Две королевы - Дюма Александр. Страница 88

Мансфельд тоже был несколько обижен вследствие этого дела и, быть может поэтому, не проявил особого рвения в поисках виновного. Однажды у него вырвалась фраза:

— Теперь они узнают: в Испании нельзя делать все, что им захочется и когда им захочется.

Но, провалив дело наполовину, граф с еще большим азартом начал осуществлять намеченный план. Он усилил свое давление на Берлепш, требуя, чтобы та повлияла на королеву, и еще упорнее наступал на Дармштадта, упрекая его в нерешительности, в том, что он ведет себя как ребенок, который пугается тени. Принц бывал у королевы чуть ли не каждый день, но, несмотря на все его усилия, Анна оставалась такой спокойной и невозмутимой, что невозможно было принять за страсть то чувство, которое она испытывала к нему.

Королева была чрезвычайно милостива, даже предупредительна по отношению к принцу, чем окончательно обезоруживала его. А Берлепш подбадривала и Дармштадта и Мансфельда, порою удивляясь бесконечным переговорам с ними.

— Вы не знаете королеву, — говорила она, — не знаете, как живется во дворце, где все словно замерли, где каждому предназначено определенное место, и он не смеет занять другое. Король никогда не расстается с супругой, и главная камеристка всегда при ней. Королева не может написать, поскольку ей не оставляют ни перьев, ни чернил; когда она хочет сообщить что-то близким, приглашают секретаря, который держит письменные принадлежности под замком, и не из-за ревности короля, а по приказу герцогини де Вильяфранка, довольно мягкой в остальном, но несгибаемой в этом. По-моему, все опасаются, и вы, наверное, в первую очередь опасаетесь, что настрой короля по отношению к престолонаследию не совсем ясен. И если я сообщаю вам, господин граф, уже известное вам, то только для того, чтобы объяснить, чего вы не понимаете.

Доводы выглядели вполне убедительными, приходилось прислушиваться к ним, и Мансфельд на какое-то время приутих. Но принц Дармштадтский терял терпение. Берлепш не сомневалась, что он любим, и, как я уже говорила, искренне в это верила. Женщина с такой, как у нее, душой, не могла понять и оценить чувства Анны к королю. Берлепш задумала услужить королеве, заставить ее преодолеть нерешительность и незаметно сблизить с человеком, который дал бы ей утешение в страданиях и одиночестве. Король должен был отправиться в Эскориал, куда он ездил один, чтобы помолиться у гробницы покойной королевы. Карл не любил, чтобы Анна сопровождала его; находясь в здравом рассудке, он понимал, что для нее это было пыткой, и хотел избавить от муки супругу, хотя она всегда умоляла его не оставлять ее в Мадриде.

Госпожа фон Берлепш по-своему любила королеву. Но у нее не было ни стыда, ни принципов, для нее не имело особого значения, останется ли ее воспитанница добродетельной, лишь бы она была счастлива во что бы то ни стало и сделала бы свою гувернантку богатой. Деньги были главным идолом Берлепш, королева стояла на втором месте.

Как-то рано утром влюбленный принц, печально гуляя по своему парку, где он уже не устраивал праздников и принимал только серьезных друзей, увидел в другом конце аллеи улыбающегося г-на фон Мансфельда, веселой шуткой приветствовавшего его издалека.

— Радуйтесь и будьте готовы, — сказал посол, подойдя ближе, — наденьте самый красивый наряд и вечером отправляйтесь к маленькой лестнице для фрейлин; в десять часов вы увидите там преданного человека, который проведет вас туда, где вас ждут.

— О Боже! — воскликнул принц, побледнев. — Можно ли в это поверить?

— Верьте, если я так говорю, дорогой принц; наконец-то мы добьемся цели и в Вене на меня уже не будут смотреть как на безмозглого простофилю.

— Умоляю вас, господин посол, не говорите мне о Вене и ваших интригах, не пугайте меня; боюсь, вы вынуждаете меня совершить дурной поступок, подталкиваете на темную дорожку, чтобы погубить королеву, заманив ее в ловушку. Я не хотел бы обрести счастье такой ценой и, если стану слепым орудием подобного преступления, если я это обнаружу — предупреждаю вас, сударь, не рассчитывайте на мою помощь в дальнейшем.

