Пророчество любви - Джеймс Саманта. Страница 60

Искра жизни вспыхнула в глазах роженицы. Она глубоко втянула в себя воздух и приготовилась тужиться вновь, как вдруг боль усилилась. Она уцепилась за руку мужа так сильно, что ногти вонзились в его ладонь.

Женевьева возбужденно воскликнула:

— О, Алана! Я уже вижу головку! А сколько волос, милая! И кажется… точно… темные!

Осознав, что совсем близко желанный момент, которого она ждала так долго, Алана собралась с силами и напряглась, изогнув спину и сжав зубы.

Ребенок выскользнул из ее тела. Пронзительный плач повис в воздухе. Алана в изнеможении откинулась.

Меррик взял в ладони ее лицо и нежно поцеловал,

— Вот и все, саксонка! Все позади! У нас родился сын. Прекрасный ребенок, милая!

Алана открыла глаза. Меррик рассмеялся и пылко запечатлел на ее губах еще один поцелуй.

Женевьева занималась обмыванием и обтиранием маленького скользкого тельца. Ребенок пищал. Меррик стоял, тревожно всматриваясь в крошечное существо.

Женевьева обернулась. Странная улыбка заблуждала на ее губах, когда она увидела, как появляется в его глазах нежность, которую лорд, должно быть, не хотел выказывать столь открыто.

Его сердце дрогнуло, когда сестра передала ему на руки туго спеленутого младенца. Он взволнованно почувствовал, что душа его наполняется гордостью. Цвет волос младенца был от отца, но изгиб бровей и рот — совсем как у матери.

Буря чувств охватила Меррика. Ему трудно было представить себе, что настанет в его жизни такой момент. Он был отцом замечательного малыша и мужем красавицы. Его счастье, без сомнения, половину мужчин в королевстве переполнит завистью.

Алана — его жизнь.

Алана — его любовь.

Она разделит с ним жизнь, родит ему еще детей. Ее красота вызывала у него желание, не сравнимое ни с чем, испытанным прежде. Она принадлежит ему, и так будет вечно!

Однако хоть гордость завладела сердцем, горькое отчаяние разъедало душу. Он сомневался, окончательно ли Алана отбросила свою ненависть к нему? Любит ли его?

Меррик отдал ребенка Женевьеве, подошел к кровати, встал на колени и прошептал имя жены.

Ее ресницы дрогнули, и глаза распахнулись навстречу его взгляду. Алана улыбнулась нежной, безмятежной улыбкой, но вскоре зеленые глаза закрылись снова, и по ровному дыханию Аланы Меррик понял, что она заснула. Он поцеловал ей пальцы и губы и лишь потом встал и вышел из комнаты.

Алана проснулась лишь вечером. Последние лучи заходящего солнца проникали в комнату. Детский плач доносился из угла. Алана повернулась к колыбели. Женевьева была уже рядом с малышом. Она вынула ребенка из колыбели и перепеленала его. Алана наблюдала, боязливо пересчитывая пальчики сына. Плач стих, но когда Женевьева снова взяла его на руки, он заплакал вновь.

— Где наша мама? — посмеивалась Женевьева, поднося мальчика к постели. — А вот, мама, и наш молодой лорд! — она положила сверток возле Аланы. — Ягнятки мои, оба вы получили, что хотели!

Впервые держа на руках своего сына, Алана расцвела в лучезарной улыбке. С помощью Женевьевы она спустила рубашку и обнажила грудь. Ребенок крепко захватил сосок — с такой силой, что глаза у матери округлились от удивления. Она улыбнулась и, кончиком пальца проведя по красиво изогнутым бровям, прижалась губами к темному пушку на головке. Невыразимая радость переполнила ей сердце.

Ее сын был урожденным лордом. Она не смогла бы вынести, если б этому невинному ребенку пришлось столкнуться с такими же трудностями и страданиями, которые выпали на долю ей. Когда-нибудь он займет место своего отца, став таким же высоким и сильным, как Меррик. И норманны, и саксы будут почитать и уважать его.

Звук низкого мужского голоса прервал ее размышления. Муж! Она смотрела на него смущенно и радостно. Меррик не остановился у порога, он сразу подошел к кровати. Алана вспыхнула. Грудь была обнажена. Она не ожидала, что появится Меррик. Только сейчас Алана заметила, что Женевьева скромно удалилась, оставив новорожденного и родителей наедине.

