Сильнее только страсть - Джеймс Роби. Страница 11

Мария и Уолдеф уже находились в помещении, когда туда вошел Карлейль. Принцессу поразил рост этого человека, в присутствии которого все вокруг делалось сразу таким малым и незначительным. Она видела его во время пиршества, но тогда он сидел и она не могла хорошенько разглядеть его.

Не являясь по натуре безрассудным или беспечным человеком, поскольку жизнь не позволяла ему предаваться подобным излишествам, Карлейль не отличался особым умением вести себя в высшем свете, учтивостью или предупредительностью. Войдя, он уселся на скамью у стола, напротив принцессы и монаха, и сразу обратился к последнему:

– Спасибо, брат, что откликнулись на мою просьбу. Несомненно, она показалась вам довольно опрометчивой.

Вместо прямого ответа Уолдеф представил его Марии и затем сказал:

– Это сестра короля, которая воспитала Джиллиану. Мария коротко кивнула и сразу перешла к делу, спросив:

– Вы, разумеется, знаете, что у моей воспитанницы нет приданого?

– Да, – подтвердил он и простодушно добавил: – Моя покойная супруга, да благословит Господь ее память, имела немалое приданое, но большого счастья оно не принесло. Джиллиана из Эмсбери мне подходит. Я беру ее, как она есть.

Мария решила не скрывать и других «недостатков» Джиллианы.

– У нее, – сказала она, – чрезмерная, по крайней мере для женщины, склонность к военным упражнениям.

– Я успел заметить, – подтвердил будущий жених. – И на мой взгляд, такая склонность в большей степени достоинство, нежели недостаток. У нас в стране женщины тоже вынуждены учиться держать в руках оружие.

– И еще одно, – ровным голосом продолжала Мария, не желая замечать некоторого политического намека в его словах, – пожалуй, самое главное. Никогда до настоящего времени она не проявляла интереса ни к одному из мужчин, тем более к тем, кто пытался ухаживать за ней. А таких было немало.

Она умолкла в ожидании ответа, не сводя взгляда с его лица со шрамами.

Он улыбнулся, но не сразу. Улыбка сделала еще заметнее его шрамы, но, как ни странно, отметила про себя Мария, лицо от улыбки не стало неприятным, в нем даже прибавилось мужественности.

– Пускай это будет моей заботой, – сказал он. Собственно, такой ответ она и хотела услышать. Поднимаясь, она произнесла:

– Хорошо, значит, я велю составить брачное соглашение.

Но тут заговорил брат Уолдеф, и Мария снова опустилась на стул. – Мы хотим сказать вам кое-что еще, Карлейль.

– Что же?

Монах ласково притронулся к руке Марии, словно прося у нее прощения за то, что сейчас произнесет, и продолжал:

– В.брачном соглашении будет написано «Джиллиана из Эмсбери», но в качестве ее будущего супруга вам следует знать то, что, возможно, она не захочет рассказать вам.

– Что же? – повторил негромко Карлейль, и в тоне послышалась угроза.

Ему показалось на какое-то мгновение, что Уолдеф и Мария поставили себе целью заставить его отказаться от того, чего он так безумно и так страстно желал.

Монах ответил:

– Вам следует знать, что Джиллиана незаконнорожденная дочь известного вам Уильяма Уоллеса.

Карлейль окаменел и, казалось, лишился дара речи. Когда же обрел возможность говорить, первым делом попытался объяснить самому себе то, что поразило его ранним утром, когда он увидел ее в Виндзорском парке.

– Так вот почему у нее в руках был огромный меч! Это же «змеиный зуб».

«Воин сразу понял воина», – подумалось Уолдефу. Посчитав, что главное сказано, Мария вновь поднялась со своего места и покинула комнату.

– Я оставил аббатство Мелроуз вскоре после того боя, где вас ранило, – посчитал нужным объяснить Карлейлю монах. – Приехал к сестре Марии, где уже обитала Джиллиана.

Карлейль невольно прикоснулся к своим рубцам.

– Мы вас узнали тогда в лесу, брат. А скажите, кто же ее мать? Как девушка стала воспитанницей сестры Марии?

– Не все ли равно, – стараясь говорить как можно беспечнее, ответил Уолдеф. – В ней нет ничего от матери. Они не знали друг друга. Уоллес был ей и отцом, и матерью. Она – его образ и подобие.

