Лицо ее закройте - Джеймс Филлис Дороти. Страница 28

– Если хочешь Фрейда, делаю ставку на дядю убитой. Тут уж простор для вся­кой психологической чепухи. Так вот, он жестокий, бездарный человек, который, про­знав про ребенка, выгнал ее из дома. Но как все пуритане в романах, он и сам мер­завец. Крутил роман с девчонкой, с ко­торой познакомился на репетициях хора, а теперь она со своим ребенком оказалась в том же приюте, что и будущая жертва. Скоро Салли узнает правду о своем негодяе дяде и начинает шантажировать его, требуя тридцать шиллингов в неделю за то, что будет мол­чать. Понятное дело, не мог он рисковать. Слишком добропорядочный он джентльмен.

– А что Салли делала с тридцатью шил­лингами?

– Открыла счет в банке на имя ребен­ка. В конце концов все это обнаружится.

– Если бы так. Но ты забыл о будущей невестке жертвы? Там-то найти мотив со­всем ничего не стоит.

– Она не убийца, – тут же перебил Фе­ликс.

– Черт тебя дери, Феликс! Кто просит тебя быть тактичным?

– Я твердо знаю, ты не убивала Салли Джапп. Ты хочешь, просто так, шутки ради, чтобы я следил за тобой, отмечал все по­дозрительное и странное.

– Я ведь ненавидела ее, Феликс. В самом деле ненавидела.

– Ну и что? Да, ненавидела. Это твои личные трудности. Но держи себя в руках, не выкладывай, что у тебя на душе, поли­ции. Без сомнения, они стоящие мужики и ведут себя прекрасно. Только вот вооб­ражение у них хреновое. Но сила их – в смекалке. Она – основа основ работы сыщика. Знают сами, что делать и как, не подбрасывай им мотив преступления. Пусть попотеют за денежки налогоплатель­щиков.

– Думаешь, Далглиш выйдет на убий­цу? – помолчав, спросила Дебора.

– Далглиш, думаю, уже понял, кто убий­ца, – ответил спокойно Феликс. – А вот иметь достаточно доказательств, чтобы вынести обвинение, – дело другое. Сегодня днем, может, мы узнаем, что успела полиция и что они готовы сообщить нам. Далглишу, не исключено, доставляет радость держать нас в напряжении, но рано или поздно он раскроет свои карты.

Дознание обернулось и облегчением, и ра­зочарованием. Коронер [16] пришел без при­сяжных. Он оказался мужчиной с тихим голосом и лицом, напоминающим грустную морду сенбернара, который, казалось, по ошибке втянут в расследование. При этом он был опытным и не терял времени впус­тую. Деревенских пришло меньше, чем ожидали Макси. Может, они берегут свое время и энергию для более интересного мероприятия – для похорон. Но те, кто пришел, вели себя умнее, чем раньше. Ко­ронер представил дело на первый взгляд до чрезвычайности простым. Свидетелем по опоз­нанию жертвы была нервная, невыразительная маленькая женщина, оказавшаяся теткой Салли. Выслушали показания Стивена Макси, он быстро сообщил фактические детали того, как был найден труп. Согласно медицин­ской экспертизе, смерть наступила вследствие повреждения блуждающего нерва, когда жертву душили руками, наступила очень быстро. В желудке обнаружено полтора грана кислоты барбитурата. Коронер задавал только вопросы, которые помогали установить факты. Полиция попросила отсрочки и получила ее. Никаких формальностей, почти дружеская обстановка. Свидетели пристроились на стульях, на которых обычно сидели детишки во время занятий в воскресной школе, а коронер возвышался над собравшимися с кафедры учителя. На подоконниках стояли цветы в банках из-под повидла, а на стене висели картинки на холсте, на которых цвет­ным карандашом был изображен путь хри­стианина от крещения до похорон. В та­ком невинном и непривычном месте суд, со всеми формальностями, но без суеты, установил, что Сара Лилиан Джапп умер­ла насильственной смертью.