— Вы с ума сошли, дорогой принц, любовь вскружила вам голову. Идите на вашу встречу и не беспокойтесь об остальном; серьезные проблемы — для серьезных людей, а безумства любви — для людей молодых, для красивых сеньоров и прекрасных дам; спешите на свидание и не думайте ни о чем, кроме того, что должно за ним воспоследовать.

— Я не пойду.

— Помилуйте! Но почему?

— Я боюсь вас.

— Сколько раз вам еще повторять? Я люблю королеву, хочу добра ей и вам, и ни с ней, ни с вами ничего не случится, даю вам слово дворянина.

Дармштадт поверил ему: он был влюблен и так долго ждал благословенного мига, что его легко было убедить. Ему казалось, что день этот никогда не кончится, торопил время, то забегая в дом, то выбегая, ходил на площадь перед дворцом, чтобы посмотреть на его стены, а с наступлением вечера быстро облачился во все черное, как любила королева и как одевался де Асторга; только у него не было красивой орденской цепи, усыпанной бриллиантами, и он надел золотое ожерелье с портретом королевы в подаренном ею медальоне.

В десять часов ровно он стоял возле указанной лестницы и вскоре почувствовал, как кто-то дотронулся до его руки: послышался тихий голос, прошептавший по-немецки:

— Пойдемте, ваша светлость! Вас ждут с нетерпением.

У королевы были иные привычки, нежели у Луизы Орлеанской. По вечерам, когда король уже лежал в постели, Анна часто засиживалась в своей комнате и отправлялась к нему лишь потом. А если супруг отсутствовал, она долго не ложилась спать, оставаясь либо в молельне, либо в одной из гостиных; при ней обычно находилась Берлепш или одна из горничных; но иногда Анна отсылала всех, чтобы побыть одной. Это время она проводила в грезах и воспоминаниях. В тот вечер королева отправилась в самую дальнюю свою комнату, чтобы поработать. Она вышивала покрывало для постели короля, и ей очень хотелось, чтобы оно получилось красивым. Госпожа фон Берлепш присела у ее ног, стараясь найти предлог, который заставил бы королеву принять принца и не дал ей повод думать, что ее желание угадали, — тем самым той представлялась возможность сохранить свою тайну.

Нет нужды говорить, что Анна была печальна, да и кто не грустит при испанском дворе! А у королевы было на то больше оснований, чем у других, ведь она страдала от неизлечимой боли.

Заметив, что Берлепш не отвечает ей или отвечает невпопад, Анна углубилась в свои печальные мысли и замолчала.

— Ваше величество, — произнесла наконец Берлепш, — не рассердитесь ли вы на подругу, угадавшую ваши желания и избавившую вас от необходимости выражать их?

— Напротив, я была бы ей очень благодарна; мне кажется, это само собой разумеется, разве можно думать иначе? Но почему вы задаете такой вопрос?

— У меня есть еще несколько вопросов, после чего я буду совершенно спокойна! Не согласитесь ли вы встретиться здесь, в вашей комнате, с другом, который погибнет, если вы не примете его, и которого вы можете вернуть к жизни?

— Что касается этого, Берлепш, то постарайся выражаться яснее, я ничего не понимаю.

— Я сейчас объясню. Вы любите принца Дармштадтского?

— Конечно, очень люблю.

— Ему нужно поговорить с вами, увидеться с вашим величеством наедине, он глубоко переживает… не знаю, отчего… Принц не рассказал, в чем дело, но мне стало так жалко его, что…

— Ты согласилась? — покраснев, перебила ее королева.

— Да, моя госпожа, я плохо поступила?

— Нет, потому что я хотела его видеть, мне необходимо встретиться с ним втайне от всех, я, вероятно, еще не раз позову его, и, если ты согласишься помочь…

— Конечно! Разве я могу в чем-нибудь вам отказать? Я разгадала вас, моя королева; вспомните, о чем я только что говорила: я предвидела ваши желания. Теперь вы понимаете меня?

— Не может быть! Берлепш, ты угадала?.. Но ты не знаешь, почему, не можешь знать…