– Достойное подобие?

Вопрос обеспокоил, но и порадовал монаха: он означал, что Карлейль и Джиллиана ценят и уважают одни и те же вещи.

Он ответил без промедления:

– Достойное во всем, уверяю вас. Но она почти ребенок. Девочка. Ей нужно многое узнать.

Карлейль положил на стол сжатую в кулак руку.

– Я возьму на себя заботу о ней.

Сейчас в его тоне не было никакой угрозы – напротив, мягкость и предвкушение радости от предстоящих хлопот. И, если он не ошибается, подумал Уолдеф, за будущее Джиллианы можно почти не беспокоиться...

Мария снова вошла в комнату, в руках она держала три экземпляра соглашения, только что переписанных писцами. Положив их на стол, она нерешительно спросила Карлейля:

– Вы можете читать и писать?

– Да, – ответил шотландец, взял перо, которое отточил и протянул ему Уолдеф, и вывел внизу первого листа подпись «Карлейль». За ним поставила свое имя Мария как попечительница девушки. Еще требовались подписи короля Эдуарда и Роберта Брюса, и Мария решила заняться этим сама, чтобы ускорить события.

Джиллиана сидела у окна в гостиной королевы, стараясь изо всех сил не испортить вышивку, которой сейчас занималась с чувством, близким к отвращению. Она не могла дождаться той блаженной минуты, когда королева встанет наконец со своего кресла, выпрямит спину, отложит чертово вязанье-вышиванье и отпустит своих придворных дам. Однако и сама Изабелла, и две другие ее компаньонки, Эдит и ярко-рыжая девушка кельтского происхождения по имени Рианнон, оживленно болтали, словно день только еще начинался, а не клонился к вечеру.

Разговор, как обычно, шел о модах и о любви. Рианнон в свои пятнадцать лет была уже посватана за младшего сына могущественного пэра Томаса Ланкастера и сейчас с восторгом описывала, какие платья ей преподнесли как невесте. Она их называла на французский манер, что казалось Джиллиане вычурным и неестественным. Впрочем, она уже привыкла к тому, что англичане употребляют уйму французских слов, хотя с момента завоевания Британии норманнами прошло ни много ни мало целых двести пятьдесят лет. Но, как видно, англичанам не мешает смешение языков, и они совсем не боятся, что могут забыть свой родной язык.

– А какие у вас новые платья, Лия? – оживленно обратилась королева к Джиллиане, для которой ее веселость Всегда выглядела наигранной: как будто несчастная женщина совершает немалые усилия, чтобы поддерживать ее в себе хотя бы внешне.

Вступать в разговор не хотелось, но Джиллиана знала, что королеву обидит, если она не примет участия в обсуждении, и потому ответила:

– Мои платья все очень простые, но удобные, ваше величество. Как вы знаете, у меня нет приданого, и потому нет необходимости обращать на себя внимание кого бы то ни было из богатых и знатных людей.

– О, но вы непременно должны выйти за лорда! – воскликнула королева, хмуря свои тонкие светлые брови. – Вы служите у меня, и я сделаю все, чтобы устроить ваш брак.

Джиллиана вежливо улыбнулась и произнесла:

– Весьма благодарна вам за подобное намерение, мадам, но, полагаю, у сестры Марии тоже есть какие-то планы в отношении моего будущего.

И словно в ответ на ее слова в дверях показалась сама Мария. Обменявшись церемонными поклонами с невесткой, она спросила ее позволения поговорить со своей воспитанницей.

– Разумеется, сестра, – отвечала королева Изабелла. Ей нравилась Мария, в частности, и тем, что, будучи невестой Господа и служа ему, умела пошутить и посмеяться, как самая обычная грешница.

Джиллиана тотчас вскочила, довольная, что может прервать опостылевшее занятие, и последовала за Марией в коридор, где та остановилась подальше отдежуривших стражников и заговорила, тщательно подбирая слова, ибо знала характер воспитанницы и опасалась неосторожным словом испортить весь разговор.

– Джиллиана, дорогая, ты желаешь вернуться в Шотландию... в страну, враждебную англичанам... в данное время... И существует, таково мое мнение... и не только мое... существует лишь один путь... только один путь возвратиться туда...