Лев Яшин - Галедин Владимир Игоревич. Страница 1

В. И. Галедин

Лев Яшин

ДЕТСТВО

О детстве Льва Яшина сегодня вряд ли можно найти нечто новое, незнакомое, сенсационное. Другая эпоха, иное время, ушедшие «последние свидетели». А вот поразмышлять над часто повторяемыми, уже привычными и знакомыми фактами, чуть сменив угол зрения, — попробуем.

Итак, будущий великий вратарь родился в Москве 22 октября 1929 года и первые 13 лет провел на Миллионной улице, дом 15, что в бывшем селе Богородском, которое к 1929 году уже входило в черту столицы. Именование Миллионная идет не от того, что там жили толстосумы. Тут скрыта своеобразная народная ирония. Просто в конце XVIII — начале XIX века около тогда еще подмосковного Богородского прокладывали первый для Белокаменной водопровод. Работы длились аж 25 лет и проходили при трех правителях: Екатерине II, Павле I и Александре I. Необходимый же для водопровода мост соорудили немного раньше — в конце XVIII века. Ну, люди и съязвили: «Миллионным» он получился по государственным затратам. По мосту назвали и улицу. А мы из дня сегодняшнего заметим: в смысле траты казенных денег традиции у нас живут и побеждают.

Ко времени появления на свет Льва Ивановича история эта конечно же мало кого занимала. Пожалуй, более знаковой для местных жителей виделась улица Краснобогатырская. А как же иначе, если имя она получила от огромного завода «Красный богатырь», на котором работали очень многие здешние обитатели. В том числе и родная мама Льва Анна Митрофановна, а также ее братья и сестры. Жили они все вместе одной дружной семьей в том самом доме 15 на Миллионной улице. Всё рядом: до завода можно и пешком дойти, хотя трамвай ходит до сих пор.

Супруг Анны Митрофановны и, соответственно, отец Льва, Иван Петрович, трудился шлифовальщиком в Тушине, на оборонном авиационном заводе. Но о нем мы поговорим подробнее и позже.

А сейчас вернемся в Богородское, к его улицам и домам. Тем более что тот самый, 15-й, сохранился. Пока. Упорно говорят, что станут сносить. Хотя и доска мемориальная, как полагается, на фасаде прибита. И на доске правдивая запись: «Жил здесь в 1929–1944 годах выдающийся спортсмен современности, легендарный вратарь Яшин Лев Иванович» (в 1944-м семья вернулась из эвакуации, где провела два с лишним года). Впрочем, подобные надписи и памятные знаки слабо останавливают желающих разрушить что-либо…

Окруженный каменными ровесниками дом этот всё же отличается от них. Вроде те же пять кирпичных этажей, но сколько дополнительных выступов, ниш, что-то явно пристроено позже, привнесено — причем разумно и оригинально. Да и сама конструкция — вовсе не шаблонная «коробка», как у соседних домов. Для 1920-х годов очень хороший и удобный дом.

Большая яшинская семья занимала три комнаты первого этажа. Можно сказать, что жили они в коммунальной квартире? Да, конечно. У нас чуть не вся страна, исключая избранных, провела десятки лет в буйном, скандальном и, несмотря ни на что, гармоничном комнатном сообществе. Коммуналка — это всё же не барак! Особенно когда речь идет о родственниках и сослуживцах.

Почему всё это так важно? Потому что без осознания того, где и как человек начинает свою жизнь, мы никогда не поймем, почему он стал таким, каков он есть. И без этого дома, а главное, наверное, без этого двора, не было бы замечательного мастера, олимпийского чемпиона, обладателя Кубка Европы, лучшего футболиста нашего континента 1963 года, доигравшего, напомню, на высшем уровне до сорока с лишним лет.

Сейчас — Яшин с тоской говорил это еще в 70-е — тот богородский двор неузнаваемо изменился. Лавочки, песочницы, мамы с малышами. Им-то здесь хорошо, слов нет, а вот мальчишкам-подросткам податься некуда. Проблема, которую Лев Иванович поднимал без малого 40 лет назад, — серьезнейшая. Обязательно к ней вернемся, пока же посмотрим, как дело обстояло в 1930-х.

