Дочь регента - Дюма Александр. Страница 16

В гостиной было четыре двери: первая — та, через которую вошли; вторая вела в столовую (она была освещена, хорошо натоплена, и стол был накрыт); третья вела в спальню, вполне пристойно убранную; была и четвертая дверь, но она была заперта.

Элен безо всякого удивления смотрела на все это великолепие, на молчаливых, спокойных и почтительных лакеев, столь непохожих на жизнерадостных и услужливых трактирщиков, которых она видела в пути; ну а монахиня-августинка бормотала молитвы, с жадностью поглядывая на дымящийся ужин и благодаря Бога за то, что день нынче не постный.

Госпожа Дерош, введя путешественниц в гостиную, тут же оставила их одних, но через мгновение появилась снова и, подойдя к августинке, подала ей письмо; та с великой поспешностью вскрыла его.

Письмо гласило следующее:

«Сестра Тереза вольна провести ночь в Рамбуйе или уехать в тот же вечер. Она получит двести луидоров в качестве дара Элен ее любимому монастырю и препоручит свою воспитанницу заботам госпожи Дерош, облеченной доверием родственников Элен».

Внизу вместо подписи стоял шифр, который сестра Тереза тщательно сличила с печатью на письме, привезенном ею с собой из Клисона. Установив их полное сходство, она сказала:

— Ну вот, дорогое дитя, после ужина мы расстанемся.

— Как, уже? — воскликнула Элен, которую с ее прошлой жизнью теперь связывала только сестра Тереза.

— Да, дитя мое, мне, правда, любезно предложено переночевать здесь, но я предпочитаю, повторяю вам, уехать нынче же вечером, потому что я очень спешу вернуться в наш добрый бретонский монастырь, к которому я привязана всеми своими привычками и ще у меня будет все для счастья, разве что недоставать вас, дитя мое.

Элен со слезами обвила руками шею доброй сестры: она вспомнила юность, проведенную среди монахинь, бесконечно преданных ей то ли потому, что настоятельница распорядилась, чтобы сестры относились к ней с уважением, то ли потому, что она сама сумела вызвать их любовь к себе; и благодаря чудесному свойству нашей мысли, которое наука никогда не сумеет объяснить, старые ивы, прекрасное озеро, звон монастырских колоколов — вся та жизнь, представлявшаяся ей теперь уже потерянной мечтой, пронеслась, живая и радостная, перед ее глазами.

Добрая сестра Тереза тоже плакала горькими слезами, и это неожиданное событие настолько отбило у нее аппетит, что она уже было встала и собралась уехать, но тут госпожа Дерош напомнила обеим женщинам, что ужин накрыт, и заметила сестре Терезе, что если она намеревается провести в дороге всю ночь, то не найдет ни одной открытой харчевни и, следовательно, никакой пищи до следующего утра; она предложила ей или поесть, или, по крайней мере, запастись провизией.

Сестра Тереза, которую убедили вполне логичные доводы госпожи Дерош, решилась наконец сесть за стол и так просила Элен составить ей компанию, что та тоже села напротив нее, но так и не смогла заставить себя что-нибудь проглотить. Сестра же Тереза наскоро съела несколько фруктов и выпила полбокала испанского вина, потом она встала, расцеловала Элен, которая хотела проводить ее хотя бы до кареты, но тут госпожа Дерош заметила, что гостиница «Королевский тигр» полна неизвестных людей и вряд ли девушке пристойно выходить из своих комнат, так как ее могут увидеть. Тогда Элен попросила разрешения повидать садовника, который сопровождал их; бедняга уже давно просил о милости проститься с воспитанницей монастыря, но на его жалобные просьбы никто, естественно, не обращал никакого внимания. Однако стоило госпоже Дерош услышать, что Элен выражает такое желание, как она разрешила ему повидать ту, с которой, как он не без основания полагал, он расстается навсегда.

В минуты крайнего душевного напряжения, в каком находилась Элен, все люди и вещи, что мы покидаем, вырастают в наших глазах и становятся ближе нашему сердцу, поэтому и старая монахиня, и бедный садовник стали для нее друзьями, ей было невыносимо тяжко с ними расстаться, она несколько раз окликала их, когда они уже были в дверях, поручая заботам сестры Терезы своих подруг, а заботам садовника — свои цветы, взглядом благодаря его за ключи от монастырской решетки.

