Смерть эксперта-свидетеля - Джеймс Филлис Дороти. Страница 17

Шутка получилась не очень смешная, и Бренда нисколько не удивилась, что инспектор Блейклок не засмеялся.

– Что дверь была заперта, еще ничего не значит, – сказал он. – У доктора Лорримера свои ключи есть. И если он свою постель убрать озаботился и сюда с утра пораньше явился, то почти наверняка запер тут все, как было, и внутреннюю сигнализацию включил.

– А как он тогда в Биологический отдел попадет?

– А он тогда должен дверь открыть и открытой ее оставить, пока сигнализацию опять не включит. Но только не похоже, чтоб он тут был. Он, когда тут один остается, только на английский замок дверь запирает.

Он снова поднес трубку к уху и сказал:

– Подождите немножко, мистер Лорример. Вряд ли он тут, но я схожу проверю.

– Я схожу, – вызвалась Бренда, радостно выказывая свою готовность быть полезной. Откидную доску конторки она поднимать не стала, просто пролезла под ней, и все. Повернувшись, она на мгновение увидела инспектора удивительно четко, словно при ярком свете фотовспышки: рот его был полуоткрыт, он протянул к ней руку напряженным и каким-то театральным жестом – желая то ли защитить ее, то ли остановить. Но Бренда, ничего в этот момент не сознавая, со смехом побежала вверх по широким ступеням. Биологический отдел находился в глубине второго этажа и вместе с прилегающей к нему Поисковой лабораторией тянулся почти во всю длину здания. Дверь была плотно закрыта. Бренда повернула ручку и, толчком растворив дверь, стала нащупывать на стене выключатель. Наконец пальцы ее отыскали кнопку. Две длинные лампы дневного света, под самым потолком, мигнули, тускло засветились, разгораясь, потом залили комнату ровным, ярким сиянием.

Труп она увидела сразу же. Лорример лежал меж двумя центральными лабораторными столами лицом вниз, левая рука его, казалось, царапает пол, правая подогнута и смята тяжестью тела. Прямые ноги вытянуты. Из горла Бренды вырвался то ли крик, то ли стон, и она упала на колени рядом с трупом. Волосы над левым ухом Лорримера слиплись и торчали остроконечными зубцами, как шерсть у ее котенка после мытья, но крови на темных волосах было не разглядеть. И все-таки она знала – это кровь. Кровь уже запеклась черным на белом воротнике его халата, а на полу лаборатории, свернувшись, застыла лужицей. Виден был только один глаз – левый, недвижимый, погасший и закатившийся, как у мертвого теленка. Бренда осторожно коснулась щеки Лорримера. Холодная. Но она ведь сразу, как только увидела его остекленевший глаз, поняла – это смерть.

Бренда не помнила, как закрыла дверь лаборатории, как сбежала вниз по лестнице. Инспектор Блейклок по-прежнему стоял за конторкой, недвижный, словно статуя, с зажатой в руке телефонной трубкой. Ей захотелось рассмеяться – таким забавным показалось ей его лицо. Она попыталась заговорить с ним, но слова застряли у нее в горле. Подбородок непрестанно дрожал, так, что стучали зубы. Ей удалось сделать какой-то жест. Он произнес что-то, чего она не разобрала, уронил трубку и бросился вверх по лестнице.

Бренда заплетающимися ногами добралась до тяжелого викторианского кресла у дверей кабинета главного инспектора Мартина. Это было любимое кресло полковника Хоггата. Полковник взирал на нее с портрета. Вдруг ей показалось, что его левый глаз разрастается, а рот растягивается в кривой ухмылке. Она почувствовала вдруг страшный холод. Сердце увеличилось до невероятных размеров и бухало в ребра. Она втягивала в себя воздух огромными глотками, но воздуха все равно не хватало. Потом до нее вдруг дошло, что из телефонной трубки доносятся какие-то звуки. Мед ленно и совершенно автоматически она поднялась с кресла, проковыляла к конторке и подняла трубку. Голос старого мистера Лорримера, слабый и очень сердитый, что-то ворчал на том конце провода. Бренда попыталась произнести привычное: «Лаборатория Хоггата. Регистрационный отдел слушает». Но слова не выговаривались. Она опустила трубку на рычаг и пошла назад, к креслу.