«Совсем иное было в наше время, — пишет Яшин в книге „Счастье трудных побед“, вышедшей в 1985 году. — Ты выходишь из подъезда с мячом в руках и сразу оказываешься на „стадионе“ — ровном, старательно вытоптанном прямоугольнике. Ты бросаешь мяч на игровое поле — маленькое, лысое, отнюдь не идеально ровное». Как видим, слово «стадион» не зря взято в кавычки [1]. Да только для той ребятни утоптанная их ножонками площадка была почище «Мараканы». Весной, летом, осенью (иногда и часть зимы прихватывали) рубились в футбол. В любую погоду — дождь ли, снег, слякоть. Дотемна, пока родители не уведут.

А зимой, что поучительно, бились в хоккей с мячом — шайбу тогда к нам еще не завезли. Причем каток заливали сами. Брали санки, кадушку и возили воду из колонки, что на другой стороне улицы. Конечно, качество льда оставляло желать лучшего. Но никто не роптал.

Однако продолжим яшинскую цитату. После того как Лёва выходил на площадку с футбольным мячом, следовал целый ритуал. «Неторопливо, словно нехотя, ведешь мяч к воротам, обозначенным сложенными в груду камнями, а сам поглядываешь на окна дома, ждешь, когда товарищи откликнутся на твой своеобразный зов. И вот уже появился один, второй, третий». Выходили мальчишки, естественно, не только из яшинского дома, обращенного к полю торцом, но и из соседних пятиэтажек. Пока народу не набиралось на две полноценные команды, матч не начинался. Били пенальти. И тут… «Становись-ка, Лёва, в ворота» — эта реплика юного партнера Яшина, по-моему, заслуживает особого внимания. Получается, что не только бомбардиром считался он на утоптанной площадке, но уже в ту пору охотно вставал в «раму» — если так можно назвать пространство между двумя грудами камней.

Когда «кворум» набирался, игра начиналась. Но не сразу.

«Сговоримся?» — этот простенький вопрос для нынешнего молодого читателя требует комментария. Дело в том, что в те времена существовал некий дворовый «рейтинг» (даже я застал такие порядки в 70–80-е годы). Во дворе всегда знали, кто играет лучше, а кто хуже. И совершенно невозможно представить, что все те, кто сильнее, собрались бы в одну команду и легко побеждали «слабаков». Нет, обе стороны обязаны были иметь футболистов самого разного уровня. А потому и делились по-честному.

Не отсюда ли, кстати, особенная яшинская порядочность, проявлявшаяся впоследствии не раз? Это во-первых. А во-вторых: не является ли «кодекс чести» богородского и подобных ему дворов примером для тех, кто умудряется умыкнуть ведущих мастеров у конкурентов в ходе чемпионата? Вопросы риторические, но, может, кто-то хотя бы задумается над ними?

В охотку играли не только в футбол и русский хоккей, но и в лапту. Эта старинная русская забава сейчас почти вытеснена родственным ей бейсболом, что не очень радует. Но самым «элитным» видом спорта считались прыжки с трамплина.

Откуда трамплин? А сараи на что?! С них зимой и сигали на лыжах (девочки или кто помельче использовали и санки). Высота небольшая, опасности для жизни нет.

Убиться, правда, можно. «Падали, ушибались, — вспоминал Яшин, — набивали огромные синячищи, но зато учились крепко держаться на ногах, не бояться высоты, владеть своим телом». Нетрудно понять, как выработанная таким образом координация движений в дальнейшем помогла Льву Ивановичу. В сущности, он и его товарищи не знали понятия «общефизическая подготовка». Это было для них чем-то неотъемлемым, естественным. Стоит добавить и дух коллективизма, нетерпимость к подлости, вранью, трусости и, как ни удивительно для ребят из простых семей, зрелое стремление к самоорганизации. Например, в школе проводилось целых два чемпионата по футболу: для младших и старших классов. При этом соревновались как ранней осенью, так и поздней весной. Замечу, что Лев Иванович не помнил, проводились ли вообще у них уроки физкультуры. А значит, «осеннее» и «весеннее» первенства дети организовывали сами!