Тут госпожа Дерош увидела, что Элен роется в своем кармане, но безуспешно, потому что немного денег, которые у нее были, остались в чемодане, и спросила:

— Мадемуазель что-нибудь угодно?

— Да, — ответила Элен, — я хотела бы что-нибудь дать на память этому славному человеку.

Тогда госпожа Дерош вручила Элен двадцать пять луидоров, которые та, не считая, сунула в руки садовнику; эта неожиданная щедрость удвоила его стоны и слезы. И все же им наконец пришлось расстаться, дверь за монахиней и садовником затворилась; Элен тут же подбежала к окну, но ставни были закрыты, и на улице ничего не было видно. Она прислушалась: мгновение спустя она услышала стук колес, он постепенно затихал, а затем совсем исчез; когда ничего не стало слышно, Элен упала в кресло.

Тогда госпожа Дерош подошла к ней и напомнила, что та ничего не ела, хотя и садилась за стол. Элен согласилась поужинать, но не потому что была голодна, а потому что надеялась в этот же вечер получить какие-нибудь известия от Гастона и хотела выиграть время.

Она села за стол, пригласив сесть с ней вместе и госпожу Дерош, но ее новая компаньонка согласилась на это только после неоднократных просьб и, несмотря на настойчивость Элен, отказалась есть, а только прислуживала ей.

Когда ужин был окончен, госпожа Дерош провела Элен в спальню и сказала:

— Теперь, мадемуазель, вы позвоните, когда вам будет угодно, чтобы позвать горничную, готовую к вашим услугам, потому что, возможно, нынче же вечером вам нанесут визит.

— Визит?! — воскликнула Элен, прерывая госпожу Дерош.

— Да, мадемуазель, — продолжала та, — вам нанесет визит один из ваших родственников.

— И это тот родственник, на чьем попечении я нахожусь?

— Со дня вашего рождения, мадемуазель.

— О Боже, — воскликнула Элен, хватаясь за сердце, — и вы говорите, что он придет?

— Я так думаю, мадемуазель, потому что он хочет как можно скорее с вами познакомиться.

— О, — прошептала Элен, — кажется, мне дурно. Госпожа Дерош подбежала к ней и обняла ее, чтобы поддержать.

— Неужели вы так боитесь, — сказала она ей, — оказаться рядом с человеком, который вас любит?

— Я не боюсь, это просто волнение. Меня не предупредили, что это будет сегодня же вечером, и это важное известие, которое вы мне передали безо всякой подготовки, меня совершенно ошеломило.

— Но это еще не все, — продолжала госпожа Дерош, — этот человек вынужден окружать себя строгой тайной.

— Но почему?

— На этот вопрос мне запрещено отвечать, мадемуазель.

— Боже мой! Но к чему эти предосторожности по отношению к такой бедной сироте, как я?

— Они необходимы, поверьте.

— Но в чем они должны заключаться?

— Прежде всего, вы не должны видеть лица этого человека, чтобы, если потом вы его случайно встретите, вы не могли его узнать.

— Значит, он придет в маске?

— Нет, мадемуазель, но все свечи погасят.

— И мы будем разговаривать в темноте? — Да.

— Но вы же останетесь со мной, да, госпожа Дерош?

— Нет, мадемуазель, мне это строжайше запрещено.

— Кем?

— Человеком, который должен прийти повидать вас.

— Значит, этому человеку вы обязаны беспрекословно повиноваться?

— Более того, мадемуазель, я его глубоко почитаю.

— Значит, тот, кто придет, человек знатный?

— Это один из самых знатных сеньоров Франции.

— И этот знатный сеньор — мой родственник? г

— Самый близкий.

— Во имя Неба, госпожа Дерош, не оставляйте меня в такой неопределенности!

— Я уже имела честь сказать вам, мадемуазель, что на некоторые вопросы мне строжайшим образом запрещено отвечать.

И госпожа Дерош сделала шаг, чтобы уйти.

— Вы меня покидаете?

— Я оставляю вас, чтобы вы могли привести себя в порядок.

— Но, сударыня…