Смерть эксперта-свидетеля - Джеймс Филлис Дороти. Страница 5

На площадке готовились увозить труп. Перевозка подъехала поближе к впадине, и теперь санитары устанавливали носилки на место. Из полицейского фургона вытаскивали пластиковые щиты – огораживать место убийства. Скоро здесь соберется кучка досужих зрителей; взрослые станут отгонять любопытных ребятишек; явятся фоторепортеры. Хоуарт видел, как чуть поодаль, спинами к нему, сблизив черноволосые головы, беседуют Лорример и Керрисон. Дойл, захлопнув свой блокнот, наблюдал за переносом тела так, словно опасался, что этот драгоценный экспонат вот-вот разобьют. Свет нарастал.

Он дождался, пока Керрисон взберется к нему по склону, и они вместе направились к стоящим в стороне машинам. По дороге Хоуарт задел ногой жестянку из-под пива, она со звоном подкатилась к остаткам детской коляски и ударилась о железную раму с грохотом пистолетного выстрела. Хоуарт вздрогнул.

– Ну и местечко, – произнес он раздраженно. – Господи, надо же в таком месте умереть! Где мы, в сущности, находимся? Я-то ведь ехал вслед за полицейскими машинами.

– Это место здесь называют «меловое поле». Тут до недавнего времени брали известняк. Добывать его здесь начали еще в средние века. Во всей округе не найти другого камня для строительства, так что здесь все строят из туфа – местные называют его мелом. Даже церкви внутри им отделывают. Например, придел Богоматери в Или. Почти у каждой деревни был меловой карьер. Теперь, правда, они заросли. Некоторые очень красивы весной и летом – настоящие оазисы зелени и цветов.

Керрисон сообщил все это тусклым голосом, словно добросовестный гид, наизусть затвердивший официально одобренный текст. Вдруг он покачнулся и ухватился за дверцу своей машины. «Болен? – подумал Хоуарт. – Или утомлен до предела?» Но патанатом выпрямился и с натужной бодростью произнес:

– Аутопсию проведу завтра утром, в девять. В больнице Святого Луки. Вахтер вам объяснит, как пройти. Я его предупрежу.

Заставив себя улыбнуться, он кивнул на прощание, опустился на сиденье машины и захлопнул дверцу. «Ровер» медленно, подпрыгивая на камнях и ухабах, стал выбираться на дорогу.

Хоуарт вдруг заметил, что Дойл и Лорример стоят рядом с ним. Дойл был возбужден до предела. Обернувшись, он посмотрел вдаль, через меловое поле, на ровную линию домов: теперь их стены из желтоватого камня и подслеповатые окна были вполне различимы.

– Он сейчас где-то там. Может, в постели лежит. То есть, конечно, если он не один живет. Не очень-то хорошо, если ты слишком рано на ногах оказался, верно ведь? Нет, он будет лежать и раздумывать, как бы ему себя пообыкновеннее вести; будет поджидать, когда незнакомая машина к дому подъедет, когда в дверь позвонят. Ну, конечно, если он один, тогда все по-другому. Будет в потемках бродить да решать, сжечь ему костюм свой или нет, да грязь с ботинок отскребать. Да только все ему никак не отскрести. Следы все равно останутся. И топки такой большой, чтоб костюм сжечь, у него все равно нет. А если б и была, что он скажет, когда мы у него костюм потребуем? Так что, может, он ничего такого и не делает вовсе. Лежит и ждет. Он же всю прошлую ночь не спал. Да теперь ему еще долго спать не придется. Хоуарта подташнивало. Накануне он пообедал слишком рано и не слишком сытно, и теперь был голоден. Тошнота на голодный желудок особенно неприятна. Тщательно следя за своим голосом, чтобы не выказать ничего, кроме обычной заинтересованности, он спросил:

– Так вы полагаете, случай достаточно ясный? В случае бытовых убийств все бывает довольно ясно.

Я так считаю, что это – убийство бытовое. Девочка замужняя, корешок билета на танцы в Оддфеллоуз, [5] и письмо в сумке с угрозами, если, мол, она другого парня в покое не оставит, то… Чужак про это место и не знал бы. А и знал бы, так она с ним ни за что бы сюда не пошла. А по ее виду судить, так они вполне уютно тут устроились, перед тем как он ее за горло схватил. Вопрос только в том, вместе они с танцев ушли или он раньше и здесь ее дожидался.

– И вам известно, кто она такая?

