежды на открытие оригинального игрока все чаще связываются с небольшими городами. Не оттого ли это, что туда стандартное обучение еще не проникло, не охватило всех?

Хотя я, когда играл, был по росту в своей команде правофланговым, с большим сомнением отношусь к тому, что баскетбольный рост проникает в больших количествах в футбол. Боюсь, как бы погоня за ростом игроков, нынче вошедшая в моду, не придавила футбол, не вытравила из него игровое начало, не сделала^ его однообразным. Задуматься бы вовремя тренерам над тем, почему так редко встречаются игроки типа Ф. Черенкова, А. Заварова, А. Нарбековаса, без которых футбол теряет живинку, упрощается!