Вратари — не такие как все - Глэнвилл Брайан. Страница 29

Я надеялся, что, может быть, приду в норму к субботе, когда мы принимали «Ньюкасл Юнайтед», но хотя к тому времени я уже мог двигать рукой, все равно что-то было не так. Док осмотрел меня в своем кабинете в госпитале на Холлоуэй и сказал:

— Есть два типа травмированных футболистов: симулянты и оптимисты. Ты — оптимист.

— А вы не могли бы перевести это на английский, док? — попросил я.

— Симулянт не хочет играть. Или хочет, но будучи ипохондриком, боится, что с ним обязательно случится что-нибудь плохое. Оптимист всегда хочет играть, даже если ему не следует этого делать. Здесь есть две причины: либо он беспокойный по натуре, либо считает, что с ним ничего не может произойти. Ты не беспокойный, хотя тебе явно хочется быстрее начать играть. Но ты слишком молод, чтобы поверить в то, что у тебя действительно травма.

— Спасибо, док, — сказал я, — я постараюсь переварить все это.

Он действительно был очень толковым. Удивительно, но некоторые профи и правда предпочитают не играть. Мне это непонятно: я готов играть хоть по два матча в день. В первой команде «Боро» такого не было, но вот в дубле я не раз встречался с этим. Помню, как-то раз один из «стариков», лишившихся места в первой команде, сказал мне, выходя из кабинета доктора, который только что объявил ему, что он здоров: «Это худшая новость за неделю». Будьте спокойны, в понедельник он опять появился у врача с новой болячкой.

Так что в субботу я был зрителем, хотя всей душой сожалел об этом. Естественно, я хотел, чтобы мы победили и чтобы Терри сыграл хорошо, но в то же время я волновался за свое место. На первых минутах он не смог перехватить навес, и я испытал какое-то странное чувство: признаюсь, я был не очень расстроен его ошибкой, но, при этом внутри у меня все сжалось от мысли, что нам могут забить. Действительно, когда мяч опустился, Дайсон смог ударить, но Джеки Нокс преградил путь мячу.

Было интересно посмотреть со стороны на нашу команду, потому что с трибуны игра смотрелась совершенно по-другому: все было как на ладони и казалось таким ясным и простым. Ты видел свободные места, замечал оставшегося без опеки игрока, определял, кто находится в плохой позиции. Даже если ты вратарь и видишь на поле больше, чем остальные, все равно такого вида, как с трибуны, нет и у тебя. Зрителям нравился

Дэнни, он несколько раз ловко обернулся, хотя и явно переигрывал, пытаясь обвести лишнего игрока вместо того, чтобы дать пас, или идя к воротам, когда другой находился в более удобном для этого положении. Они с Томми были в этом похожи, хотя их стили разнились — Томми любил более плотный, короткий дриблинг шотландского типа. Но все же они на пару доставляли соперникам немало хлопот, и в конце концов Томми забил, красиво ударив с лета от линии штрафной после того, как защитник «Ньюкасла» головой выбил мяч с углового.

Во втором тайме «Ньюкасл» выглядел поувереннее. Они играли в основном в расчете на голову Уина Дэвиса, и должен сказать, я не завидовал Терри, настолько этот Дэвис был высок и к тому же здорово прыгал. Правда, он слишком часто откидывал мяч партнерам, будучи напрочь лишенным эгоизма, и это давало тебе дополнительный шанс. Я пытался представить, как сам стал бы играть против него: отбивал ли мяч или рисковал ловить. Терри иногда делал одно, иногда другое, но несколько раз, отбивая, не очень сильно попадал по мячу, так что возникала кое-какая суматоха прежде, чем мяч удавалось выбить в поле.

Примерно за пять минут до конца, когда счет был по-прежнему 1:0, Дэнни подобрал мяч аж на нашей половине поля, прошел двоих в своем стиле и дал прекрасный пас в разрез Бобу Каллену. Боб рванул вперед очень быстро, у него была чудовищная скорость. Он ударил, вратарь Макфоул отбил, но защитник Монкер, который со всех ног несся за Бобом, наскочил на мяч и загнал его в собственные ворота. Это было, конечно, везение, но ведь мы действительно разорвали их оборону на части и заслужили гол.