2

Теперь предстояло пережить похороны. На них – не то что на дознание – можно было не ходить, но миссис Макси первая приняла решение. Она не колебалась и сразу заявила о своем намерении присутствовать на похоронах. В обсуждение она особен­но не вдавалась, но причины и так были ясны. Салли Джапп умерла в их доме, у них на работе. Ее родственники ни за что не простят ей, что умерла она так же необычно и дико, как и жила. Они не будут принимать участия в похоронах, их орга­низует приют святой Марии, он же опла­тит все расходы. Но Макси пойдут не по­тому, что надо, чтобы хоть кто-то был, – это их долг. Если в твоем доме умирает че­ловек, ты обязан присутствовать на похо­ронах. Миссис Макси ничего этого вслух не говорила, но дала сыну и дочери понять, и весьма однозначно, что этикет предпи­сывает им присутствовать на похоронах, что гостеприимные хозяева должны, коли не­счастливо сложатся обстоятельства, проводить своих гостей и до могилы. Раздумывая о жизни в Мартингейле во время расследования, Дебора даже не представляла себе, сколь важную роль будут играть сравнительно не­значительные правила этикета и соблюде­ние хорошего тона. Ей казалось странным, что все треволнения по поводу того, что ждет их в будущем, отступят, во всяком случае на время, перед проблемой – посылать или нет от семьи Макси венок на похороны, а если посылать, какие слова соболезнова­ния больше подойдут к случаю. И снова миссис Макси четко знала, как поступить: она просто спросила, пошлют ли они об­щий венок или Дебора пошлет лично от себя. Стивена освободили от этих похоронных волнений. Полиция разрешила ему вернуться в больницу сразу после дознания, он не будет в Мартингейле раньше вечера буду­щей субботы, разве что ненадолго заедет. Никто и не хотел, чтобы он посылал ве­нок лично от себя, только лишний повод для местных сплетниц. Он имел веские при­чины вернуться в Лондон, заняться рабо­той. Даже Далглиш понимал, что нечего ему толочься в Мартингейле до бесконеч­ности только ради того, чтоб быть под ру­кой у полицейских.

Хотя у Кэтрин были те же основания воз­вратиться в Лондон, она к ним не прибег­ла. У нее еще осталось семь дней от отпус­ка, и она с радостью поживет в Мартин­гейле. Она сообщила об этом главной мед­сестре – та отнеслась весьма сочувствен­но. Она понимала, что от нее будет хоть какая-то помощь миссис Макси. Безусловно, она сможет помочь. Ведь нужен постоян­ный уход за Саймоном Макси, расследо­вание, которое ведет Далглиш, нарушает заведенный ритм в доме, да и Салли те­перь нет.

Как только выяснилось, что мать поедет на похороны, Дебора, подавив в себе зло­бу и отвращение ко всему случившемуся, ограничилась лаконичным сообщением, что будет там. Ее не удивило, что Кэтрин вы­разила то же самое намерение, а вот решение Феликса поехать с ней оказалось полной неожиданностью и обрадовало ее.

– Вовсе это не обязательно, – сказала она раздраженно. – Не понимаю, к чему такой шум развели. Лично мне все это от­вратно, если хочешь поехать, выставить себя на общее посмешище, поезжай, вход бес­платный.

Она выскочила из гостиной, через не­сколько минут вернулась и произнесла с обес­кураживающей церемонностью:

– Прости, Феликс, что я нагрубила тебе. Конечно, раз хочешь, поедем. Очень мило с твоей стороны, что ты надумал.

Феликс вдруг разозлился на Стивена. Ко­нечно, у парня серьезные причины – рабо­та не ждет, но до чего же противно: он мол­ниеносно находит предлог улизнуть от ответ­ственности и неприятностей, и всегда так. Дебора и его мать, конечно же, не замеча­ют этого, а Кэтрин Бауэрз, глупая курица, готова все простить Стивену. Ни одна из них не переложит свои заботы или неприятности на плечи Стивена. Но сумей этот молодой человек, подумал Феликс, контролировать свои донкихотские импульсы, ничего бы не случилось. Феликс, собираясь на похороны, был вне себя от бешенства, но гнал от себя мысль, что его гнев вызван отчасти усталос­тью, отчасти завистью.

Еще один чудесный день выдался. Люди оделись по-летнему, девицы в сарафанах, более пригодных для пляжа, чем для клад­бища. Многие прямо с пикников примча­лись, прослышав, что на церковном дво­ре их ждет увлекательное развлечение. Яви­лись, нагруженные остатками недоеденных закусок, некоторые даже дожевывали бу­терброды и апельсины. Но на краю моги­лы вели себя как полагается. Смерть вы­зывает во всех поголовно синдром рыданий, тех, кто нервно хихикал, очень скоро ус­мирили гневные взгляды праведников. Дебору злило не столько то, что эти люди так глу­по себя ведут, сколько то, что они сюда заявились. Она кипела. Потом она даже рада была, что так нервы разыгрались, – не ос­талось сил ни горевать, ни смущаться.