Мщение Баккара - дю Террайль Понсон. Страница 26
Через пять дней после этого виконт Фабьен д'Асмолль находился в комнате своей молодой супруги, прекрасной Бланш де Шамери, которую Рокамболь так долго называл своей сестрой.
Бланш лежала еще в постели. Муж ее сидел в большом кресле и, держа ее ручку, говорил:
— Милая Бланш, ты, право, помешалась на твоих воображаемых опасениях.
— Ах, — проговорила виконтесса, — вот уже скоро три недели, милый мой, как наш дорогой Фридерик уехал от нас…
— Ну, что же?
— И с тех пор о нем ничего не слышно.
— Это все, моя милая, оттого, что он занят своей свадьбой.
— До такой степени, что он нас забыл? Ах, Фабьен, Фабьен! — произнесла Бланш с упреком.
— Милая Бланш, — сказал виконт, улыбаясь, — не забыла ли ты нашу свадьбу?
— Неблагодарный, он еще спрашивает!..
— Ну как же ты думаешь, было ли мне какое-нибудь дело до всех остальных, когда мы были близки к нашему счастью?
— Ты не имел сестры.
— А если бы и была, я, может быть, забыл о ней на время.
Фабьен поцеловал маленькую ручку своей супруги и посмотрел на нее с любовью.
Вошла служанка и подала письмо, штемпель которого обрадовал виконтессу.
— Письмо от Альберта, — проговорила она. Взяв письмо, она распечатала его.
— Боже мой! — сказала Бланш. — Это не его почерк.
— Нет, но это почерк Концепчьоны, — сказал д'Асмолль.
Он взял письмо из рук Бланш и начал читать вслух:
«Дорогая моя сестра Бланш!
В то время, как я пишу вам, он тут, возле меня».
Виконт остановился и посмотрел на свою жену.
— Ах! — прошептала она. — Ты был прав, я была помешана.
Виконт опять начал читать.
«Он тут, подле меня, и мы в Мадриде.
Милая моя Бланш! Сколько новостей мне нужно сообщить тебе! Право, не знаю, с чего начать. Но прежде всего скажу: он — мой муж, и я люблю его. Уже два дня, как мы обвенчаны. Нас венчал мой дядя, архиепископ гренадский, в часовне замка де Салландрера в присутствии матери моей и слуг наших.
У дверей часовни ждала нас дорожная карета. В этой карете сидел адъютант ее Величества. Я уехала с ним и с мамашею в Мадрид, куда мы приехали вчера вечером.
Я сама представила Альберта королеве.
Королева встретила его следующими словами:
«Господин герцог де Шамери-Салландрера! Я подписала ваш патент сегодня утром на титулы и грандство покойного герцога де Салландрера, моего любимого подданного, о смерти которого я ужасно сожалею».
Альберт поклонился. Королева продолжала: «Господин герцог! Я хотела вам дать дипломатическую должность в Бразилии, но мне сказали, что климат Бразилии ужасно вреден, а я не хочу подвергать вашу молодую супругу его жестокостям и потому назначаю вас в Китай. Проститесь с Европою по крайней мере на три или четыре года. Я, может быть, требую от вас большой жертвы, но любовь вашей супруги наградит вас за все. Я в этом уверена».
Сказав это, королева дала поцеловать Альберту ее руку.
О, милая Бланш! Сколько мне удовольствия доставляет писать ваше имя.
Потом ее Величество удостоила нас приглашением к ужину.
Ах, дорогая Бланш! Мое счастье было бы безгранично, если бы его не потревожила горькая мысль, что три тяжелых года пройдут прежде, нежели мы увидимся. Но что ж делать!
Наш дорогой Альберт теперь — герцог, он начинает свое поприще с того, чем другие оканчивают, он назначен посланником. Вы понимаете, что нельзя было отказаться.
Мы уезжаем через два дня.
Мать моя останется в Испании, она возвратится в Париж зимой, и вы будете разговаривать с нею о нас так же, как и мы с Альбертом будем говорить о вас каждый день, каждый час, несмотря на то, что мы будем разделены морями.
Вы знаете, дорогая Бланш, что сердце сокращает расстояние!
