Черная башня - Джеймс Филлис Дороти. Страница 16

Дэлглишу явилось мгновенное и нечестивое видение о том, как его сержант пытается выяснить и надлежащим образом отразить в официальном полицейском протоколе столь насущную и необходимую информацию о жертве преступления. Упомянутое мисс Уиллисон различие между работой следователя и обычной жизнью стало весьма уместным напоминанием о том, как люди смотрят на его работу. Адам прямо-таки предвкушал, как будет рассказывать об этом комиссару. А потом вдруг вспомнил, что в предстоящем официальном и неизбежно не слишком веселом разговоре, который ознаменует конец его профессиональной карьеры, им с комиссаром будет не до приятной болтовни.

К своему прискорбию, коммандер распознал в мисс Уиллисон тот тип необычайно честного свидетеля, с которым всегда трудно иметь дело. Парадоксально, однако с этой старомодной правдивостью и чувствительной совестью справляться куда сложнее, чем с увертками, недомолвками и откровенным враньем – нормальной частью любого расследования. Ему хотелось спросить ее о том, кто из Тойнтон-Грэйнж мог бы навестить отца Бэддли, чтобы исповедаться. И тем не менее Дэлглиш понимал: подобный вопрос лишь нарушит то хрупкое доверие, что мисс Уиллисон испытывала к нему, а ответа он в любом случае не получит. Впрочем, этот гость должен быть не из инвалидов – человек в коляске просто не мог бы прийти и уйти тайком, если, конечно, у него не было сообщника, который привез бы его сюда или своими силами, или на машине. Однако такую возможность Дэлглиш пока что склонен был не принимать в расчет: скорее всего на какой-нибудь стадии путешествия их все же заметили бы.

Стараясь, чтобы беседа не совсем уж походила на полицейский допрос, коммандер поинтересовался:

– Так что преподобный делал, когда вы его оставили?

– Сидел в кресле перед камином. Я не позволила ему встать, чтобы проводить меня. Уилфред отвез меня в коттедж в маленьком фургончике. Он сказал, что пока навестит свою сестру в коттедже «Вера» и через полчаса будет ждать на улице, если я не постучу в стенку раньше.

– Значит, из одного коттеджа слышно, что происходит в другом? Мне только сейчас пришло в голову, что если отец Бэддли после вашего ухода почувствовал себя плохо, он мог бы постучать в стенку миссис Хэммит.

– Она говорит, что он не стучал. Хотя она могла и не услышать, потому что у нее громко работал телевизор. Вообще-то коттеджи сложены очень качественно, но иногда через общую стенку какие-то звуки все же доносятся. Особенно когда говорят на повышенных тонах.

– Вы имеете в виду, что слышали, как мистер Энсти разговаривает с сестрой?

Похоже, мисс Уиллисон уже пожалела, что сказала лишнего.

– Время от времени, – быстро проговорила она. – Помнится, мне еще пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отвлекаться. Я еще подумала: говорили бы уж потише, а потом мне стало стыдно, что я слишком легко отвлекаюсь. Со стороны Уилфреда было так мило отвезти меня в коттедж. В обычных обстоятельствах отец Бэддли, разумеется, сам бы пришел ко мне, и мы бы могли уединиться в комнатке, которую у нас зовут «тихой» – она рядом с чуланом у входа. Но ведь преподобный в то утро только выписался из больницы, так что ему не стоило выходить. Я бы отложила визит до тех пор, пока он слегка не окрепнет, однако он написал мне из больницы, чтобы я приходила в назначенное время. Он знал, как это для меня важно.

– А его можно было вообще оставлять одного? Мне почему-то кажется, что нет.

– Эрик и Дот, то есть сестра Моксон, хотели, чтобы он приехал из больницы в большой дом и провел там хотя бы первую ночь. Да вот преподобный настоял, чтобы его отвезли сразу в коттедж. Тогда Уилфред предложил, чтобы кто-нибудь переночевал у него в запасной спальне – на случай если ему ночью понадобится помощь. Но отец Бэддли и на это не согласился. Стоял на своем как кремень – что должен остаться на ночь один. Знаете, он ведь умел быть ужасно властным. Потом-то я думала, что Уилфред, верно, корит себя за то, что не проявил больше твердости. Только что он мог сделать? Не тащить же отца Бэддли сюда силком.

