Две королевы - Дюма Александр. Страница 86

Между тем одна уже немолодая сеньора, в свое время вызывавшая в обществе много разговоров, решила поразвлечь себя и других в своем доме, как если бы ей было еще двадцать лет. Она стала устраивать маскарады и костюмированные балы, куда охотно съезжалось все общество. Это стало модой, неудержимым влечением. Ее дворец был роскошен, сады, окружавшие его, великолепны, хозяйка украсила их и осветила на венецианский лад, как это сделал герцог де Асторга на своем знаменитом приеме; гости разбредались по косым аллеям, укрывались в беседках, говорили о любви при свете луны и под звуки серенад, исполняемых невидимыми музыкантами. Волокиты были в восторге — такого удобного места для ухаживания никогда еще не было.

Но однажды в разгар веселья появился некий принц крови, по женской линии принадлежавший к Австрийской династии, а по мужской — к династии Ваза и не помню к каким еще королевским родам. Он был послан к испанскому двору с тайной миссией — проследить за Мансфельдом, который не продвинулся к цели, и попытаться ускорить решение вопроса о наследовании испанского трона, не дававшего спокойно спать венскому кабинету. Принц — его звали герцог Ольденбургский — был необыкновенно красив, очень хитер, но самонадеян и дерзок, как трое выскочек, вместе взятых. Он считал себя чудом рода человеческого, не допускал, что его могут отвергнуть, и всякую женщину, позволившую ему поцеловать руку, считал погибшей.

Герцог был принят королевской четой, нашел королеву красивой и вообразил, что она проявила к нему интерес. Он увидел г-жу Бокканегра у кардинала, высокомерно обошелся с ней, не откровенно, разумеется, а в своих высказываниях, о чем княгиня тут же узнала, ведь всегда находятся люди, готовые пересказать другому то, что тому будет неприятно.

Госпожа Бокканегра любила подшутить; в ней текла итальянская кровь, и она поклялась отомстить герцогу; оставалось только придумать, каким образом. Наиболее примитивный способ — заставить герцога Ольденбургского влюбиться в нее, а затем посмеяться над его любовью. Но, во-первых, это было нелегко: такие люди бывают влюблены только в себя; во-вторых, подобные положения слишком обычны, а княгиня хотела большего.

Она ломала голову, как отомстить, и случай подсказал ей путь, который она искала, значительно раньше, чем ей приходилось надеяться.

Однажды вечером княгиня в сопровождении своей обычной свиты отправилась на бал к сеньоре Октавии Бенарес. На ней было французское платье, любимое ею и подчеркивающее совершенства ее фигуры. Издалека видны были только белокурые волосы, которые она убрала под капюшон накидки, будто святоша, собравшаяся к мессе.

Герцог Ольденбургский позволил себе проявить убежденность, что он привлек внимание королевы. Над ним посмеялись — такое самомнение ничего другого и не заслуживало: королева была слишком уважаема всеми, чтобы подобные причуды могли повредить ее репутации.

На бал герцог явился с важным видом прямо из королевского дворца, где провел все послеобеденное время в беседах с Анной о ее близких, которых он знал, и о многом другом, связанном с ее родиной, чем она всегда интересовалась. Он ушел от королевы в полной уверенности, что обольстил ее и что Мансфельд с Дармштадтом были просто неумелыми поклонниками и глупцами, а он за несколько дней покорил крепость.

Прогуливаясь по аллее, он вдруг заметил проходившую мимо женщину во французском платье. Один из его приближенных со свойственным ему легкомыслием заметил:

— Посмотрите на эту женщину в платье с золотисто-коричневым верхом, взгляните на ее белокурые волосы, которые она старается спрятать, на эту фигуру… Это же королева!

— О! Я должен был узнать ее по взгляду, который она бросила на меня, проходя, — воскликнул Ольденбург.

И он тут же устремился за ускользающей красавицей, крикнув своим приятелям, чтобы они не шли за ней, потому что эта женщина, без сомнения, появилась на балу, чтобы встретиться с ним.

Предположение, что королева Испании, особенно такая, как Анна, приехала на подобного рода бал, было столь смехотворным, что многие присутствующие захохотали.

— Пусть бежит, — совсем тихо сказали они, — он получит хороший урок, ведь это Бокканегра.

Скоро герцог настиг маску, за которой погнался, и, хотя он тоже был в маске, оставался вполне узнаваемым (он не любил прятать свое лицо, особенно поразительно красивые рот и зубы, поэтому на нем была лишь бархатная полумаска).

Приблизившись к княгине (а это была действительно она), герцог повел себя галантно и вместе с тем почтительно, чем очень удивил ее, если учесть, какое мнение о ней он высказывал.

— О госпожа, как вы добры! Я в смущении… Неужели вы хотите продолжить недавний разговор? Я слишком счастлив — мне помогает случай.

Бокканегра не могла отказать себе в удовольствии посмеяться над самодовольным вельможей. Она не любила королеву и была не прочь бросить на нее тень; впрочем, княгиня собиралась открыться герцогу до окончания бала, чтобы преподать ему урок, как выразились сеньоры.

Она отвечала герцогу уклончиво и на немецком языке, который при испанском дворе знали все вследствие продолжительных связей с Австрией. Княгиня отослала сопровождавшего ее Фройдстейна, попросив его не терять их из виду, и сломя голову бросилась в авантюру, от которой ждала бесконечного удовлетворения.

Ольденбург начал с пустого разговора, вспоминал о Нёйбурге и других местах, дама же, естественно, отвечала не совсем удачно; он заметил, что она смущена, приписал это ее настроению и очень скоро перешел к более интимным темам. На этот раз он обрел благодарную собеседницу; княгиня не упустила ни одного удобного случая, чтобы подзадорить его, и позволила герцогу вдохнуть столько фимиама, сколько ему хотелось.

От радости Ольденбург проявлял нетерпение, становился все развязнее, рассказывал о своей страсти, заставившей его приехать в Испанию, просил о новых встречах, с волнением говоря о том, что и эта могла не состояться; княгиня ловко обыгрывала разговор, поощряя герцога и отвечая на его излияния так, чтобы посильнее распалить его, а потом от души посмеяться над ним.

Это длилось всю ночь. Они удалились в одну из уединенных комнат, предназначенных для еды, подходили перекусить и выпить вина к маленьким столикам, нарочно приготовленным там для удобства приглашенных, поскольку общий сервированный ужин оторвал бы гостей от любовных интриг. Герцог и княгиня ни на минуту не расставались — к большой радости окружающих и великой тревоге Фройдстейна, который повсюду следовал за ними, не теряя их из виду.

Под утро, когда княгиня уже достаточно развлеклась, она подумала о развязке. Герцог умолял ее согласиться на свидание во дворце, куда ему удастся проникнуть через потайной ход, который он несомненно найдет, даже если придется выстелить этот путь золотом и бриллиантами. Княгиня заставляла себя упрашивать и понемногу уступала, увлекая его между тем к хорошо освещенному месту, где собрались многочисленные группы гостей.

Они подошли к этим людям, занятые, казалось, только собой; княгиня собиралась положить конец комедии, не зная еще, каким он будет. Одна дама, пришедшая на бал вместе с ней и искавшая ее, заметила парочку и смешала все карты, рассмеявшись от всего сердца:

— Послушайте-ка! Не пора ли возвращаться домой, моя королева? Уж не собираетесь ли вы оставаться здесь до завтрашнего дня?

Это была одна из тех ветрениц, которые делают шаг, ничего не рассчитав. Герцог отстранил ее величественным жестом, добавив:

— Ты ошибаешься, прекрасная маска!

— И вовсе не ошибаюсь, сударь, скорее ошибаетесь вы. Ты еще не закончила насмехаться над ним? Не пора ли прогнать его так, как он того заслуживает, моя дорогая Инесса?

Герцог насторожился:

— Как? Что происходит? О чем вы говорите? Сумасбродка расхохоталась еще более оскорбительно.

XIX

— Что происходит? Просто тебя, красавчик, провели: не рисуйся и не распускай хвост, чтобы тобою восхищались.