Несмотря на запрещение доктора, Альберт хочет писать к вам. Не пугайтесь от слова «доктор», я объясню вам сейчас, что это значит. Вчера мой ветреник муж — это название восхищает меня, — итак, Альберт прислонил руку к окну кареты, в это время карета накренилась и он разбил рукой стекло. При этом он обрезал два пальца на правой руке. Доктор сказал, что рана заживет через восемь-десять дней, но теперь ему запрещено шевелить рукой.
Однако он непременно хочет писать вам.
Я позволила ему писать левой рукой.
Прощайте, дорогая Бланш, прощайте, моя милая сестра, или, вернее сказать, до свидания, потому что я надеюсь возвратиться в наш милый Париж не позже как через три года.
Поцелуйте за меня Фабьена и любите меня.
Муж Концепчьоны написал в этом письме левой рукой три строки.
Настоящий маркиз де Шамери не имел каллиграфического таланта мнимого де Шамери, а так как ему нужно было написать почерком Рокамболя для того, чтоб казаться Бланш тем лицом, чье продолжительное отсутствие она будет оплакивать, Концепчьона и придумала невинную сказку о стекле и руке.
Бланш читала и перечитывала эти строки, которых нельзя было разобрать, наконец, она заплакала.
— Три года! — произнесла она.
— Дитя мое, — сказал Фабьен, целуя ее в лоб, — на свете нет ничего вечного. Почем знать? Может быть, через месяцев шесть брат твой будет сидеть здесь, где сижу теперь я.
Несколько часов спустя Фабьен отправился из отеля улицы Вернэль в клуб.
Было пять часов, и игорная зала была заполнена многочисленным обществом.
Во время игры — это произошло за несколько минут до прихода виконта д'Асмолля, — двое молодых людей сидели за столом невдалеке от игроков и читали газеты.
Один из них был Октав, который несколько месяцев тому назад играл такую жалкую роль.
Вдруг молодой Октав вздрогнул и воскликнул:
— О-го! Господа, вот интересная новость.
— Что такое? — спросил другой молодой человек, занимавшийся чтением газеты.
— В чем дело? — спросили игроки.
— О маркизе де Шамери.
— Уж не умер ли он?
— Не совсем, но почти.
— Как так?
— Он женится.
— Школьник, — сказал один из играющих, измерив взглядом Октава, — как ты смешон!
— Да, господа, — продолжал Октав, — Альберт де Шамери женится… Что я! Он уже женился, и знаете где?
— В провинции?
— Нет. В Испании.
— Не нашел ли он там воздушный испанский замок? — спросил кто-то из игроков.
— Нет, лучше того: он нашел пять или шесть настоящих замков и до двадцати миллионов денег.
— Вот как!
— Слушайте, я буду читать или лучше переведу вам, ибо это написано в мадридском журнале.
Октав начал переводить.
«Последняя в роде наследница одной из знатнейших фамилий Испании вышла замуж за французского дворянина, маркиза де Шамери, передав ему титул и достоинство своего отца, покойного герцога де Салландрера».
Октав остановился и посмотрел на играющих.
— Ну, господа, — спросил он, — что вы думаете об этом?
— Я полагаю, — ответил кто-то из игроков, — что все это хорошо, но нет ничего удивительного.
— Как?
— Видно, друзья мои, что вы ничего не слышали. Это супружество было уже три месяца тому назад решено.
— В самом деле?
В это время в залу вошел новый посетитель. Это был виконт Фабьен д'Асмолль.
— Вот вы узнаете об этом у господина д'Асмолля, — сказал игрок Октаву.
Д'Асмолль узнал молодого человека, который так часто и некстати вмешивался в дела его бывшего приятеля Роллана де Клэ. Подойдя к нему, он спросил довольно сухо:
— В чем дело?
— Мы говорим о маркизе де Шамери, — отвечал Октав.
— В самом деле?
— А вот этот господин уверяет, что совершившийся брак был решен уже три месяца назад.
— Он сказал вам правду и даже мог бы прибавить, что свадебный контракт подписан уже три месяца и что этот брак совершился бы тогда же, если бы с герцогом де Салландрера не случился удар.
Это объяснение д'Асмолля было сказано так, как будто бы он хотел отделаться от Октава, вид которого очень неприятно действовал на его нервы.