Стриптиз (СИ) - Бирюк В.. Страница 12

Замечу, что Юрий Долгорукий отнюдь не был тем богатырём, который изображён в конном памятнике в Москве.

Низкого роста (около 157 см), хрупкого телосложения, со слабо развитой мускулатурой.

Из судебно-медицинского заключения:

К концу жизни, в 60–70 лет, Юрий с трудом передвигался — любое резкое движение причиняло боль. Ходил согнувшись, прихрамывал, голову поворачивал лишь вместе с туловищем — иначе уже не мог. Время проводил сидя или лежа. Спал тревожно, часто просыпался от острых болей. Если приходилось подниматься на коня, делал это с большим трудом и лишь при помощи слуг. Личного участия в сражениях принимать уже не мог.

Остеохондроз сопровождается заболеваниями сердца, сбоями в деятельности ряда внутренних органов, нарушение легочной деятельности. Болями, невозможностью нормально отдохнуть — объясняются те вспышки гнева и жестокости Долгорукого, о которых упоминают летописи применительно к последним годам его жизни.

Долгорукий, в конце жизни, был постоянно раздражён. На всех, на весь мир. И прежде всего — на самого себя, на свою немощь. Столь обидную именно в последние годы, когда, после редко здесь длинной жизни, весёлой, разгульной, он, наконец-то, добился желаемого — Великокняжеского стола. И не имел сил вполне воспользоваться победой.

Власть утекала у него между пальцами. Вместе с жизненными силами. Поэтому всякий намёк, всякая надежда на возвращение к нему былой лихости превращалось в непреодолимое стремление. Откладывать, останавливаться — он не мог и не хотел.

«Каждый раз — как последний».

— А вдруг получится?

Любой отказ вызывал в нём не только вспышку ярости из-за проявляемого своеволия, но и, при защитительном движении и необходимости двигаться самому, вспышку боли от состояния межпозвоночных дисков.

Улита (Софья) считалась женщиной красивой, муж — постоянно в отъезде… Бешеный характер Андрея несколько сдерживал поползновения. Не свёкра — Юрий понимал, что наезд на «Бешеного Китая», типа совращения его жены, даст катастрофические последствия.

Однако, кроме самого Долгорукого, в Кидекшах было и ещё немало любителей чужих жён. Конфликты вокруг Улиты между кипчаками, родственниками Андрея по матери, и греками — слугами матери и второй жены Долгорукого, бывали и кровавыми.

Это — помимо свар с людьми старшего сына Долгорукого Ростислава (Торца), ненавидевшего Андрея и передавшего эту ненависть своим детям. Вражда между членами благородного семейства приводила к стычкам между слугами. В том числе — и со смертельными исходами. Временами на Улиту и её людей начиналась форменная охота.

Андрея боялись. Но пока он откуда-нибудь, типа Луцка, вернётся, мы её…

Софья вспоминала об этом отрывочно, встряхивая головой как заезженная лошадь.

— Потом Андрей меня в Вышгород привёз. Чуть обжились — поехали в Киев, к свёкру. Показаться, поклониться. Там оно и случилось.

Посидели хорошо, утром Андрей спешно поехал на Рось, по делам. Улиту, чтобы не таскать по морозу туда-сюда, в княжьих хоромах оставили, вечерком снова посидели. Она уже ушла в отведённые покои, уже разделась и в постелю легла. Да вспомнила, что браслет с руки оставила в трапезной. Неудобен за столом был. Набросила какой-то халатик, что под руку попался. Пошла, с уже переплетёнными ко сну косами, забрать прикрасу, пока слуги «ноги не приделали». Чай — мужнин подарок. И наскочила на пьяненького свёкра.

— Он-то хоть и старый, и больной, а — здоровый. Как налез на меня… А я и сказать ничего не могу. Со страху. Ни крикнуть, ни шевельнуться. Стыд-то какой. После… до утра проплакала. А утром детей забрала, да в Вышгород. Муж приехал, ругаться начал, что без воли его с Киева ушла. Я ему… Всё рассказала, плакала, синяки показывала. Долгорукий-то… клешни-то у него… И долгие, и железные будто. Просила супруга законного защитить от позора такого, от любострастия старческого. Вот мы на другую ночь и поехали. Только плюнул Андрей Юрьевич в сторону Киева да и поскакал впереди.

