Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - Судникова Ирина В.. Страница 56

— Извольте. — говорят ему. — взять в казначействе гербовый лист в пятьдесят копеек, и мы напишем объявление.

— Как! У меня украли, да я еще и деньги должен платить?! — возразил Глинка и прямо отсюда пошел на биржу, где стоят извозчики; посмотрел — вора не было.

— Послушайте, братцы. — сказал он извозчикам. — вот что со мной случилось, вот приметы вашего товарища, найдите мой сюртук, Я живу там-то, зовут меня Сергей Николаевич Глинка.

— Знаем, знаем, батюшка. — закричали извозчики.

На другой день сюртук был найден и вор приведен. Глинка сделал приличное наставление виновному, надел сюртук и отправился в полицию.

— Извольте видеть, — сказал он с довольным видом, — полтины не платил, просьбы не писал, сюртук на мне, а я не полицмейстер! (1)

Известный любитель художеств граф Александр Сергеевич Строганов, пожелав услышать перевод «Илиады» Гнедича, пригласил для этого переводчика к себе на обед. После стола началось чтение, и старый граф под звуки гекзаметров немножко вздремнул. Гнедич читал очень выразительно, в одном месте кто-то из героев говорит у него: «Ты спишь» и пр. Слова эти Гнедич произнес так громко, что Строганов в испуге вскочил с кресел и стал уверять, что он не спит, а слушает. (1)

Князь Михаил Дмитриевич Горчаков, бывший главнокомандующий в Крымскую кампанию, а потом наместник Царства Польского, не терпел лжи, сплетен и никогда не читал анонимных писем. Однажды им было получено несколько конвертов с надписью: «В собственные руки». По своей привычке, князь начал искать прежде всего подпись и, не находя ее, разорвал эти письма, не читая, причем, обратясь к присутствовавшему здесь адъютанту своему, капитану Красовскому, сказал:

— Вот вам мой совет, никогда не читайте анонимных писем, кто хочет говорить правду, пусть говорит открыто.

Горчаков чуждался всего неестественного, бьющего на эффект, и был замечательно прост в обращении со всеми. Он терпеть не мог официальных приемов и парадных встреч, которые обыкновенно ему устраивали по уставу во время его переездов. Однажды не успели отменить подобную встречу в одном из губернских городов. У дома губернатора, где была отведена квартира князю, собралось множество всякого народу. Подъезжая к дому, Горчаков заметил:

— Удивительно, чего ожидает эта толпа, теряя время понапрасну? Стоять несколько часов, чтобы увидеть, как вылезет из кареты незнакомый им старик. (1)

Булгарин просил Греча предложить его в члены английского клуба. На членских выборах Булгарин был забаллотирован. По возвращении Греча из клуба Булгарин спросил его:

— Ну что, я выбаллотирован?

— Как же, единогласно, — отвечал Греч.

— Браво!.. Так единогласно?.. — воскликнул Булгарин.

— Ну да, конечно, единогласно, — хладнокровно сказал Греч. — потому что в твою пользу был один лишь мой голос, все же прочие положили тебе неизбирательные шары. (1)

У А. С. Грибоедова был камердинер, крепостной его человек и молочный брат, который с малолетства находился при нем для прислуги, он вместе с ним вырос и был при нем безотлучно во всех его путешествиях. Грибоедов его очень любил и даже баловал, вследствие чего слуга зачастую фамильярничал со своим господином. По какому-то странному случаю, этот слуга назывался Александром Грибовым, и Грибоедов часто называл его тезкой. Однажды Александр Сергеевич ушел в гости на целый день. Грибов по уходе его запер квартиру на ключ и сам тоже куда-то отправился… Часу во втором ночи Грибоедов воротился домой, звонит, стучит — дверей не отворяют… Он еще сильнее — нет ответа. Помучившись напрасно с четверть часа, он отправился ночевать к своему приятелю, Андрею Андреевичу Жандру, который жил недалеко от него.

На другой день Грибоедов приходит домой. Грибов встречает его как ни в чем не бывало.

— Сашка! Куда ты вчера уходил? — спрашивает Грибоедов.

— В гости ходил, — отвечает Сашка.

— Но я во втором часу воротился, и тебя здесь не было.

— А почем же я знал, что вы так рано вернетесь? — возражает он таким тоном, как будто вся вина была на стороне барина, а не слуги.

— А ты в котором часу пришел домой?

— Ровно в три часа.

— Да, — сказал Грибоедов. — ты прав: ты точно в таком случае не мог мне отворить двери…

Несколько дней спустя Грибоедов сидел вечером в своем кабинете и что-то писал… Александр пришел к нему и спрашивает его:

— А что, Александр Сергеевич, вы не уйдете сегодня со двора?