Верно, всем заинтересованным лицам было бы проще, если бы отец Бэддли согласился провести хотя бы первую ночь после больницы вТойнтон-Грэйнж. И это так нетипично для него – столь решительно противиться разумному предложению. Уж не ждал ли он еще одного посетителя? Быть может, преподобный очень хотел повидаться еще с кем-то – причем обязательно наедине? И написал он этому «кому-то», назначив точное время встречи, совсем как мисс Уиллисон? И если так, этот неизвестный – каковы бы ни были причины его визита – вполне мог прийти сюда пешком. Дэлглиш спросил Грейс; а не разговаривал ли отец Бэддли с Уилфредом перед тем, как она покинула коттедж?

– Нет. Через тридцать минут после того, как я вошла к отцу Бэддли, Уилфред постучал в стену кочергой, а через несколько минут посигналил с улицы. Я подкатила кресло к двери, как раз когда Уилфред ее открывал. Отец Бэддли сидел на прежнем месте. Уилфред пожелал ему спокойной ночи, хотя, кажется, преподобный не ответил. Судя по всему, Уилфред очень торопился поскорее вернуться домой. Миллисента тоже вышла на крыльцо и помогла закатить мое кресло в фургон.

Выходит, ни Уилфред, ни его сестра не говорили с Майклом в тот вечер и даже толком его не видели. Глянув на мускулистую правую руку мисс Уиллисон, Дэлглиш пару мгновений поиграл с мыслью о том, что священник был уже мертв, когда гостья уехала. Однако, даже помимо психологического неправдоподобия, эта версия никуда не годилась. Мисс Уиллисон не могла полагаться на то, что Уилфред не заглянет в коттедж. И коли на то пошло, даже странно, что он этого не сделал. Ведь Майкл только утром вернулся из больницы. Почему же не зайти и не справиться, как он себя чувствует, не провести с ним хоть пару минут? Весьма интересно, отчего это Уилфред Энсти так спешил уехать и почему никто не признался, что видел отца Бэддли после семи сорока пяти.

Дэлглиш задал новый вопрос:

– А какое освещение было в коттедже, когда вы уходили? Если его собеседница удивилась, то не подала виду.

– Горела только маленькая настольная лампа на бюро. Я еше поразилась, как он различает слова вечерни. Хотя, конечно, преподобный ведь и так знал все молитвы.

– А утром она была уже выключена?

– О да. Мэгги сказала, что в коттедже было темно.

– Как-то странно, на мой взгляд, – заметил Дэлглиш, – что никто не заглянул туда вечером, чтобы узнать, как там отец Бэддли, или помочь ему улечься.

– Эрик Хьюсон думал, что Миллисента зайдет, – быстро произнесла мисс Уиллисон, – а у Миллисенты почему-то сложилось впечатление, что Эрик и Хелен – ну, сестра Рейнер – согласились зайти сами. На следующий день они все себя винили. Правда, как говорит Эрик, с медицинской точки зрения это было бессмысленно. Отец Бэддли скончался тихо и мирно вскоре после моего ухода.

С минуту они сидели молча. Дэлглиш гадал: подходящий ли сейчас момент, чтобы спрашивать м,исс Уиллисон об анонимках? Она так ужаснулась его замечанию о Викторе Холройде – не хотелось бы пугать и смущать ее еще сильнее. Но вопрос крайне важен. Покосившись на худое лицо, на котором застыло выражение упрямой безмятежности, он начал:

– Оказавшись в коттедже отца Бэддли, я ознакомился с содержимым его бюро, просто на всякий случай – вдруг там окажется неотправленное письмо ко мне. И под какими-то старыми рецептами нашел другую записку, анонимную, крайне неприятного свойства. И хочу знать: рассказывал ли он кому-нибудь об этом и не получал ли еще кто-нибудь в Тойн-тон-Грэйнж таких писем?

Вопрос подействовал на мисс Уиллисон хуже, чем Дэлглиш опасался. На мигона словно утратила дар речи. Адам терпеливо ждал, пока наконец не услышал ее голос. Справившись с собой, она ответила:

– Я получила одно такое письмо за четыре дня до смерти Виктора. Оно было совершенно… непристойным. Я разорвала его на мелкие кусочки и выкинула в туалет.

– Туда ему и дорога, – с напускной бодростью заверил Дэлглиш. – Однако мне, как полицейскому, всегда жаль, когда уничтожают улики.