Софья врёт. Точнее — привирает. Андрей не только плюнул в сторону Киева, он ещё прихватил с собой чудотворную икону, священный меч, семейство монастырского попа, который это всё вынес, своих ближников, бояр и дружину, включая Кучковичей. Чтобы это сделать быстро — всё должно быть подготовлено заранее. А вот когда уже всё готово — остаётся только повод найти, последний толчок.

— Софочка, а ведь ты врёшь. Ты ведь специально в трапезную пошла. Чтобы постельным своим видом, неодетостью — свёкра совратить, сподвигнуть на грех. Соблазнить.

— Не-е-ет!

— Да. Ты сама подставилась, подлегла. Долгорукий, козёл старый да пьяный, как морковку увидал — так и схрумкал. А ты — в слёзы да в жалобы. И тем возмутила Андрея на мятеж. Представила себя страдалицей, жертвой беззащитной. Защитить тебя возле отца своего он не мог. Оттого и взбеленился. Предал долг сыновий, долг государев, долг воинский. Спасая дырку твою от постороннего проникновения, побежал за тыщи вёрст от батюшки своего. Братья-то твои знали?

Она убито кивнула.

Вышгород был ловушкой. Не только для самого Андрея — для всех людей, с ним связанных. Ему довлели честь, долг перед отцом, перед государем. А его людям — долг перед ним.

Неизбежность катастрофы, гибели Андрея и его окружения были понятны многим. А они не хотели. Они, не только Кучковичи, хотели выбраться из этой Киевской западни, они уже готовили пути отхода, уже был построен в Москве кремль, где можно было отсидеться первое время. Оставалось только сдвинуть Андрея. Точнее — сорвать его «с резьбы». Что и было исполнено. Прогулкой невестки в ночнушке. В нужное время, в нужном месте, перед нужным зрителем.

Это объясняет странности исхода Андрея из Вышгорода. Странности и его самого, и реакции Долгорукого.

Чувствуя свою вину, Долгорукий не предпринимал карательных действий. А Боголюбский, едва выскочив из зоны досягаемости отца, стал соображать и поступать хоть и оригинально, но вполне разумно. И основал Боголюбово, чтобы не идти в города Долгорукого, не нарушать имения отца.

Цель — не отъём имущества, не захват власти, но сбережение чести своей.

Кража святынь, при таком раскладе, выглядит не стремлением к усилению своему, но обретение защиты от наказания божьего за грех смертный. «Чти отца своего» — из Заповедей.

«Чти»! Даже если он — взбесившийся похотливый остеохондрозник.

Глеб… Кажется, рождения этого ребёнка хитрецы не предусмотрели.

«Житие» говорит, что в 1175 году, в момент убийства, ему было восемнадцать. Значит, он родился в 1157 году. Если соитие свёкра и снохи состоялось в конце января — вполне возможно.

Не от этого ли несколько пренебрежительное согласие Андрея на книжность княжича, на отдание его в обучение наукам духовным? И занятие пристойное, и с глаз долой, и исключение из «лествицы», из порядка наследования. «Отрыжке греха» не место в ряду славных князей русских. Монашеский клобук — единственный «мирный» способ выскочить из-под княжеского корзна. Иначе — бесчестие, изгнание, темница, могила.

Чуть раньше/позже? Потащил бы Андрей беременную жену или жену с новорожденным младенцем в тысячевёрстную зимнюю дорогу, в преддверие явно подступающей большой войны?

Военные приготовления шли по всей Руси. Есть летописное сообщение о том, что в Чернигове известие о смерти Долгорукого было получено в первый день объявленного похода. Военного похода на Киев.

Одна из версий знаменитого эпизода «Иван Грозный убивает своего сына» предполагает снохачество или поползновение к оному, как обоснование ссоры между Иваном Васильевичем и Иваном Ивановичем. А здесь? Отец сына не убил. Скорее наоборот — уход Андрея от Киева развязал руки противникам князя Юрия. Гибель семи сотен суздальцев — людей Долгорукого, вместе с их семьями, в Раю за Днепром, от взбунтовавшегося киевского отребья — на совести Андрея. Был бы он рядом — утопил бы мятеж в крови, сохранил своих людей.