Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - Судникова Ирина В.. Страница 55

Сенатора князя Г. Е. Эрнстова А. П. Ермолов не любил и очень нехорошо отзывался о нем, подчас называя его сумасшедшим. Один из приближенных русских Ермолова, который был знаком с князем Эрнстовым, говорит ему:

— Ваше сиятельство, что за причина, что Ермолов вас не любит и никогда о вас хорошо не отзывается?

Эрнстов отвечал:

— Причины сам не нахожу, почему он меня не любит, но, я думаю, оттого что у А. П. Ермолова ум легкого, а язык дурного поведения. (4)

Алексей Петрович Ермолов говаривал, что «поэты суть гордость нации». С глубоким сожалением выражался он о ранней смерти Лермонтова.

— Уж я бы не спустил этому Мартынову! Если б я был на Кавказе, я бы спровадил его, там есть такие дела, что можно послать, да, вынувши часы, считать, через сколько времени посланного не будет в живых. И было бы законным порядком. Уж у меня бы он не отделался. Можно позволить убить всякого другого человека, будь он вельможа и знатный: таких завтра будет много, а этих людей, каков Лермонтов, не скоро дождаться!

Все это седой генерал говорил по-своему, слегка притопывая ногой. (4)

Ермолов, встретив князя А. С. Меншикова во дворце, рассматривающего в зеркало свою бороду, обратился к нему с вопросом:

— Что это ты так пристально рассматриваешь?

— Да, вот, боюсь, не очень ли длинна моя борода, — отвечал Меншиков, проведя рукою по подбородку, дня два не бритому.

— Господи, батюшка, нашел чего бояться!.. Высунь язык, да и побрейся. (4)

В 1837 году, во время больших маневров в окрестностях города Вознесенска, одной стороной командовал Государь Император Николай Павлович, а другою — начальник всей поселенной кавалерии граф Витт. Случилось так, что во время самого жаркого дела без всякой достаточной причины генерал Витт вдруг переменил образ действий и стал с отрядом отступать. Государь, не понимая такого неожиданного маневра, спросил у бывшего подле него А. П. Ермолова:

— Чтобы значило это отступление, когда Витт находится в гораздо лучшем положении, чем я?

— Вероятно. Ваше Величество, граф Витт принимает это дело за настоящее, — был ответ Ермолова. (4)

Инспектируя однажды роту артиллерии, которой командовал А. П. Ермолов. Аракчеев нашел артиллерийских лошадей в неудовлетворительном состоянии и при этом строго заметил:

— Знаете ли, сударь, что от этого зависит вся репутация ваша!

— К несчастью знаю, отвечал Ермолов. — наша репутация часто зависит от скотов. (4)

Что значит это выражение «армяшка», которое вы часто употребляете? — спросил Ермолова князь Мадатов.

— По-нашему, — отвечал Ермолов, — это означает обманщика, плута.

— А, понимаю — подхватил Мадатов, — это то, что мы по-армянски называем «Алексей Петрович». (4)

Князь А. И. Барятинский был в числе нескольких гвардейских офицеров, отправленных Императором Николаем в 1835 году на Кавказ для приобретения ими военной опытности. В Ставрополе, где должно было окончательно определиться служебное назначение князя Барятинского, в это время командовал А. А. Вельяминов, известный друг и ученик Ермолова и, конечно, после него самый замечательный военный человек на Кавказе во всю первую половину нашего века. Вельяминов был отчасти человек старого покроя по своим обычаям и привычкам, говорил, например, молодым офицерам «ты» и т. п. В одно прекрасное утро, когда генерал, отличавшийся тучностью, лежал у себя в кабинете на диване в самом легком костюме, хорошо обрисовывавшем его формы, и, оборотясь лицом к стене, читал книгу, адъютант ввел к нему юношу Барятинского и провозгласил его фамилию.

— Спроси его, — не двигаясь ни одним членом, сказал Вельяминов своему адъютанту, — он из тех, что ли, что Государь прислал сюда учиться делу?

— Точно так, ваше превосходительство. — заметил от себя Барятинский.