Я спустился в раздевалку поздравить ребят. Все были очень довольны, распевали и смеялись в душевой, и я, конечно, радовался за них. Но странное какое-то чувство, когда ты не играл; они все сделали, а ты просто смотрел на это, как бездельник. Я толком не знал, что сказать Терри Моргану, потому что, если бы я сказал «молодец», он мог бы подумать, что я издеваюсь после всех тех ляпов, которые он допустил. Поэтому я кивнул ему, улыбнулся и очень весело сказал: «Все в порядке, Терри?». Он улыбнулся в ответ. В следующую субботу, когда мы играли в гостях с «Волками», я опять был в составе.

Через несколько недель мы с Бобом Калленом решили снять квартиру. Бобу не очень нравилось жить там, где он жил, я тоже рассказал боссу про свои проблемы дома. Поначалу он не был в восторге от моей идеи.

— В чем причина? — спросил он. — Тебе не разрешают устраивать дома вечеринки или приводить девушек?

— Нет, босс, — ответил я, — дело не в этом.

— Я люблю, когда мои игроки живут дома, — сказал он. — Особенно молодые. Это помогает им держаться в форме — меньше соблазнов. Тебе очень повезло в том, что ты можешь жить дома. Знаешь, сколько мне было, когда я ушел от родителей? Четырнадцать — вот сколько. Тебя хорошо кормят, желают тебе только добра. Я видел твоих родителей — они мне нравятся.

— Я очень люблю их, — ответил я, — но дело совсем в другом.

— Ну, и в чем же?

— Во-первых, — я не знал, как ему сказать, — во-первых, я хотел бы быть поближе к клубу.

— И это все? — удивился он. — И сколько же ты тратишь на дорогу — теперь, когда у тебя машина? Как долго ты добираешься в Снэйрсбрук? Знаешь, сколько мне было, когда я смог купить себе авто? Двадцать восемь. Вот так. Я всюду ходил пешком. И вот что я тебе скажу: мне от этого было только лучше. Полезно для здоровья.

— Да, я понимаю, босс, но все же я хотел бы переехать, — настаивал я. — Так мне было бы легче.

— А твоей матери тоже было бы легче? — спросил он. — А отцу? — Но в конце концов он сказал, что подумает и что мне тоже надо подумать, а если через месяц я не изменю своего решения, то, может быть, он что-нибудь организует.

Естественно, я не изменил своего решения, даже укрепился в нем. Ничто не говорилось вслух, но было похоже, что старик теряет свое положение в доме. Не то чтобы я лез, куда не следует — я очень старался этого не делать, — но иногда, например, мама спрашивала меня в его присутствии о том, о чем обычно спрашивала его.

А тут еще приближалось мое восемнадцатилетие, и мы с ребятами решили собраться на квартире, которую снимали Джо Лайонс и Джесси Мод. Когда я сказал об этом родителям, они очень расстроились, потому что раньше мы всегда организовывали такие вещи дома.

— Но ведь мы всегда отмечаем твой день рождения здесь, Ронни, — сказала мама.

— Да, я знаю, — ответил я, — и мне бы тоже хотелось, но ребята пригласили. — Так и было на самом деле, но ведь я не мог позвать туда родителей, потому что ребята собирались придти с подругами, а некоторые с женами, и мама с папой почувствовали бы себя не в своей тарелке.

— Может быть, на следующий день сходим в этот итальянский ресторан в Ноттинг Хилл Гейте? — предложил я, и они согласились, но было видно, что они расстроены. Но вот проблема: у тебя есть семья и есть футбольный клуб, который в определенном смысле — думаю, вы понимаете, о чем я, — тоже твоя семья. Вы вместе играете, вместе всюду ездите, вместе живете.

В общем, вечеринка прошла, как и было задумано, и надо сказать, что все было довольно мило. Я пришел с Джилл, с которой тогда встречался, — она работала в магазине в Сохо. Мы много не пили — в основном пиво, а некоторые обошлись даже без него, хотя девчонки пропустили и кое-чего покрепче, и Томми Дугалл с ними. А потом мне преподнесли сюрприз: огромный торт с зеленым кремом, расчерченным, как футбольное поле. Там были даже ворота, и в них стоял шоколадный человечек. А по кругу шла надпись белым кремом: «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, РОННИ. ДЕРЖИ ИХ НА ЗАМКЕ». И восемнадцать свечек, разумеется.