Она не помнила, как услышала долгий звонок у входа, как прошла через вестибюль – отпереть дверь. Неожиданно дверь резко распахнулась и зал заполнился множеством людей, шумом голосов. Свет, казалось, стал ярче – это было так странно, – и Бренда увидела всех этих людей ярко освещенными, словно актеры на сцене, с лицами, которые грим сделал подчеркнуто гротескными; каждое произнесенное ими слово слышалось четко и ясно, будто она сидела в первом ряду партера. Миссис Бидуэлл, уборщица, в макинтоше с воротником из искусственного меха, говорила высоким, громким голосом, возмущенно сверкая глазами:

– Шут его знает, что тут у нас делается! Какой-то обормот возьми да позвони моему старику и говорит, мол, мне сегодня приходить не надо, что, мол, я миссис Шофилд занадобилась. Кто это дурака валяет, хотела бы я знать?

По лестнице спускался инспектор Блейклок, медленно, не торопясь: так происходит выход главного героя. Все остальные стояли кружком, глядя вверх, на приближающуюся к ним фигуру, – доктор Хоуарт, Клиффорд Брэдли, мисс Фоули, миссис Бидуэлл. Директор выступил вперед. Вид у него был такой, словно он вот-вот упадет без сознания.

– Ну, Блейклок? – произнес он.

– Доктор Лорример, сэр. Умер. Убит.

Разумеется, они не могли, поворачиваясь лицами друг к другу, словно хор в греческой трагедии, все в унисон повторять и повторять это слово. Но оно эхом прозвучало в гулкой тишине вестибюля, утрачивая смысл, обращаясь в глухой стон: «Убит. Убит. Убит».

Брэнда увидела, как бросился к лестнице доктор Хоуарт. Инспектор Блейклок повернулся – пойти за ним, но директор сказал:

– Нет. Вы оставайтесь здесь. Проследите, чтобы никто не вышел за пределы этого зала. Позвоните главному констеблю и доктору Керрисону. Потом свяжете меня с Министерством внутренних дел.

Тут, впервые за все время, все заметили Бренду. Миссис Бидуэлл подошла к креслу. Спросила:

– Так это ты его нашла? Ах ты бедняжечка моя!

И все: теперь это уже не было театральным представлением. Свет как бы угас. Лица утратили яркость, расплылись, стали вполне обычными. Бренда негромко охнула. Почувствовала, как руки миссис Бидуэлл обнимают ее за плечи. Запах макинтоша забивал ноздри. Мех был мягким, как лапки ее котенка. И тут Бренда смогла наконец-то заплакать.

Глава 2

Доктор Чарлз Фриборн, главный контролер учреждений судебной медицины, лежал в лондонском учебном госпитале, у самой реки, откуда в самые мазохистские свои моменты он мог смотреть на окно собственного кабинета. Он лежал на узкой больничной койке совершенно неподвижно, вытянувшись во весь свой немалый – под два метра – рост, аккуратно укрытый простыней, над которой высоко торчал его крупный нос; совершенно седые волосы почти сливались с такой же белоснежной подушкой. Кровать была ему коротка, но к этому неудобству он давно приспособился, осторожно выставляя ступни над ее невысокой спинкой. Прикроватная тумбочка была набита самыми разнообразными приношениями, вещами необходимыми, не очень необходимыми и кое-какими отступлениями от правил, без которых, как было принято считать, невозможно обойтись во время краткого пребывания в госпитале. Тут же стояла и ваза с розами, которые выглядели весьма официально: они не пахли, но были невероятно яркими, и за их неестественными, какими-то похоронно-пышными головками коммандер [10] Адам Дэлглиш разглядел лицо столь неподвижное, взгляд так недвижимо устремленный в потолок, что на мгновение он испугался: ему показалось – он пришел отдать последний долг усопшему. Напомнив себе, что Фриборн выздоравливает после вполне успешной операции, да к тому же по не самому серьезному поводу у него находили варикозное расширение вен, – Дэлглиш подошел к кровати и тихонько сказал:

– Привет!

Фриборн, неожиданно вырванный из ступора, резко подскочил на кровати, смахнув с тумбочки пакет бумажных салфеток, два экземпляра «Журнала научного общества судмедэкспертов» и початую коробку шоколадных конфет. Крепко сжав ладонь Дэлглиша худой веснушчатой рукой с госпитальным опознавательным браслетом вокруг кисти, он воскликнул: