Стриптиз (СИ) - Бирюк В.. Страница 11
— Так. Расскажешь потом подробненько. А Ростислава?
Единственная дочка. В семь лет выдана замуж. За князя Вжицкого Магога. После свадьбы у этого, до того — нормального подростка, начался неуправляемый рост костей — акромегалия. Вдарили гормонами по гипофизу?
В семь — жена, в четырнадцать — вдова. Через полтора года от «сейчас» Магог умрёт, Ростислава вернётся к отцу. Женский монастырь в Боголюбово, на дворе Владимирских князей — с её кельи начинался?
— Девочка моя… От Якова. Старшенький братец постарался.
Начавший лгать — не может остановиться. Сначала братья пытались беременностью сестры укрепить связь с Долгоруким. «Удержаться в родстве». Потом… даже после двух рождённых и выживших племянников, у них, наверняка, были «существенные и необоримые основания». Чтобы продолжать брюхатить свою сестрёнку.
— А Глеб?
Она как-то… хрюкнула. Попыталась отодвинуться от меня, мотала головой. Зафиксированная захватом за ошейник, не имея возможности отклониться, отдалиться от меня, от моего вопроса, вдруг глянула прямо:
— Глеб… он… Он — Юрьевич.
Тут же отвела взгляд. Но продолжала косить на меня.
Интересуется — какое впечатление произвело на меня её откровение.
Какое-какое… Как кувалдой по голове.
Уела. Больше скажу — уелбантурила.
Фейсом об тейбл.
С выподвывертом.
«Не задавайте вопросов, ответы на которые могут вам не понравиться».
Ну нахрена?! Нахрена мне было лезть в тайны этого блягородного семейства?! Ведь знал же насчёт скелета в каждом шкафу! Ведь…
А, поздно.
Про измены Софьи я болтанул Боголюбскому в Янине. Чисто намёком. Гипотетическим, худо обоснованным предположением. Просто спасал свою задницу! В смысле — голову.
Ничем другим его прошибить было невозможно! Я пробовал! Ни родство кровное, ни Русь Святая…
А на плаху… очень не хотелось.
Весной побежал в Боголюбово по той же причине — упреждал снос головёнки плешивенькой по неправильно понимаемым объективным обстоятельствам. Понесло в Ростов — а куда деться от приказа князя Андрея? На его земле, под его топором…
Попал в Москву. Там и надо было! Прирезать её! К чертям собачьим! А я, дурень, гуманистнулся — выволок. Показалось — человек интересный. А это… Это не баба, это — бомба разъедрительная! Уже давно тикающая!
Хренов знаток душ человеческих! Дурколог из психушки! Идиот!
А сейчас нахрена полез расспрашивать?!
Соломон прав: «Умножающий познания — умножает печали».
Ну, Ванька, начинай печалиться. Такие тайны… традиционно несовместимы с жизнью.
Я отсел на приступку банного лавка, покрутил в руках вытащенную у неё изо рта мочалку. Назад вставить? — А смысл? Поздно уже.
«Слово — не воробей, вылетит — не поймаешь».
Это кто сказал?! — Народ русский?! — Народ! Мать твою! Как же ты прав! Как же ты мудр! Не хуже царя Соломона.
Эх, кабы всю эту мудрость — да в моё плешивую головушку… Вбить! Втоптать промеж ушей!
Увы. Остаётся заполнять пустое пространство чем-нибудь другим. Чтобы не звякало там с эхом. Например — информацией.
Заранее предчувствуя, что тоже пожалею, сильно и неоднократно, но не имея сил остановить процесс познания, ибо, как всем известно, он неостановим и непреложен, задал следующий вопрос:
— Андрей знает?
— Да.
Кажется, Софочке доставляло удовольствие видеть меня, своего мучителя и дурой-назывателя, в столь смятенном состоянии.
Поразительная женщина! Даже находясь в нынешнем, столь болезненном, беспомощном состоянии, измученная, изнасилованная, будучи в полной моей власти… одним своим словом… Убила. Ткнула мордой в… в то самое.
Нашла в себе силы, изыскала способ наглядно показать мне мою малость рядом с нею. «Поставить на место». Меня! Владетеля в здешних местах всея всего! Папандопулопнутого прогрессора!
Мда… Хоть в какие мантии и бантики заворачивайся, а душа с душой — играют на равных. И плевать — из какой ты эпохи или страты.
Уела. Просто исполняя моё приказание. Очередная «песенка велосипедиста»:
И остаётся мне теперь только… огогокать.
Временами откашливаясь и постанывая, она конспективно изложила эту историю. По сути — весьма типичную, исконно-посконную. Называется — снохачество. Распространено во всяком патриархальном обществе.
Применительно к «Святой Руси» — я про это уже… Вполне устойчивое явление от Ярослава Мудрого с его «Уставом церковным» до большевиков.
В «Уставе» жестко:
«Аще свекорь с снохою съблюдит, митрополиту 100 гривен, а опитемья по закону».
Для почти всех это означает — конфискация с ликвидацией. В смысле — с порабощением пожизненно.
Когда нас угрозы закона останавливали?
Вот и звучит в песне плач снохи:
Потом-то, во времена процветания Российской Империи и купания в славе победоносной, той ещё, Отечественной войны, в 19 веке, бывали уже не только жалостливые песни:
«…толкнул бес свекра в ребро, навел на него искушение; зачал старый молодую сноху на любовь склонять, отходу ей не дает, ровно пришил его кто к сарафану Никитишны. Всем хотел свекор взять, и лаской и таской, да сноха крепка была: супротив греха выстояла. Невтерпеж, однако, стало ей, свекрови пожаловалась, а та ей: «Да мне-то что? Я старуха старая, в эти дела вступаться не могу, ты свекра должна почитать, потому что он всему дому голова и тебя поит, кормит из милости». Пришло Никитишне житье хуже собачьего, свекор колотит, свекровь ругает, деверья смеются, невестки да золовки поедом едят. Терпела Дарья такую долю с полгода, извелась даже вся, на себя стала непохожа. Не хватило терпенья, ушла в чужие люди работой кормиться».
Эта Дарья к тому времени осталась бездетной двадцатилетней вдовой. Сил и смелости хватило. Да и было куда уйти — «в чужие люди». Из этого… исконно-посконного.
Половые сношения между главой крестьянской семьи и его снохой были фактически обычной стороной жизни русской патриархальной семьи.
«Нигде, кажется, кроме России, — писал В.Д. Набоков, — нет по крайне мере того, чтобы один вид кровосмешения приобрел характер почти нормального бытового явления, получив соответствующее техническое название — снохачество».
Обычай был вполне жив в конце XIX в., одной из причин его называли сезонный отток молодых мужчин на заработки:
«Богатый крестьянин Семин 46 лет, имея болезненную жену, услал двух своих сыновей на «шахты», сам остался с двумя невестками. Начал он подбиваться к жене старшего сына Григория, а так как крестьянские женщины очень слабы к нарядам и имеют пристрастие к спиртным напиткам, то понятно, что свекор в скорости сошелся с невесткой. Далее он начал «лабуниться» к младшей. Долго она не сдавалась, но вследствие притеснения и подарков — согласилась. Младшая невестка, заметив «амуры» свекра со старшей, привела свекровь в сарай во время их соития. Кончилось дело тем, что старухе муж купил синий кубовый сарафан, а невесткам подарил по платку».
Рюриковичи — отнюдь не из крестьян. Но вполне — «плоть от плоти и кровь от крови». А главное: «мысль от мысли» трудового народа. Они в нём живут. И, обрусев, переняли не только язык, но и обычаи.
Почти-грек (по матери и бабушке) Юрий Долгорукий был человеком весьма переимчивым: сытым, пьяным, весёлым. Ленивым и до женского пола — вельми охочим. Татищев отмечает, что сам он мало участвовал в делах, но более посылал бояр да сыновей своих. Не так, как упоминаемый выше крестьянин — «на шахты», но тоже — далеко и надолго, «в походы».