Алана была поражена переменой, произошедшей с Мерриком. Он уже не был хладнокровным, безжалостным воином, некогда пленившим ее в лесу. В глазах у него светилась нежность, смягчавшая черты лица и заставлявшая сильнее биться сердце его жены.

Устремив взгляд на ее губы, он прошептал:

— Хочу поблагодарить тебя за сына, саксонка.

Большие глаза Аланы испытующе смотрели на него.

— Малыш… тебе нравится? — еле прошептала она.

В глазах Меррика мелькнуло какое-то особенное выражение, от которого душа Аланы зашлась от восторга. Его рука скользнула по густой массе — золотистых волос. Он нагнулся, их губы встретились в проникновенном поцелуе. В крови разгорался огонь. Свободной рукой Алана уцепилась за рубаху Меррика. Их сердца бились, как одно сердце.

От негодующего крика оба вздрогнули и… рассмеялись, обнаружив, что их сын выпустил то, к чему так жадно приникал. Алана смущалась взгляда Меррика, но не хотела, чтобы он уходил. Она переложила малыша к другой груди, как учила ее Женевьева. Ребенок жадно принялся сосать.

Сосредоточив все внимание на сыне, Алана погладила нежную щечку.

— Обри предсказал, что у нас будет сын, — прошептала она.

Алана скорее почувствовала, чем увидела удивление на лице Меррика.

— Ты не рассказывала мне, что Обри, как и ты…

— Нет-нет! Он никогда и не был таким, как я, — быстро ответила она, — но, умирая, говорил так уверенно, что я не могла не поверить в предсказание. И он не ошибся.

— Да не ошибся, — с улыбкой повторил Меррик. — А теперь, милая, давай-ка выберем имя для этого малыша, — он встретился с ней глазами. — Я подумал… может быть… Джеффри?

Алана так нежно ему улыбнулась, что у Меррика захватило дыхание.

— Пусть будет Джеффри.

Но, к сожалению, вскоре безмятежное настроение пропало. Только что получивший имя Джеффри заснул у ее груди. Меррик взял ребенка и осторожно переложил в колыбель. Вернувшись к Алане, он нахмурился, заметив, как затуманился ее взор.

— Что такое, милая? Тебе нехорошо?

— Нет, со мной все в порядке, — ответила она сдавленным голосом, — но я не могу думать… об ужасной смерти отца Эдгара. Меррик, я должна знать… как он умер?

Муж крепко сжал ей руки. Казалось, отвечать он не хотел, но все же ответил;

— Его убили ударом кинжала в сердце. Алана опустила взгляд на свою хрупкую руку, доверчиво лежавшую в руке Меррика. Смутная боль бередила душу. Теперь она была хозяйкой Бринвальда, но оставалась… ведьмой.

— Как люди могут думать, что я сделала такое? Ни разу в жизни я никого не обидела! Ни разу!

Она дрожала, прижавшись к мужу. Меррик произнес:

— Алана, тебе нельзя волноваться! Она уперлась лбом в его плечо.

— Боюсь, изменить ничего нельзя, Меррик. Мне… мне страшно! Зачем кто-то умерщвляет животных? И убил священника…

Могучие руки крепко обняли саксонку.

— Я не допущу, чтобы что-либо плохое случилось с тобой или Джеффри, — поклялся он.

Меррик держал ее в своих объятиях, пока она не успокоилась и не заснула.

Но на душе у него было так же неспокойно, как и у Аланы. Он подумал об изувеченных ягнятах, которых находили на полях и пастбищах. Какой злодей вытворял эту мерзость? Чья рука совершала столь отвратительные деяния?

Озноб пробежал по его спине. На самом деле, мрачно размышлял Меррик, вопрос не столько в том, зачем…

… как — кто?

Глава 22

Пока крестьяне убирали с полей выращенный летом урожай, Алана открывала для себя радости материнства. Рождение ребенка было чудом, и с того момента, как она взяла на руки своего сына, неведомый раньше трепет волновал душу. Она не жаловалась, что ребенок слишком часто просыпается для кормления: ничего лучшего, чем укачивать малыша, наблюдая, как он сосет молоко, прижав свой крохотный кулачок к груди, Алана не могла себе и представить.

Тянулась череда дней. Уже минул месяц после рождения Джеффри. Алана обретала былую стройность. Ребенок рос и креп, его щеки и животик становились округлыми.