– Пока нет. Дневничка в сумке нету. Такие, как она, дневничков не ведут. Но я выясню – через полчасика.

Дойл повернулся к Лорримеру:

– Вещдоки будут в Лаборатории к девяти или около того. Вы первым делом ими займетесь?

Лорример ответил довольно резко:

– Первым делом. Вы же знаете, убийство имеет приоритет над всем остальным.

Довольный, даже торжествующий смешок Дойла действовал Хоуарту на нервы.

– Слава Богу, хоть что-то у вас имеет приоритет! Вы и так затянули с делом Гаттериджа. Я вчера был в Отделе биологических исследований, и Брэдли сказал, что докладная еще не готова. Он, мол, работает на защиту. Мы, конечно, все знаем про эту лажу, что, мол, Лаборатория от полиции независима, я и сам это всегда готов повторять где надо. Да только старик Хоггат ее создавал как полицейскую лабораторию, такой она и остается. Так что давайте сделайте все по-срочному, будьте добреньки. Я хочу этого парня горяченьким взять, как можно скорее.

Дойл тихонько покачивался с носка на пятку и улыбался, подняв лицо к разгорающейся заре, радостно принюхиваясь к утренним запахам, словно охотничий пес в азарте гона. Как странно, думал Хоуарт, он вовсе и не слышит холодной угрозы в тоне Лорримера.

– Лаборатория Хоггата время от времени действительно проводит исследования для защиты, если нас об этом просят и если вещественные доказательства правильно упакованы и должным образом переданы в Лабораторию. Такова принятая в Отделе практика. Но мы не являемся полицейской лабораторией, хотя вы и можете приходить туда и уходить, когда нам заблагорассудится, как на свою собственную кухню. И в этой моей Лаборатории я решаю, что имеет приоритет, а что нет. Вы получите заключение не раньше, чем оно будет готово. И между прочим, если у вас имеются вопросы, извольте обращаться ко мне, а не к моим подчиненным. И пока вас не пригласили, держитесь от моей Лаборатории подальше.

Не дожидаясь ответа, Лорример пошел к своей машине. Дойл смотрел ему вслед, сердитый и растерянный.

– Черт возьми! Его Лаборатория! Какая муха его укусила? Он в последние дни дергается, как сука во время течки. Того и гляди к психоаналитику угодит или загремит прямо в психушку, если в руки себя не возьмет.

– Он тем не менее прав, – холодно ответил Хоуарт. – Любые запросы, относящиеся к работе его Отдела, должны направляться к нему, а не к его сотрудникам. А когда кто-то захочет войти в Лабораторию, принято просить разрешения.

Дойл почувствовал себя уязвленным и нахмурился. Лицо его застыло, стало жестким. Хоуарт испытал замешательство, разглядев едва сдерживаемую агрессивность под маской привычного добродушия.

– Старый доктор Мак всегда приветствовал появление полицеских в своей Лаборатории, – сказал Дойл. – У него было такое странное представление, что Лаборатория и су-ществует-то для того, чтоб полиции помогать. Но если мы у вас нежеланные гости, поговорите с начальством. Не сомневаюсь, оно выдаст необходимые инструкции.

Инспектор повернулся на каблуках и направился к машине дожидаясь, пока Хоуарт ответит. «Черт бы побрал этого Лорримера, – подумал Хоуарт. – Все, к чему он имеет хоть малейшее касательство, идет у меня неперекосяк».

Он прямо-таки физически ощутил прилив столь яростной ненависти, что тошнота подступила к самому горлу. Если бы только Лорример лежал мертвым на дне мелового карьера! Если бы это его труп оказался завтра утром на фаянсовом покрытии лабораторного стола во время аутопсии! Хоуарт понимал, что с ним происходит. Диагноз был настолько же прост, насколько унизителен: тот самовозгорающийся жар в крови, что так долго и обманчиво дремлет, никак не проявляясь, и вдруг вспыхивает обжигающим, мучительным огнем. Ревность. У нее те же, чисто физиологические симптомы, что у страха: та же сухость во рту, то же гулко бухающее сердце, волнение, лишающее покоя и аппетита. И теперь, на этот раз он, знал – его болезнь неизлечима. Не имело значения даже то, что роман давно закончился, что Лорример тоже страдает. Разумные доводы здесь не помогали, и он подозревал, что не помогут ни расстояние, ни время. Покончить с этим могла лишь смерть – Лорримера или его собственная.