— А тебе зачем?

— Да мне бы нужно было сходить часа на два или на три в гости.

— Ну, ступай, я останусь дома.

Грибов расфрантился, надел новый фрак и отправился… Только что он за ворота — Грибоедов снял халат, оделся, запер квартиру, взял ключ с собою и ушел опять ночевать к Жандру. Время было летнее. Грибов воротился часу в первом… Звонит, стучит, двери не отворяются… Грибов видит, что дело плохо, стало быть, барин надул его… Уйти ночевать куда-нибудь нельзя, неравно барин вернется ночью. Нечего было делать — ложится он на полу в сенях около самых дверей и засыпает богатырским сном. Рано поутру Грибоедов воротился домой и видит, что его тезка, как верный пес, растянулся у дверей своею господина. Он разбудил его и, потирая руки, самодовольно говорит ему:

— А, что, франт-собака, какою я тебя прошколил? Славно отплатил тебе? Вот, если б у меня не было поблизости знакомого, и мне бы пришлось на прошлой неделе так же ночевать по милости твоей…

Грибов вскочил как встрепанный и, потягиваясь, сказал ему:

— Куда как остроумно придумали!.. Есть чем хвастать!.. (1)

Царевич Грузинский, отличавшийся своею ограниченностью, был назначен присутствующим в Правительствующем Сенате. Одно известное Царевичу лицо обратилось к нему с просьбой помочь ему в его деле, назначенном к слушанию в Сенате. Царевич дал слово. После, однако, оказалось, что просителю отказали, и Царевич вместе с другими сенаторами подписал Определение. Проситель является к нему.

— Ваша светлость. — говорит он, — вы обещали мне поддержать меня в моем деле.

— Обещал, братец.

— Как же, ваша светлость, вы подписали Определение против меня?

— Не читал, братец, не читал.

— Как же, ваша светлость, вы подписываете, не читая?

— Пробовал, братец? — хуже выходит. (1)

По окончании Крымской кампании князь Меншиков, проезжая через Москву, посетил А. П. Ермолова и, поздоровавшись с ним, сказал:

— Давно мы с вами не видались!.. С тех пор много воды утекло!

— Да, князь! Правда, что много воды утекло! Даже Дунай уплыл от нас! — отвечал Ермолов. (1)

Наивный малоросс довольно пожилых лет по фамилии, кажется, Волынский, много лет занимавший на Кавказе скромную должность архивариуса уездного суда, не находил возможности ни содержать большую свою семью, ни возвратиться на родину. Ему присоветовали единственный путь: обратиться за помощью к главнокомандующему Алексею Петровичу Ермолову, при этом дано было и наставление, в каких словах он должен был выразить просьбу свою. Он последовал совету, начал зубрить сочиненную просьбу, начинавшуюся словами: «Ваше Высокопревосходительство, войдите в мое бедное положение и т. д.». Затвердив это вступление, он после долгих колебаний наконец решился идти к Ермолову. Алексей Петрович, занимаясь в своем кабинете, куда доступ был свободный для всех служащих, всегда сидел в большом вольтеровском кресле спиной к входной двери, так что стоявшее перед ним зеркало могло отражать всякого входившего в кабинет, и он, заглянув в зеркало, или тотчас, смотря по личности, или через несколько времени оборачивался к вошедшему. Малоросс, подойдя на цыпочках к кабинету и безпрестанно повторяя заученную речь, с замиранием сердца отворил дверь. Ермолов, увидев в зеркале мелкого чиновника, продолжал писать, а тот все стоял и твердил заученные слова. Вдруг Ермолов со своей грозною львиною физиономиею поворачивается на трескучем кресле, держа в руке открытую табакерку. Как только малоросс взглянул на него, которого никогда прежде близко не видал, так все в памяти его перепуталось, а подойдя ближе, только и мог выговорить: «Ваше… Ваш… прин… умн…!!!» Когда же последовал вопрос: «Что тебе нужно?» — то, увидев в руке Ермолова открытую табакерку, выговорил: «Ничего, Ваше Высокопревосходительство, тольки табачку понюхать». Ермолов протянул ему табакерку, и он, взяв дрожащею рукою щепоть табаку, начал осторожно отступать «задним ходом», а потом, отворив дверь, так побежал, что даже не заметил встретившегося ему полицмейстера. Впоследствии Ермолов, узнав через полицмейстера, в чем дело, дал этому бедняку средства выехать из Тифлиса, к крайнему его изумлению, потому что он, как сам говорил, ожидал по меньшей мере ссылки в Сибирь «за понюшку табаку». (1)