— Хорошо, — прибавил Вельяминов, обращаясь опять к адъютанту, — так скажи ему, чтобы он приходил сегодня обедать в сюртуке, без сабли.

Адъютант передал слова генерала присутствовавшему при этом в роли третьего лица молодому князю, и этим аудиенция кончилась. Кроме спины Вельяминова. Барятинский в этот раз ничего не видал.

При теперешних наших понятиях о вежливости самый невзыскательный прапорщик не согласился бы являться к подобному генералу на обеды. Но князь Барятинский, несмотря на свое богатство, связи и аристократические привычки, не затруднился прийти в назначенный час к командующему войсками, причем, к удивлению своему, заметил, что их, то есть гостей, кормили одним обедом, довольно изысканным, а Вельяминов сам ел другие кушанья, приготовленные чуть ли не на солдатской кухне. Барятинский всегда потом с признательностью вспоминал о своем бывшем учителе, столь оригинально суровом, но и столь даровитом, что ряд главнокомандующих на Кавказе смотрели на тамошнюю войну его плазами и что тогда только, когда его, то есть Вельяминова, система была принята князем А. И. Барятинским и Евдокимовым. Кавказ был окончательно покорен. (1)

В 1820-х годах Оренбургским генерал-губернатором и командиром отдельного оренбургского корпуса был князь Волконский, человек очень престарелый. Когда он был отозван, то сделал смотр башкиро-мещерякскому войску, к которому обратился приблизительно со следующими словами:

— Прощайте, ребята! Я послужил с вами довольно. Теперь Царь меня к себе требует.

— Ну, прощай, бачка, ваше сиятельство! — добродушно отвечали наивные башкиры, — что же, пора! Пора! Стара стала, глупа стала, ум кончал! (1)

Князя М. С. Воронцова не только уважали, но и боялись на Кавказе. Однажды, во время поездки по краю, князю случилось быть в каком-то отдаленном укреплении, где находился большой военный госпиталь. Обозрев госпиталь подробно, он нашел его в хорошем состоянии и, обратясь к смотрителю, выразил ему благодарность и вместе с тем протянул ему руку. Тот, испугавшись до крайности и пряча свою руку, упал на колени, прося помиловать его как человека бедного, обремененного большим семейством. Князь едва заметно улыбнулся и спросил: в чем же он просит помилования, когда все у него в порядке?

— Все говорят, ваше сиятельство, — отвечал со слезами на глазах смотритель, — что когда вы подадите кому-нибудь руку, то это значит — пропал человек.

— Нет, нет, — сказал Воронцов, — я вами доволен и искренно благодарю, а в доказательство поздравляю с будущей наградой.

Тогда только испуганный смотритель пришел в нормальное состояние. (1)

Командир Лейб-гвардии Финляндского полка (в николаевское время) генерал Н. Ф. Воропонов слушал на репетиции развода, как музыканты играли австрийский сбор, и вдруг, подойдя к управлявшему оркестром офицеру Титову, сказал:

— Извольте наказать этого музыканта, он лентяй-с!

— За что. Ваше Превосходительство?

— Я заметил, что он редко приставляет свой инструмент к губам-с.

— Да это так следует по правилам генерал-баса.

— Какой генерал-бас? Я здесь генерал-с. (1)

В 1830-х годах губернатором в Уфе был А. П. Гевлич, человек умный, ученый, высокой честности, но тихий, скромный. Раз, проходя по базару, он увидел отставного солдата, чем-то крайне обиженного.

— Служивый, — спрашивает его Гевлич. — что с тобой? Кто тебя обидел?

Служивый рассказал свою обиду.

— Что же ты не пожалуешься?

— Да кому жаловаться-то?

— Как кому? Да ты бы пожаловался губернатору.

— Какому губернатору? У нас не губернатор, а «баба», — отвечал служивый и пошел прочь. (1)

В бытность свою в Смоленске С. Н. Глинка подъехал на извозчике к одному знакомому дому, слез с дрожек, снял с себя сюртук, который был надет поверх фрака, положил на экипаж и пошел по лестнице. Посидев недолго в гостях, он вышел из дому, но ни сюртука, ни извозчика не оказалось. Глинка отправился в полицию, чтобы заявить о пропаже.